Демобилизация - Владимир Корнилов

— Вечно что-нибудь с тобой, — унылым голосом выдавил над ухом инженер Забродин. — Теперь вот холодное ешь.

Он взял со стола тарелку с остатками гуляша.

— Перетоскуешь.

— Не переживайте, товарищ инженер, — подмигнула шикарная Зинка. Бореньку — тю-тю — ушлют, а Валентинка ваша будет.

— А ведь точно, — поддакнул Курчев. Он забыл, что Забродин сохнет по Вальке Карпенко почти так же, как Валька по нему, Курчеву. — Не трухай, инженер. Я тебе это… — он не договорил. Ему стало жалко девушку и себя, и даже инженера, который вот тенью бродит за хорошенькой монтажницей, а когда дело дойдет до загса, заведет свои колеса и оторвется на третьей скорости. Все они, брошенные такой народ. Сохнут и плачут, а когда девчонка уже согласна, начинают мстить. «С Забродиным так и будет. Уж слишком он жмотлив и уныл», — подумал Борис. «Но и ты ведь не женишься, — сказал себе. — Нет. Ну и что? Я же не сохну». — «А терся об щеку зачем? — спросил себя. — Вот то-то… Все мы так… Хвастаемся, что за нами бегают». — «Я не хвастаюсь». — «Ври больше». — «Ну, самую малость, разве…» — «А ждешь принцессу?» — «Никого я не жду», — зло ответил себе.

— Спасибо, Зина. Бабки подбей. Вечером рассчитаемся, — кивнул буфетчице и вышел из столовой.

10

Теперь уж снег не сверкал, как в воскресенье, и никаким морем не пахло. Была обыкновенная зима с тоскливым ожиданием начальства и взбучки. Гришка, привалясь к стене КПП, поджидал Бориса.

— Выгнал меня Абрамкин. Штатским, орет, на проходной не положено. Ну, теперь начнут у вас болты затягивать.

— Не твоя забота, — отмахнулся Борис.

Но реакция офицеров его все же смущала. Паля в воздух, он не так уж о ней и думал. А теперь, оказавшись один против всех, почти готов был раскаяться. В конце концов, какое кому дело до твоих моральных счетов с Ращупкиным. Тоже мне искатель правды!

Служат люди и служат. А теперь из-за твоей пальбы такое начнется.

«Ну, нет, морду вряд ли бить будут. С мордой — покончено. Даже Ращупкин от своей «сознательности» откажется!»

— Пошли домой. Чего мерзнуть, — сказал Гришке.

— Да, теперь не отвертишься, — вздохнул тот.

— Не бойся. Двух ЧП в день не бывает.

— Съедят тебя, парень, — подтолкнул его кулаком Новосельнов. — Зря я тебе на Журавля клепал.

— А, один чёрт. Да и ты тут ни при чем.

— Не духарись. Я тебя знаю. С такой совестью по пятьдесят восьмой сидеть надо. Да, вот забыл — твоя тетрадь. Абрамкин уже нюхать начал. Я отнял — конспекты, говорю. Только — почерк у тебя такой, что никто не разберет.

Они пошли рядом вверх по улице.

— Съедят тебя, — повторил Гришка. — Один шанс — на весь банк идти. Отстучи прямиком Маленкову. Так, мол, и так. Имею гуманитарное образование. К технике интереса, то есть — не интереса, а как бы это сказать — склонности не имею. Боишься загубить ответственное дело, потому что матчасть сложна, а ты ничего не понимаешь. Кроме того, уже на возрасте, двадцать шесть лет, а даже законченного училища нету. Дуй на всю катушку, расписывай. Хорошо бы что-нибудь семейное подпустить. Мол, есть невеста, но не можешь жениться, потому что в части для нее нет работы.

— Это можно, — засмеялся Борис.

— Ну, и про аспирантуру добавь. Хочешь поступать, реферат, дескать, готов и всё в таком духе… Самое главное, обратный адрес не очень раскрывай. Напиши только номер без города. Если у них там кавардачок и они сразу не смекнут, откуда ты такой, то наложат роспись: «отпустить» — и в штабе армии уже ничего сделать не смогут. Только не пиши, какая техника. Просто для тебя, дурака, сложна, потому что ты гуманитарий с минус третьей близорукостью. Усвоил? Только шанец небольшой — один из тыщи!.. Вместо ответа Курчев по-собачьи стал прыгать вокруг Гришки, целовать его в морду, и шедшие сзади офицеры никак не могли понять, когда этот дурак-историк успел нализаться.

11

Тощенький, курчавый, как баран, младший лейтенант Федька Павлов напоминал не Пушкина, а скорее брата поэта — Льва. Слишком у Федьки было худое лицо и был он какой-то дерганый, петушиный. Когда напивался, непременно лез драться. Ползимы проболев ангиной, он теперь мучался чирьями. Они прочно обсели загривок, не позволяя застегивать ворот. Потому Федька сидел дома, а еду ему отправляла с посыльным буфетчица Зинка.

— Привет снайперам, — встретил он Курчева, отрывая голову от миски.

Посыльный, маленький неприметный солдат, сидел рядом с младшим лейтенантом, ожидая, когда тот доест, чтобы еще раз не бегать за грязной посудой.

— Дожуй сначала, — метнул Курчев недовольный взгляд на посыльного.

— Э, секрет полишинеля, — засмеялся Федька, но тут же сморщился. Донимали фурункулы.

— Ешь быстрей, — недовольно сказал летчик-связист Залетаев. Он забрался с ногами на койку и ждал ухода солдата.

В финском домике было три комнаты. В первой, отдельной, жили три младших лейтенанта. Большую, проходную, занимали пятеро: Курчев, Павлов, Гришка, Володька Залетаев и его однокашник, который сейчас был в отпуску. Последнюю, запроходную, оккупировала аристократия — два лейтенанта, ветераны части — маленький плешивый Секачёв и язвительный красавец с недолеченным триппером Морев. Все обитатели домика валялись сейчас на койках и вряд ли кто собирался после перерыва на объект в этот благословенный День Пехоты.

Курчев вытащил из-под кровати желтый кожаный двухсотрублевый чемодан, близнец того, что хранился в кладовой у Сеничкиных, и достал из него пишущую машинку.

— Опять за свое? — бросил через открытую дверь Морев. — Тарахти на коленях. Мы играть будем.

— Геть отсюда, — махнул маленький Секачёв солдату. — Завтра доешь, подошел к Федьке и выдернул у того миску. — Пулю черти.

— На четверых?

— Будешь, Григорий Степанович?

— Один хрен… Начфина нету, — отозвался Гришка.

Игроки заняли стол. Курчев поставил углом свою тумбочку, и началась знакомая жизнь — преферанс под аккомпанемент маленькой тарахтелки.

«Председателю Совета Министров Союза ССР тов. Маленкову Г. М.

Техник-лейтенант  Курчев Б. К.

в/ч. 17.02.54»

— быстро отстукивал Борис в двух углах страницы.

«Дорогой Георгий Максимилианович!» — передвинул он каретку в центр. «Тоже нашел дорогого», — подумал про себя. «А, всё равно, читать не будет. Там тридцать тысяч курьеров, то бишь секретарей. Хорошо бы к самому глупому попало. Чтоб разорался: что такое? Почему не пускают? Сейчас из армии всех негодных гоним, а самого негодящего держат…» — размечтался, не отрывая пальцев от клавиш.

— Пас, — хмыкнул над столом Секачёв.

— Туда же, — зевнул Морев.

— Два паса, в прикупе…

— Колбаса! — за Гришку докончил Федька. — Открыть?

— Открывай. Как в колхозе, без распасовок играть будем. Вот чёрт, поблядушка не того цвета, — удивился, открывая бубновую даму.

— Без шпаги будешь, Григорий Степанович, — снова зевнул Морев.

«Мною подан рапорт на имя командования, — стучал Борис («Именно командования, — усмехнулся про себя. — Ни-ни, чтобы уточнять, какого…» Дело в том, что дальше командира корпуса он пока рапортов не подавал)… с просьбой уволить меня в запас, так как я хочу честно работать и, не краснея, расписываться в денежной ведомости.»

— Две да без одной — три, — ровным голосом считал над столом аккуратный Секачёв.

— За одну, — вторил Федька.

— Чего кропаешь? — подсел к Борису скучавший Залетаев.

— Так, — отмахнулся тот.

Страница кончилась. Борис успел выдернуть ее из каретки и сунуть текстом вниз под машинку.

— Не сиди над душой.

— Себя выхваляешь? Я, мол, образованный. А нам тут пропадать, да?

— А если б почтальона убили?

— Не убили б. Помятелили б и всё… Сам виноват. Зачем в самоволки бегает. Других подводит.

— Ладно. Слышал. Сознательная дисциплина…

— Точно, сознательная. Когда каждый знает, что делает.

— Мятелит другого?

— За дело. А ты назло связал сержанта.

— Главную опору командира…

— Да, главную… Не ты ночуешь в казарме? На то и сержант, чтобы за тебя стоял над солдатской душой от отбоя до подъема.

— Эту суку убить мало… И вообще отлезь. Мне некогда.

— Куда спешишь? Все равно загорать в полку, если еще, скажи спасибо, на полигон не отправят.

— Там поглядим. Отзынь.

Курчев сунул за валик второй лист, надеясь, что «летчик» не разберет, о чем бумага.

— Чего пишешь?

— Рапорт, — буркнул Борис.

— Не поможет, — махнул рукой Залетаев и с неохотой убрался на свою койку.

Теперь Борис быстро заканчивал письмо в Правительство. Надо было успеть отстучать еще дюжину страниц реферата, из которых три даже не были толком скомпонованы.