Моралите - Барри Ансуорт

— Мы говорили про это с конюхом. — Соломинка посмотрел вокруг бегающими глазами, его растрепанные волосы вспыхивали в отблесках факела. — Ему не хотелось говорить про это, — сказал он, — хотя обо всем другом он рассказывал охотно.

— Это был грабеж, — сказал Тобиас. — У нее в доме нашли деньги. Монах нашел.

— Ну, на деньги нюх у них хороший, — сказал Стивен.

Времени на разговоры больше не оставалось, нам надо было переодеться и приготовиться показать Игру об Адаме. И я робел, в груди теснило, в мыслях не оставалось места ни для чего другого. Но тень этого преступления уже тяготела над нами, хотя тогда я этого не знал. И она все еще тяготеет надо мной.

Глава пятая

Беды того дня еще не кончились. Пока мы готовились к представлению, в гостиницу под грохот барабанов и завывание волынок явилась компания жонглеров, и они сразу же принялись готовить свое зрелище у стены напротив входа во двор, самое лучшее место.

Мартин, уже в коротком белом балахоне Адама до Падения, вышел из сарая и увидел, что к стене привязан медведь, канатоходцы разворачивают свои циновки, а силач выгружает цепи из тачки. Несколько мгновений он стоял там, на холоде, босой, и не двигался, будто не веря глазам. Затем быстро направился к ним. Следом я и Стивен, он уже в длинном одеянии Бога. Нас было куда меньше — у них имелись еще глотатель огня, уже раздувавший пламя под своей жаровней, и семья акробатов.

Жонглеры странствуют большими компаниями и развлекают людей где случится — в залах замков, на турнирах и состязаниях лучников, на ярмарках и в базарные дни. В этом они сходны с комедиантами, но в отличие от нас у них нет старшого, предлагаемые ими зрелища не связаны воедино, и они могут объединяться и разбредаться как им заблагорассудится.

Вместо старшого Мартину пришлось долго искать кого-то, чтобы оспорить место. Он избрал акробатов, потому что это была семья — мужчина, женщина и двое дрожащих наголо обритых мальчишек. Он сказал мужчине, что место тут уже занято, и сначала говорил в умиротворяющем тоне, не грубо, хотя и с видимым усилием сдерживаться. Но тот заспорил, женщина визгливо поддержала его, и силач, сообразив, что происходит, бросил цепи на булыжник с оглушительным лязгом и направился к нам. Это был дюжий детина, выше Стивена и шире в плечах и всем телом, хотя во многом за счет жира. Он был лысый, на редкость безобразный, с медным кольцом в ухе. Подходя, он зафыркал, как борец, и вскинул руки, словно намереваясь обхватить Мартина. Думаю, на самом деле это была лишь угроза, чтобы напугать нас, но, прежде чем он покрыл последние два ярда, Мартин сделал шаг навстречу и ударил его ногой, слегка повернувшись, так что ударил пяткой и очень высоко для удара с места — в левый бок, чуть пониже сердца. Он не упал, но перегнулся пополам, стараясь перевести дух, и все могли слышать эти старания.

Какой оборот приняла бы дальше драка, я не знаю. Стивен, буян по натуре, вышел вперед, Мартин занес кулак и ударил бы снова, пока преимущество оставалось на его стороне. Но тут во двор вышел хозяин гостиницы в сопровождении дюжего слуги и сказал, что место наше, потому как оно нам обещано и еще потому, что мы сняли коровник во дворе и он получил за него деньги, тогда как от жонглеров не получил ничего, а к тому же он знает, что ничего с таких людей получить не сможет, ведь они за вход со зрителей не берут, а обходят их со шляпой. (Так делали и мы на открытом месте, но другое дело — здесь, в огороженном дворе.)

Канатоходцы принялись скатывать свои циновки, акробаты хмуро переговаривались между собой. Силач отступил к своей тачке, кляня нас и суля месть. Хозяин поспешил воспользоваться неожиданным преимуществом и тут же потребовал с нас четверть сбора за использование двора и за то, что отстоял наше право.

Кровь отлила от лица Мартина, хотя я не мог решить, было ли причиной столкновение с жонглерами или новое требование хозяина гостиницы — к деньгам он относился с той же страстностью, как и ко всему другому. Я ожидал, что он заговорит, начнет возражать, но в то мгновение сила чувств парализовала его, как это случается с некоторыми натурами, и он промолчал, совсем побелев.

Теперь подошли остальные, и каждый принял случившееся на свой лад. Прыгун, уже в костюме Евы, с круглыми от страха глазами под льняным париком, попытался отвлечь нас, гордо расхаживая и прихорашиваясь. Соломинка онемел — я думаю, из-за симпатической близости к Мартину: он обладал натурой, подобно магниту притягивавшей чувства других, они его переполняли, а телом он для них был слишком щуплым. Теперь он смотрел остановившимся взглядом, в волнении обхватив себя руками, и выглядел очень странно в своем одеянии с крыльями Змия перед Падением. Тобиас, знавший Мартина лучше, чем мы, остальные, обнял его за плечи одной рукой и негромко заговорил с ним. Так что торговаться с хозяином досталось Маргарет. Она сказала, что ничего больше ему не положено, так как он сговорился с нами о плате за сарай и использование двора и больше ни о чем не упоминал. Он ответил с рассудительным видом человека, считающего себя безоговорочно правым: он ведь тогда не знал, что на двор найдутся другие желающие.

Тут уж я не мог не вмешаться. Этот алчный пройдоха в довершение всего понятия не имел о логике — вина непростительная, по моему мнению.

— Суть любого договора заключается в том, — объяснил я ему, — что заключающие его стороны делают это равно в духе posse, а не только esse[8]. Ссылка на новые обстоятельства, ранее не указанные, это пустая трата слов и обман. Если бы все вели себя, как ты, никакие обязательства не имели бы силы.

В ответ он только назвал меня хвастливым дурнем. В конце концов он согласился на два пенса с каждого шиллинга. Он сказал, что поставит у ворот своего человека, чтобы отгонять пьяных и известных буянов, однако на самом деле тому было велено следить за выручкой. Этот грабитель в обличье хозяина постоялого двора, живи он в Вифлееме, забрал бы у Иосифа с Марией их последние медяки за жалкий хлев, избранный для рождения Христа. Говорят, Иуда родился в ту же ночь…

Из-за всего этого мы потеряли много времени, и нам следовало поторопиться — зрители уже собирались. С приближением начала представления мой страх все возрастал. При наступлении темноты мы расположили факелы по стене, чтобы зрители видели нас в обрамлении света порождениями пламени. Так задумал Мартин. Пока горели только два факела, те, что посередине. Роковое Древо с бумажным яблоком, подвешенным к веточке, было прислонено к стене. Для переодевания нам служил сарай, а это значило, что нам придется проходить между зрителями.

Когда все было готово, Мартин прошел среди зрителей как Адам, чтобы произнести Пролог. Он встал между пылающими сучьями у него за спиной. Поверх белого балахона на нем был черный плащ. Ожидая в сарае, мы услышали его ясный голос:

Узнайте же, смотря, внимая,Как Лжи Отец лишил нас Рая.

Я выглянул из-за двери сарая и смотрел, как он стоит там, озаряемый факелами сзади. Зрители иногда переговаривались, смеялись, но тут же замолкали. Собрались они не в очень большом числе, это было видно с одного взгляда: двор заполнился менее чем наполовину. Я был одет для первой из моих ролей — подручного демона — в рогатую маску, красную перепоясанную тунику и с хвостом из веревки с железным костылем на конце. В руке я держал дьявольский трезубец для поджаривания грешников. В этой первой роли я ничего не говорил, а просто прислуживал Сатане и иногда бросался на зрителей, шипя и тыча вилами, чтобы нагнать страху. Я считал это удачей, так как получил возможность попривыкнуть к взглядам зрителей, прежде чем явиться перед ними в моей более важной роли Шута Дьявола.

Когда Мартин произнес свои слова, он быстро отошел от факелов в дальний угол нашей площадки и лег там. Укрытый темным плащом, спрятав под ним лицо, он, казалось, исчез. Еще одна его мысль. Она пришла ему в голову, едва мы увидели, как факелы размещены на стене. В том, что касалось представления, он был несравненно находчивее и быстрее всех остальных.

Теперь настал черед Стивена явиться Богом-Отцом и с величавой неторопливостью пройти между зрителями. Чтобы усилить впечатление, шел он на шестидюймовых ходулях, привязанных к его ногам под одеянием. В походке человека на ходулях есть плавная величавость, нечто негнущееся и чуть медлительное. Так Бог мог бы ходить среди людей, и задира Стивен в золотой маске и тройной короне истинно выглядел Царем Небес, пока, произнося свой монолог, двигался из света во мрак и вновь к свету.

Вы Бога видите Отца,В ком нет начала, нет конца,Я вечно буду, вечно был,Я землю с небом сотворил.Теперь скажу: да будет свет…

При этих словах Тобиас в своей первой роли ангела-служителя, в парике, полумаске и с крыльями, временно заимствованными у Змия, прошел между зрителями с факелами и зажег остальные на стене, так что все вокруг залили потоки света. Теперь Бог расхаживал в лучах своего творения, а в углу темным бугром вырисовывался Адам.