Экипаж - Юлий Дунский

— Да… Так вот, еле их довез. Они у меня… — снова начал Ненароков, но жена опять перебила:

— Ты за квартиру заплатил?

— Заплатил… Я ж тебе говорил.

— А за свет?

— И за свет. И за телефон. Ты нарочно перебиваешь? Так я Алику буду рассказывать, раз тебе неинтересно… Алик, изюбр — это знаешь кто? такой олень. У него рога, как… как…

Найти сравнение Ненароков не успел.

— Алик, иди стричься! — скомандовала Аля. — Мама, его надо подстричь.

— Прямо сейчас? — робко спросила Евдокия Петровна: она понимала, что Аля добивается ссоры, и заранее жалела зятя.

— А когда? Когда у ребенка колтун собьется?.. Алик, иди сюда! Кому сказано?

Алик уперся, хныкал. Мать шлепнула его по попке, тогда он заплакал всерьез.

— Ну что ты делаешь? — с досадой сказал Ненароков. — На меня злишься, а его бьешь… Не плачь, сынка. Смотри, чего я тебе привез.

Он пошел в коридор и вернулся с картонной коробкой. В ней сидел детеныш нутрии, покрытый грубым пухом, с перепончатыми, как у утки, лапками, но не красными, а черными.

— Мы!.. Мы! — обрадовался Алик.

— Ну, не мышка, но вроде. Нутрия. Мне в питомнике подарили.

Аля только этого и ждала.

— Ты чего на стол крысу ставишь? Убери сию минуту!

— Правда, Валечка. Уж на стол-то не надо бы, — сказала и Евдокия Петровна. А дочь уже перешла на крик:

— В помойку ее! В ведерке утопить гадость эдакую… Это он нарочно, мама, чтоб на нервах моих поиграть!

Ненароков слушал, слушал — и наконец не выдержал:

— Да ты замолчишь когда-нибудь? Ну что это за жизнь такая?!

— Тебе не нравится? Так уходи — никто не заплачет! Разведемся, и дело с концом!

— Вот опять ты, Аля… Зачем глупости говоришь?

И Ненароков отступил в привычном направлении: на крыльцо.

…Он сидел с незажженной сигаретой и вспоминал разговор, который часто приходил ему на память за эти пять лет.

Командир отряда — это был Андрей Васильевич Тимченко — никак не хотел отпускать Ненарокова из Москвы.

— Время летнее, перевозок много, и вот на тебе… Хороший летчик вдруг бросает все и уходит. И куда? В малую авиацию!

Андрей Васильевич — всегда рассудительный, спокойный, даже флегматичный — сейчас нервничал: ходил по комнате, говорил сердито:

— Разве это дело по тебе? По твоим способностям?.. Тебя учили, выучили, а ты?.. И ребят подводишь и меня.

— Личные обстоятельства, Андрей Васильевич, — многозначительно напомнил Ненароков.

— Да знаю я твои обстоятельства!.. Стоишь передо мной и гордишься: ради своей великой любви всем пожертвовал, ничего не пожалел!.. Любовь, конечно, серьезное дело, но есть дела и поважнее…

— Какие, Андрей Васильевич? — искренне удивился Ненароков.

— А, что с тобой толковать… Пожалеешь, Валентин, пожалеешь, да поздно будет!.. Ведь назад попросишься, а я тебя взять не смогу.

— Нет, Андрей Васильевич. — Ненароков сиял счастливыми глазами. — Не попрошусь…

Валентин встал, постоял немножко и пошел с крыльца в дом. Аля выкричалась и была уже в другом настроении. Улыбнулась мужу, спросила почти весело:

— Кушать будешь? Холодец очень вкусный.

— Знаешь, Аля, ты правильно говоришь. Давай разводиться.

Аля не поверила, даже засмеялась.

— Да ты что?.. Из-за крысы разводиться?

— При чем тут крыса…

…Оставаться дома Ненарокову не хотелось. А пойти было не к кому. Он вернулся на аэродром.

— Валя, подежуришь, пока я поем? — обрадовался ему приятель-вертолетчик. Валентин молча кивнул. Он забрался в пустой вертолет, сел за штурвал и стал глядеть в окно кабины. Ничего там не было интересного: поле, а на нем три самолета и один вертолет «Ми-4», За полем лес, на который он чаще смотрел с воздуха, чем с земли. Все было знакомо, все было понятно — на душе постепенно становилось легче, легче. Валентин сам не заметил, как заснул, сидя на своем привычном месте…

Тимченко один подъехал к дому на своей «Волге»: на этот раз жена не встретила его в аэропорту. Андрей Васильевич взял с заднего сиденья чемодан, портфель и пошел к подъезду. Краем глаза он заметил во дворе неотложку, но не придал этому значения… Правда, когда он увидел сбегающую ему навстречу по ступенькам молодую врачиху, что-то заставило его ускорить шаги…

Он открыл дверь, шагнул в прихожую и с облегчением увидел, что жена на ногах.

— Фу ты черт, а я уж подумал, не к нам ли неотложка.

— К нам, к нам. — Анна Максимовна торопливо поцеловала мужа. — Наталье плохо, прямо беда.

Отец встревожился, хотя постарался не показать виду.

— А что такое?

— У нее грипп был, помнишь?

— Ну помню. Грипп.

— Он дал осложнения, и теперь у Наташки жуткие боли и бог знает что!

Тимченко снял плащ, сел.

— Такая уж боль, что нельзя терпеть? — недоверчиво спросил он.

— Именно что нельзя! А она терпит. И хочет дальше терпеть… Болеутоляющие исключены: это может повредить ребенку. А на характере терпеть — это свыше сил человеческих, ты мне поверь!..

— Какой же выход? — после долгой паузы спросил Тимченко.

— Я советовалась с Лещинским. Он говорит: не надо мучиться, надо прервать беременность. Но ты же ее знаешь… Кушать будешь?

— Нет.

— А чаю?

— Нет… Я к ней пойду.

— Я тебя умоляю! — встревожилась Анна Максимовна.

— Мы с профессором не уговорили, а ты уговоришь? Только поругаетесь еще хуже… Да она заснула, наверно. Не буди!

Из Наташиной комнаты послышался жалобный, почти детский вскрик. Анна Максимовна кинулась к дверям. Но Наташа сама вышла в большую комнату, похудевшая, некрасивая, в стареньком махровом халате.

— Опять? — спросила Анна Максимовна.

— Мама, я больше не могу! Не могу я! — выкрикнула Наташа и сжалась, скрючилась от боли. — Я согласна в больницу! Поедем сейчас, можно?

Мать подхватила ее, увела обратно, уложила в постель.

— Сейчас ночь, деточка… Ты столько терпела — потерпи уж до утра… А утром папа отвезет нас.

— Он приехал? — занятая своей болью, Наташа даже не заметила отца.

…В большой комнате Тимченко ходил из угла в угол. С грелкой в руках пробежала на кухню Анна Максимовна. Из-за Наташиной двери не доносилось ни звука. Андрей Васильевич постучал тихонько и вошел к дочери.

Наташа сидела на кровати, перегнувшись вперед, и безостановочно покачивалась. Она исподлобья глянула на отца, но ничего не сказала.

— Наташа, ты же хотела ребенка.

— Я уже сказала, что не хочу, — жалобно проговорила она. — Что тебе еще надо?

— Обожди… Это ты сама или доктора за тебя решают? Или это твоя боль за тебя решила?.. Сейчас здорово больно?