Рассказы - Алексей Толкачев

Вечно твой, Федор.

P.S. Хорошая новость: из комендатуры сообщили мне, чтоб письма к тебе возил я не на почту, а, не обинуясь, прямо к ним в канцелярию. Все равно, оказывается, вся корреспонденция, что армейским адресована, с почты в комендатуру пересылается, а уж оттуда — своими армейскими фельдъегерями — по воинским частям. А на пересылку с почты в комендатуру бывает, что и по нескольку дней теряется. Так что отныне буду напрямую в комендантскую канцелярию возить послания свои, и ты их теперь пораньше получать станешь.

Твой Федор.

36 сентября.

Григорий.

Приняли Присягу.

Ох! Едва оклемался. Суров армейский обряд принятия Присяги! Раздеваешься донага, ложишься на панцирную сетку. Накрывают тебя сверху матрацем, да каждый из авторитетных воинов хаты ударяет по матрацу железным ломом! Кому — ничто, а кто и страдает. Один купеческого сословия юноша присягу принимал в нашей хате, Фомой звать — тому Фоме ломом почки отбили. Тут как повезет. Армия! После того имеешь ты уже статус «ломом опоясанного», то бишь — присягнувшего Отечеству. Тут же и имя армейское тебе дают. Кричат: «Хата-роднуха, дай кликуху!» И тут уж — кто какое слово первым выкрикнет — так тебя и нарекут. С этим именем с той поры и живешь, покуда в армии. Иные из-за неумной легкомысленной шутки товарищей имя получают весьма неблагозвучное. И ничего уж с тем не поделаешь — такое и носят. Dura Сodex, sed Сodex. Мне же наречено бысть имя в законном армейском крещении: Губастый. Тут же наносят тебе и партак (татуировку) с армейским твоим именем. Отныне каждый на теле твоем прочесть может, как тебя звать. Спору нет, в армии это удобно, разумно, целесообразно. Опять же, кому суждено в бою пасть — партак на трупе потом сразу покажет — кто таков.

О боях, правда, пока разговору нет. Вечером в день принятия Присяги авторитетные в хате всех ломом опоясанных оделили кружкой чая, по-армейски заваренного, крепкого-крепкого, черного-черного. А на следующий день построили нас на плацу, всех, кто после Присяги ходить мог. Мы уж решили — в бой! Да вышло иначе. На работы повели. Карьер неподалеку — добывается там какая-то порода. Что за порода — опять же, нам не сказывают по причине все той же военной тайны. На вид — руда с серо-желтыми вкраплениями…

37 сентября.

Григорий.

Обрушилась на меня полоса невезения. Мало того, что после Присяги спина болит, да на карьере вымотался, голова кружится и тошнит, так еще и на ровном месте неприятность себе нажил. После работ захожу в хату, авторитетные (они в работах не участвуют, им Закон не позволяет) спрашивают:

— Что, хорошо ль работали? Все ли исполнили, что нарядчик приказал?

— Всё, — отвечаю.

— Точно ли так? За слово ответишь?

(Это уставной вопрос, Кодексом предусмотренный). Я и держу ответ, вроде как, тоже по Кодексу:

— Зуб даю.

Да в зуб и получаю!

— Не по форме отвечаешь! «Зуб даю» — этак в царской армии говорили. В рабоче-крестьянской уставной ответ: «Бля буду!»

Дали мне за этот косяк наряд вне очереди — целую неделю «тузик» из хаты выносить (id est мусорная корзина). Да наказали, чтоб внимательнее был, ежели не хочу близ отхожего места поселиться!

Такая вот жизнь началась у урки Губастого, бывшего дворянина Григория Давыдова.

41 сентября.

Григорий.

Заметил намедни: того молодца, что в день заселения в хату чрез полотенце преступил, так с наряда по отхожему месту и не сняли. Так и живет он и спит рядом с этим местом. Да еще и новый казус с этим же юношею: повадились его авторитетные воины к содомским отношениям приваживать! Вот уж никак не чаял, что наши герои — все сплошь содомиты!

5 октября.

Григорий.

В дневник писать нет ни мочи, ни самомалейшего желания. Да и не о чем писать. Жизнь тяжелая, однообразная. Работаем на руднике. Тошнит меня постоянно, да и прочих всех, кто работает. Сносно живется лишь нашим авторитетам, что церквами с куполами украшены. Этих не тошнит. Вот кабы и мне в схватку с зерцалоликими, да боевое бы ранение получить!

13 октября.

Григорий.

Любую бы весточку с воли почел бы за величайшее счастие! Как-то там сейчас Федор, Иван Карлович, Татьяна? Фрол старик…

17 октября.

Григорий.

Ну вот и дождались!

Утром пред строем на плацу сам Кум (командующий части) явился.

— Здравствуйте, урки!

Грянули уставным приветствием:

— Здорово, начальник, коли не шутишь!

Сразу ясно стало: что-то необычное затевается. Ужели, наконец, в бой?

Так и оказалось! Провели перекличку. Некоторым сказали выйти из строя, в том числе и мне. Прочих увели на работу. Нас же, общим числом дюжины полторы, доставили в штаб.

Там Кум сведал нам, что отряжаемся мы для выполнения оперативной боевой задачи в составе десантной группы. Нас трансдиректируют в измерение зерцалоликих. Задача же такова: нанести живой силе противника возможно больший урон.

Отпустили обратно в казарму, сказали ожидать отправки в центр трансдиректировки. Находится он, стало думать, в изрядном отдалении от сего места, ибо готовят дирижабль. Пока есть время, спешу записать подробности сего события.

22 октября.

Федор.

Здравия желаю, Гриша!

Докладываю тебе, что ныне я брат твой по оружию! Участвовал в схатке, в коей сражен был зерцалоликий воин!

Нет, в армию я не призван, а случилось сие в родном нашем Ярославе. Огорошу тебя и поболе: в рассуждении братства по оружию, не столь я, сколь Татьяна Белецкая может тебе сестрою ратной быть наречена. Ибо это она своею дланью монстра сразила. Меня же скорее, по сходственности роли, впору назвать братом танцора Троелыкова. (Сей последний, ежели припомнишь, в Драматическом театре сам, вместо куклы, на сцене выплясывает, как я писал тебе).

Изложу же по порядку. Случилось то вчера. Добрались супостаты проклятые и до нашего стольного града Ярослава! Представь: возвращаемся ввечеру с Татьяною Белецкой из театра, идем по набережной. Вдруг слышим: грохот выстрелов со стороны реки! Глядь: за оградою — зерцалоликие! Цепью растянулись. Видать, где-то на склоне выскочили из своего измерения и теперь чрез ограду на набережную лезут. И у каждого — штуцер! Пальнули раз, а иные, кто уж на набережную перебрался, вновь трубки свои к плечу прикладывают и повторить прилаживаются.

Признаюсь тебе, Григорий, без утайки: полагаю, кабы нам с Татьяною тогда возможность была ноги оттуда унесть, то дрожать бы мне от страху и ныне, и в грядущем, всякий раз, как вспоминал бы об том ужасном событии! Да вышло иначе. Ноги унесть никак было не можно, потому прямо в нескольких шагах пред нами один из этих монстров стоял и из оружия своего прямо в нас метил. В точности как тот, коего в прошлом месяце по даль-вещанию показывали — морда гладкая, черная, зеркальная и ни глаз, ни рта, ни носа.

Я Татьяне кричу: «Беги!» А самому что делать? Встал пред ним и осознаю, что се пришла моя смерть. Спасения ждать неоткуда… Об одном молюсь: чтоб Татьяна убежать успела! А для того, думаю, надобно зерцалоликого на себя как-то отвлечь, дабы вослед девушке бегущей не стрельнул. Как отвлечь? И тут словно сама Фортуна меня наставила: угадало меня принять позу фехтовальную, будто шпага у меня в руке, да изобразить пару выпадов сей воображаемой шпагою. Тут же ствол штуцера мне прямехонько в грудь нацелился.

Попрощался я с жизнею. И такой нашел на меня стих — думаю: коли я уж покойник, то, стало быть, след и покуражиться от души в последние-то мгновения! Как пустился шпагой мнимою фехтовать перед мордою зеркальной! И тут, Гриша, нечто вовсе нежданное случилось. Монстр принял вдруг также стойку фехтовальную, правую лапу со штуцером вперед выставил и давай мои воображаемые удары парировать! И вот, веришь ли, скачем мы с ним этак, что твои дуэлянты. Я выпад сделаю, а он его — то штуцером парирует, а то, иной раз, и левой беззащитной лапою подставляется. Была б у меня настоящая шпага — скажу не ложно: пустил бы я ему из этой левой лапы кровь (или что там у этих нелюдей в жилах).

Ну-с, стало быть, минута уж, верно, миновала, а мы с ним все скачем да кружимся. Тут у меня мысль: «Ба, да у него ж, верно, заряды кончились! Вот он и перешел на фехтование!» (За какой надобностью ему со мною фехтовать было, коли у меня шпаги нет — об том только после уж задумался). Вдруг за спиною монстра Татьяна возникает. (Экую отчаянность выказала, не убежала!) И бьет она зерцалоликого сзади по голове булыжником. Откуда только сила взялась — так ударила, что раскололся череп супостата! Аж хруст раздался и трещина по морде зеркальной прошла. Но прежде чем свалился он, дернулась его лапа и штуцер как грохнет! Счастье, что в меня не попал. Вот тебе и «заряды кончились»! И второе тело рядом тут же наземь рушится — это уж Татьяна в обморок.