Классная штучка - Сьюзен Льюис

- Сними халат, - вдруг сказал он, ковыряя в зубах.

Дженнин решила, ослышалась.

- Ты что, не слышала? - заорал Мэттью. - Раздевайся догола!

- Пошел ты! - процедила она сквозь зубы и встала, намереваясь уйти. Однако Мэттью опередил её. С неожиданной быстротой он вскочил и ловко заломил обе её руки за спину.

Дженнин даже не успела поразиться, каким образом пьяный мужчина способен передвигаться с такой быстротой, когда он уже повалил её на пол, припечатав сверху своим телом. Глаза его зловеще блестели.

- Раздевайся! - рявкнул он, высвобождая её руки.

Понимая, что в случае отказа он наверняка изобьет её,

Дженнин принялась медленно расстегивать пуговицы. При этом она смотрела на камин, стараясь провести грань между собой и собственным телом, нагие прелести которого сейчас пожирал жадным взором этот мерзавец. Дождавшись, пока его жертва расстегнула последнюю пуговицу, Мэттью рывком распахнул полы халата, и Дженнин напряглась, готовясь к самому худшему... Однако её мучитель неожиданно схватил её за руку и помог встать.

- Хватит с тебя! - ухмыльнулся он. - И вообще, Дженнин, если ты научишься сразу делать то, что тебе говорят, жить тебе станет гораздо проще. Поняла? А теперь - гони пятьдесят фунтов. Можешь чеком, а можешь наличными. Мне все равно.

Осознав, что он её не изнасилует, Дженнин настолько обрадовалась, что едва ли не бегом устремилась к столику, на котором лежала её сумочка. Достав из неё чековую книжку, он дрожащей от гнева и страха рукой выписала чек.

Мэттью с довольным гоготом забрал чек, сунул в карман почти пустую бутылку с остатками виски и был таков.

После его ухода Дженнин долго сидела неподвижно, уставившись на камин. Господи, и почему она только позволила той женщине увлечет себя в постель в ту злополучную ночь? И вообще, насколько это плохо - предаваться любви с почти незнакомой женщиной? По телу Дженнин пробежала дрожь. Это ужасно! В её семье таких женщин всегда считали падшими и развратными. Да узнай об этом только её мать, и она никогда больше не посмеет ей в глаза посмотреть! А отец... При одной лишь мысли о том, как бы отреагировал её отец, узнав о случившемся, у Дженнин потемнело в глазах.

А подруги? Что бы они подумали? Да она бы навсегда лишилась их доверия. после обычного поцелуя, которым они всегда обменивались при встрече, любая из них тогда могла бы заподозрить, что Дженнин пытается её соблазнить. Нет, это просто невыносимо! Дженнин не могла допустить и мысли о том, что кто-то из близких ей людей от неё отвернется. А взгляды, которыми встречали бы её сослуживцы? Перешептывания и гнусные сплетни за спиной. Бр-рр! Итак, ей ничего не оставалось, как стиснуть зубы и покорно сносить издевательства Мэттью. И ещё благодарить Господа за то, что Мэттью даже не подозревал о подлинной глубине её падения.

ГЛАВА 4

Элламария и Боб были знакомы уже свыше четырех лет; не раз им доводилось работать вместе, кроме того они частенько встречались в тесном мирке завсегдатаев лондонских театров, посещая вест-индские постановки. Элламария поначалу об этом не догадывалась, но Боб влюбился в неё едва ли не с первого взгляда.

Боб и сам не мог толком объяснить причин столь внезапно и бурно вспыхнувшей любви. Разумеется, Элламария была прекрасная женщина, но ведь он сам как режиссер постоянно общался с прекрасными женщинами. И тем не менее именно Элламария пробудила в нем чувство, которое он прежде не испытывал ни к одной женщине. Боб и сам этому удивлялся и даже поражался, однако факт оставался фактом. Прежде, за все годы семейной жизни он ни разу не изменял жене; даже в мыслях. Удачный брак, любимая работа - все это делало его жизнь насыщенной и счастливой. Однако с той поры, когда он познакомился с Элламарией Гулд, многое в этой жизни изменилось.

Сидя в старинном зале "Черч-Холла", где уже вторую неделю продолжались репетиции "Двенадцатой ночи", Боб внимательно наблюдал за игрой Элламарии, которая как раз вошла на сцену с шутом Фесте.

Все были удивлены, когда он попросил актеров отыграть именно этот эпизод, однако Боб поступил так, выполняя прихоть Элламарии. Он знал, что она рассердится, если не отрепетирует ничего в это утро.

И вот сейчас он с волнением следил за её игрой. Это была её первая профессиональная роль в шекспировской пьесе, и она отдавалась ей полностью, выкладываясь и телом и душой; как только смирилась с тем, что роль Виолы отдана не ей. Боб заранее улыбнулся, настраиваясь на следующий эпизод, и с восторгом оценил быстроту, с которой щеки актрисы подернулись требуемым румянцем.

Элламария подняла голову.

- Ладно, негодный плут, придержи язык. Сюда идет госпожа: попроси у неё прощения, да как следует, с умом, - тебе же будет лучше.*

И покинула сцену.

*Шекспир "Двенадцатая ночь". (Здесь и дальше - перевод Э.Линецкой

- Стоп! Стоп! - поспешно выкрикнул ей вслед Боб и вскочил на сцену, сопровождаемый пристальными взглядами актеров.

- Мне кажется, Элламария, - сказал он, приблизившись, - что вам бы следовало чуть больше улыбаться перед тем, как покинуть сцену. Причем одними глазами, пококетливее. А вы, Джеффри, провожайте её взглядом, а потом, дождавшись, когда она выйдет, всплесните руками.

Элламария смотрела на него во все глаза, но Боб старательно избегал её взгляда.

- Может быть, - заговорил Джеффри, невольно выручая его, - мне самому сделать пару шагов вслед за Марией, дождаться её ухода, а уж потом повернуться к зрителям и произнести свой монолог?

Боб призадумался, потом кивнул.

- Что ж, попробуйте, - сказал он. - Но уж тогда покривляйтесь вовсю. Дайте волю своим чувствам. - Он объяснил, что хочет, изрядно развеселив всю труппу, а затем вернулся на свое место. - Начните со слов: "Если повесят на доброй веревке, то уж не женят на злой бабе...".

Говоря, Боб по-прежнему не сводил глаз с Джеффри.

Мария и Клоун снова сыграли эту сценку, и на сей раз Боб позволил ей уйти. Потом кивнул своей помощнице, которая тут же громко возвестила:

- Перерыв на обед!

Элламария, кипя от гнева, заторопилась в свою уборную. Черт бы побрал этого Боба! Почему он к ней придирается? Неужели сам не видит, что она и без того выкладывается целиком? А ведь знает, как важно ей утвердиться. Ощутить уверенность в своих силах. Косые взгляды актеров и перешептывания за её спиной не ускользнули от её внимания, и Элламария была преисполнена решимости доказать, что роль получила вполне заслуженно, а не за то, что спала с режиссером. Она знала, что ей ничего не стоит избавиться от своего американского акцента (до сих пор ей это удавалось), однако даже это не убедило Морин Вудли, что Элламария Гулд заслужила роль в постановке "Двенадцатой ночи". По убеждению Морин, никаких американцев нельзя подпускать к Шекспиру и на пушечный выстрел. Это оскорбительно для памяти Великого Барда. Если же учесть, что эта американка получила роль исключительно потому, что отдавалась режиссеру, то - оскорбительно вдвойне.

Влетев в женскую гримерную, Элламария поспешно прошла в свою каморку и, захлопнув дверь, заперлась на ключ. Нужно срочно успокоиться. Взять себя в руки. Если за обедом она повздорит с Бобом, то тем самым лишь подтвердит все сплетни. Вдобавок Элламария ни за какие коврижки не согласилась бы показать этой стерве Морин Вудли, что она расстроена.

Пару минут спустя она наконец овладела собой и уже собралась было отомкнуть дверь и выйти, когда вдруг услышала, как кто-то в гримерной произнес её имя.

- При одном виде этой Элламарии у меня кровь в жилах закипает. Слова не учит, дефилирует по сцене как гусыня, и ещё имеет наглость развлекаться, пока мы все вкалываем до седьмого пота. Меня просто тошнит от нее! Элламария безошибочно опознала хрипловатый голос Морин Вудли. - А ты видела, как она сегодня утром Ричарду подсказывала?

- Угу, - послышался второй голос, принадлежавший Энн Хольер.

- Как она посмела подсказывать самому Ричарду Култхарду!

- Но ведь он и правда забыл свою роль, - сказала Энн.

- Ну и что? Кто её просил соваться не в свое дело?

- Пожалуй, да. Куда пойдем обедать?

- А потом ты слышала, как она обсуждала паузы с Николасом Гоу? - не унималась Морин. - Тоже мне - знаток Шекспира выискалась!

- Кто знает - может, так оно и есть, - предположила Энн Хольер.

Если в первую минуту, услышав злобствующий тон Морин,

Элламария вскипела, то теперь уже едва сдерживала смех. Господи, какая же дура эта Морин! Нашла кому в жилетку плакаться! Энн Хольер - восходящая звезда, которой глубоко наплевать на переживания второсортной артистки.

- Пусть только попробует мне подсказать! - продолжала Морин; судя по её сдавленному голосу, как раз в эту минуту она накладывала свою ядовито-оранжевую помаду. - Я её так отошью, что она век помнить будет!

Элламария толкнула дверь и выпорхнула в гримерную. Послышалось "ах!", и она со злорадным удовлетворением заметила, что оранжевая полоска протянулась до самого носа Морин. Перекинув через плечо ремень сумки, она пропела: