Бодхисаттва - Владимир Гурвич

Герман был почти убежден, что американец лжет, что он пользуется тем, что у Германа просто нет иного выхода, и нагло выкручивает ему руки. Пусть он не получит денег, но по крайней мере его имя будет хотя немного известно там за океаном. А это тоже немалый капитал. Он достал ручку и чиркнул ей по бумаге.

– Это замечательно, я очень рад за вас, вы приняли мудрое решение. Теперь вас ждет слава в Америке. – В голосе Хейга звучали радостные нотки, но по выражению его лица Герман видел, что американец уже потерял к нему интерес, он легко добился своего, и теперь его ждут другие более важные дела. – Хотите еще что-нибудь выпить? – вежливо, но уже сухо поинтересовался Хейг.

– Нет, спасибо, меня ждут еще в другом месте.

– В таком случае не смею вас больше задерживать. Был очень рад нашему знакомству, – снова, как прощальный подарок, озарился белозубой улыбкой американец.

Он вдруг почувствовал, что устал. Устал не от двухлетней напряженной работы, а оттого, что она оказалась на самом деле никому не нужной и бесполезной. Он написал книгу и по отзывам многих вполне достойную книгу, но что с того толку. Человек надеется, что его труд принесет ему в конце концов отдачу, но как только он оказывается законченным, то быстро убеждается, что его упования на него оказываются тщетными. Ну а если даже кто-то и проявляет к нему какой-то интерес, то не для того, чтобы воздать должное его творцу, а чтобы воспользоваться плодами, выращенными чужими руками. Но в таком случае, какой смысл в такой работе, если она не способна ничего изменить в жизни, если она оставляет после себя лишь ощущение горечи от бессмысленно затраченного времени и непомерных усилий? Но теперь, когда очередной цикл его жизненному пути завершился, когда он вновь пришел к тому, с чего его начал, он не знает, что ему делать дальше, куда идти? Жизнь все больше представляется ему бессмысленным колесом, которое постоянно крутится, но никуда не движется.

Если подвести итог всего, что с ним произошло за последние несколько лет, то у него набирается богатый набор аргументов вполне достаточный для того, чтобы признать свое жизненное поражение и поднести руку с пистолетом к виску. У него полное ощущение ненужности и бессмысленности своего существования и нет даже проблесков мысли, каким образом все это можно изменить. И все-таки он прекрасно понимает, что кончать самоубийством свои дни он не собирается. По крайней мере в ближайшее время. Еще когда он сидел в кабинете этого в конец обнаглевшего американца, к нему пришла простая, но в какой-то степени спасительная идея, – он бросит немедленно все к чертовой матери и отправится в отпуск. Завтра ему обещали сделать окончательный расчет в издательстве за книгу, и этих денег вполне должно хватить на то, чтобы беззаботно провести один месяц где-нибудь вдали от этого проклятого города. Итак решено, он поедет сегодня же в институт, подпишет заявление, а заодно поговорит с Филоновым о своих делах. Хотя после его выступления на презентации у него мало осталось надежд на помощь председателя ученого совета.

Еще когда Герман работал над книгой, то надеялся, что она будет засчитана в качестве докторской диссертации. Доктор филологических наук Герман Фалин – это звучало и красиво и заманчиво, открывало определенные надежды и перспективы. Но теперь и того и другого с каждым днем оставалось все меньше; если бы ученый совет возглавлял хотя бы не Филонов, а кто-то другой, то тогда у него были бы неплохие шансы добиться своего. Но Филонов станет сражаться против него до конца и по-своему будет даже прав; в самом деле зачем создавать собственными руками потенциального конкурента.

С отпуском проблем не возникло, директор института сразу же подписал заявление. Этот человек всегда вызывал у Германа симпатию, он обладал одной замечательной особенностью, он практически с первого взгляда умел отличить бездаря от таланта. Герману льстило, что он не только зачислял его во вторую категорию своих сотрудников, но и не делал из этого тайны, стараясь в меру своих сил и возможностей создавать ему благоприятные условия для работы и творчества. Беда была в том, что этих сил и возможностей у него было немного; по характеру мягкий и безвольный он давно уступил реальную власть в вверенном ему учреждении другим лицам, обладавшим совсем иной ментальностью и преследующие совсем иные цели. Поэтому Герман решил, что нет никакого смысла даже заикаться перед ним о своем желании превратить свою книгу в докторскую диссертацию, он только поставит его в неловкое положение; директор непременно захочет ему помочь, но при этом все равно ничего не сумеет реально сделать. Тем самым он, Герман, только вынудить его решать проблему, которую ему все равно не решить. Поэтому Герман без всякого желания из кабинета директора направился в кабинет Филонова.

Филонов продержал Германа в своей приемной минут двадцать. Герман был уверен, что никаких серьезных дел у председателя ученого совета нет, уже наступил мертвый сезон, и все важные мероприятия переносились на осень. Ему захотелось удостовериться в своей правоте и он попытался выведать у секретарши, каким таким срочным занятием поглощен ее шеф.

Но она, несмотря на свою симпатию к Герману, о которой тот давно знал и на которую сейчас и надеялся, проявляя верность начальству, хранила стойкое молчание.

Филонов, как и Хейг, страдал от жары. На его столе сиротливо стояла бутылка «пепси», больше на нем ничего не было. Сам же хозяин кабинета сидел в рубашке с расстегнутым воротом и безучастно смотрел перед собой. Герман сразу же почувствовал, что у Филонова нет абсолютно никакого желания вести с ним разговор.

– Герман Эдуардович, а я о вас сегодня почему-то вспоминал, – имитируя радость, проговорил Филонов.

– Значит, не зря я к вам зашел, – сказал Герман. – Хочу еще раз поблагодарить вас за то, что вы так блистательно провели мою пресс-конференцию.

– Да бросьте, – величественно отмахнулся от комплимента Филонов. – Это была несложная работа. Вы написали хорошую книгу, я с удовольствием ее представил. Вот и делов-то всего.

– Как раз о моей книге мне бы и хотелось с вами поговорить.

– Что ж, с большой охотой. Хорошая книга тем и ценна, что о ней можно говорить бесконечно, в то время, как о плохой только и остается что написать рецензию, – засмеялся Филонов. – Между прочим, я слышал, что вы собрались в отпуск. Куда решили отправиться?

– Еще не знаю, как раз занят тем, что выбираю маршрут.

– Я вам завидую, сам мечтаю об отпуске, как грешник о прощение грехов, – снова засмеялся Филонов. – Если бы вы только знали до чего же все надоело.

– Так в чем же дело, Александр Борисович?

– Да вот никак не разгребусь со срочными делами. Каждый день что-нибудь подкидывают. Вам же известно, половина наших сотрудников уже разъехались, вот и приходится за них отдуваться. Вы, наверное, слышали, что через три дня защита докторской у Никишкина, а я его главный оппонент.

– Я тоже с вами, Александр Борисович, хотел бы поговорить о диссертации.

– Охотно выслушаю вас.

– Вы не считаете, что в качестве докторской диссертации я мог бы предложить свою книгу о Марке Шнейдере.

– Хм. – Лицо Филонова приняло изумленное выражение, как будто Герман сообщил ему о прибытии в институт делегации инопланетян.

«Гад, сейчас начнет меня топить» – зло подумал Герман.

– Честно признаюсь, Герман Эдуардович, как-то не думал о таком варианте, – протянул Филонов, явно обдумывая на ходу сложившуюся ситуацию. – Хотя с другой стороны понимаю ваше желание. – Филонов внимательно осмотрел свой кабинет, словно удостоверяясь, что кроме них никакого здесь больше нет. – Могу я с вами говорить совершенно откровенно.

– Конечно.

– Скажу честно, уважаемый Герман Эдуардович, мне не хотелось обсуждать эту тему, но раз вы сами затеяли этот разговор, то, как говорится, никуда не денешься. Ваша трактовка творчества Марка Шнейдера по многим позициям вызывает серьезные возражения. Естественно, что представляя вашу книгу я не стал акцентировать на этом внимание, праздник есть праздник. Конечно, вы можете мне сказать, что это мое субъективное суждение. И это так. Но это и не так, мы в институте обменивались мнениями по этому вопросу и можно сказать, что в нашем коллективе вырисовывается определенный консенсус. И к большому моему огорчению, этот консенсус не в вашу пользу. Более того, мне даже пришлось успокаивать некоторых ваших заочных оппонентов, которые были просто возмущены многими положениями вашей книги.

– А могу я узнать, какими?

– Практически общее несогласие вызывает ваш тезис о том, что творчество Марка Шнейдера подводит итог развития всей литературе XX века. А вы помните, что Марк Шнейдер неоднократно заявлял, что литература в нашем столетии окончательно зашла в тупик, полностью выдохлась, и у нее не осталось больше никаких осмысленных слов. Так вот, большинство наших сотрудников считают, что если может быть, кто-то и зашел в тупик, то скорей всего это не литература, а сам Марк Шнейдер.