Газета День Литературы # 116 (2006 4) - Газета День Литературы

Вечер вёл секретарь правления СП России С.Котькало.

Перед началом показа фильмов, своё незаурядное мастерство продемонстрировал выдающийся русский балалаечник Михаил Федотович Рожков, учившийся вместе с Георгием Васильевичем Свиридовым в Ленинградском музыкальном училище имени Мусоргского, куда М.Рожков поступил в 1934 году(!), и в студенческих воспоминаниях которого наиболее ярко сохранилось восхищение красотой жены (первой) молодого Свиридова…

Фильмы же были настолько блистательны и по содержательной, философской глубине, и по изобразительному ряду, сценарным и режиссёрским находкам, что демонстрация их нередко сопровождалась аплодисментами, как естественной эмоциональной реакцией на творческое мастерство создателей и глубокое преклонение перед теми, чьей удивительной судьбе эти фильмы были посвящены.

Впечатлениями от просмотренных фильмов с собравшимися поделились В.Распутин, Ю.Лощиц, Л.Барыкина и др., а Н.Ряполов (поведавший о своих встречах с Г.Свиридовым) и В.Гуркаленко рассказали об истории создания своих лент.

ДРУЗЬЯ ВСПОМИНАЛИ ВАЛЕНТИНА ПИКУЛЯ

29 марта в СП России состоялся вечер, посвящённый памяти знаменитого русского писателя Валентина Пикуля и представлению вышедших в свет в издательстве "Вече" четырёх книг о творческом пути писателя — "Живёт страна Пикулия" (книга воспоминаний друзей, коллег и почитателей творчества писателя), "Уважаемый Валентин Савич…" (письма к писателю), "Валентин Пикуль" (биография писателя, написанная его вдовой Антониной Пикуль), "Я мерил жизнь томами книг" (автобиографические заметки, статьи, очерки Валентина Пикуля).

Вечер открыл первый секретарь СП России Г.Иванов. Ведущий — главный редактор издательства "Вече" С.Дмитриев.

С воспоминаниями о знаменитом писателе выступили его супруга и верный помощник, член СП России А.Пикуль, заместитель главкома ВМФ, адмирал Ф.Смуглин, руководитель Общероссийского общественного движения в поддержку флота М.Ненашев, двоюродная сестра писателя Л.Колоярцева-Каренина, профессор-историк В.Шевченко, писатели С.Викулов, Д.Жуков, И.Сабило, В.Свининников, Н.Черкашин.

ПОКЛОН МАЛОЙ РОДИНЕ

Книга известного критика, секретаря СП России, одного из руководителей Вологодского землячества в Москве Вадима Дементьева "Земля русского преображения" (издательство "Фонд им. И.Д.Сытина") — воистину признание в любви к отчему краю. Она ярко и увлекательно рассказывает об удивительном уголке вологодской земли — Кубеноозёрье, его людях и природе, раскрывает малоизвестные страницы древней истории. Весь тираж этой книги, вышедший в свет благодаря финансовой поддержке администрации Вологодского муниципального района, направлен в школы и библиотеки.

И очень радостно, что книга (и автор, и издательство) получила высокую оценку компетентного жюри, став победителем Всероссийского конкурса "Малая родина", проведённого Федеральным агентством по печати и массовым коммуникациям. Поздравляем!

ЭВРИКА" НАШЛА СВОИХ ЛАУРЕАТОВ

2 апреля в Малом зале ЦДЛ состоялось вручение литературной премии "Эврика!", учреждённой писателем, доктором экономических наук А.Потёмкиным и впервые поддержанной шеф-редактором газеты "Мир и культура" Е.Скоробогатовой.

С размышлениями о молодой литературе выступили критик Л.Аннинский, художник Н.Баженова, поэты А.Ананичев и Р.Казакова. Молодых писателей представили номинаторы — прозаик В.Крупин, критики В.Бондаренко, Е.Ермолина, К.Кокшенёва, И.Арзамасцева, литературовед П.Фокин. Впервые были вручены две премии по детской литературе, учреждённые гл.редактором газеты "Русская Америка (Нью-Йорк) детским писателем А.Маром — их получили прозаики В.Постников и С.Переляев.

Лучшими были названы поэтические книги студентки МГУ Е.Погореловой и И.Белова из Калининграда и книга прозы Е.Пономарёвой. Дипломами отмечены книги М.Струковой и А.Шорохова.

Юрий Милославский ТРУДНОВЫНОСИМЫЙ

1

Я был одним из тех двух (или трех? — теперь не упомню) сочинителей, чьи некрологические заметки первыми появились в "Литературной газете" почти тотчас же по смерти Иосифа Александровича.

...И нечаянно — хоть и с долею озорства — назвав усопшего его полным именем, я остановился в тягостном недоумении, — словно булгаковский Иван Бездомный, что старался как можно вернее напечатлеть те страшные события, свидетелем — и жертвою — которых он стал на Патриарших Прудах: "...мы с покойным Берлиозом... впоследствии покойным... не композитором...", но получалось все безсмысленней и непонятней; разумеется, никогда таким манером я к Бродскому не обращался: Иосиф — и не более того. Вообще сказать, имя "Иосиф" в великорусском речевом обыкновении звучит не совсем ловко, а преображается — и тем паче уменьшается — с большим трудом: или простонародное "Осип" — или нестерпимое "Ося"; впрочем, к Мандельштаму "Осип" каким-то образом прирос; но Бродский — безмолвно требовал от нас внимательного полногласия: И-о-сиф-ф — безо всякого малороссийского йотирования в начальном слоге — и опупения в окончательном. "Осю" Бродский допускал лишь как сокращение от "осьминога", — смотри его замечательную поэму "Новый Жюль Верн… Однако, известный наш автор Юз (т.е., конечно, Иосиф) Алешковский величал Бродского: "Жозэф" — и ему разрешалось. Замечу еще в заключение, что у Бродского непременно найдутся, — да уж давным-давно нашлись, — интимные друзья, которые называли его только "Оська", хлопали по плечу и помогали писать эклоги.

Я говорю все это — и вижу его жалобно-язвительную, демонскую, победную, беспомощную усмешку. …На этой усмешке я впервые застал его пронзительно-холодным, совершенно зимним, октябрьским вечером 1989 года. Это случилось в буколическом Айовском Университете, известном своей Международной Школой Литературного Мастерства (МШЛМ), приглашающей к себе на семестр-другой до полутора дюжин сочинителей из разных стран.

…Нас уже дожидались в особенной комнатке за сценою Главной аудитории, где должно было вскоре начаться поэтическое чтение. Бродский же находился в десяти минутах пешего хода от этого обширного здания, построенного в любезном мне стиле американского провинциального modern'а начала XX века. Мы сидели с ним в студенческом клубе — или в какой-то маленькой зальце, отведенной для предварительной встречи гостей и студентов Литературной Школы с лауреатом Нобелевской премии по литературе. И гостей и студентов Бродский не то удалил, не то выманил из помещения, сказав, чтобы они побыстрее шли в аудиторию, занимать лучшие места; при этом он подробно, хотя и несколько непонятно объяснил — какие именно места в этой аудитории лучшие; ее акустика, которую он-де давно и хорошо знает, такова, что если не последовать его советам, при всем желании ни одного слова, произносимого с кафедры, не разберешь; а он сейчас придет. Я сдуру поднялся вместе со всеми, напялил куртку — и вдруг почувствовал, что меня достаточно жестко придерживают за рукав, не пускают. Я инстинктивно дернулся. "Спокойно, — раздался едва слышный, презрительно-отчетливый голос поэта. — Что вы смыкаетесь как неродной?"

Особенным образом, свойственная поэту некоторая гугнивость, не только не придавала его речи оттенка анекдотического, или, напротив того — дворянского (как, быть может, и ему самому чудилось иногда в юности), но скорее сообщала ей некую грозную дворовую, чуть ли не уголовную вескость. "Да, Иосиф был приблатненный", — с полным убеждением сказал хорошо знавший покойного художник Вагрич Бахчанян, когда я прочел ему эти строки.

Вот уже лет двести с лишком, как истинно просвещенный русский (из какого бы этноса ни призвала его к себе Русская Цивилизация), в особенности, если он всерьез занимается литературою, — единовременно и постоянно пребывает на всех уровнях своего рабочего (то бишь, русского) языка, — и сводит эти уровни в своей речи, хоть письменной, хоть устной, руководствуясь преподанным нам для таких случаев самим Пушкиным, правилом, которое гласит: не отвержение, но соразмерность. Поэтому внедрение элементов посадского арго в обращенное ко мне замечание Бродского — нисколько меня не удивило. Впоследствии сам он, в разговоре со мною (и, думаю, не со мною одним) сожалея, что по обстоятельствам своей биографии не мог достаточно узнать современный ему русский солдатский говор, подчеркивал, что недостаток этот он с успехом возместил усвоением говора преступного, говора опасной русской улицы. И действительно, он знал его — и применял, если полагал нужным, — безукоризненно.