З.Л.О. - Антон Соя

— Не, братан, никуда я не пойду. Обломаются они. А тебе уважуха, что предупредил. Не ожидал.

После чего, резким движением свернув шею котенку, бросил его в угол и вышел. Немец с эстонцем обменялись взглядами, полными ужаса, омерзения и недоумения. Таков он был, этот Михель Клюк.

Через пару часов пришли летёхи с пятью отборными бойцами из разведроты. Они повязали на удивление спокойного, как будто впавшего в анабиоз Клюка и погрузили в санитарку. Везли Клюка вместе с реально сумасшедшим узбеком, который уже неделю сидел на койке в одном положении, тупо уставившись в одну точку. Так они и ехали в санитарке как два брата — узбек и немец, только Клюка связали по рукам и ногам, а узбека поддерживал молодой санинструктор из Ленинграда по имени Стас. Он пришел к ним пару дней назад и не успел попасть под влияние фюрера. Стас тихонько офигевал от происходящего. Над Клюком бдил усатый лейтенант, друг безусого лейтенанта из их санчасти. Впавший в гордое уныние Михель, похоже, потерял интерес к борьбе.

В приемный покой в «Скворечнике» нельзя завести сразу двоих, поэтому на осмотр к доктору летёхи сначала повели узбека, а развязанного к этому времени Клюка оставили в вестибюле под охраной Немца и Стаса. Бедный Стас, силясь понять, что происходит, метал вопросительные взгляды то на одного, то на другого «немца». Оба они казались ему армейскими титанами, и в хитросплетение их отношений он никак не мог проникнуть. Клюк в вестибюле приемного покоя «Скворечника» быстренько вышел из анабиоза, сообразив, что шутки кончились. Он живо представил, как через час будет спать в смирительной рубашке, наколотый болезненной серой в четыре точки. Михель ерзал на жесткой скамье и подмигивал Немцу, каменное лицо которого перекосило от обиды и досады, как от зубного наркоза. Чувствовал себя Немец последним подлецом. Похоже, Клюк поверил в его дружеские чувства и сейчас просил о помощи его, который всю кашу-то и заварил. Помог всем случай. Лейтенанты второпях забыли медкарту молчаливого «урюка», и теперь, чтобы его оформить, им явно не хватало данных.

— Блок!

Услышав, как его зовут в приемной, Немец успел сказать только одно слово:

— Дверь! — и поспешил на помощь врачам.

Тем самым Немец оставил право выбора действий мятущемуся Стасу. Ведь его команду можно было понять двояко: то ли охранять чертову дверь, то ли дать уйти через нее товарищу. Молодой ленинградец выбрал братскую помощь. Как только Немец вошел в ярко освещенную приемную, раздался хлопок закрывающейся двери и вопль Стаса:

— Клюк сбежал!

Бросив узбека изумленному дежурному, лейтенанты и Немец выскочили на улицу, пролетев мимо вытирающего кровавые сопли Стаса.

— Стой, гад, стрелять буду! — кричал усатый, вместо пистолета поднимая руку с двумя вытянутыми пальцами.

Со стороны действо смотрелось нелепо даже для «Скворечника», но Немцу было не до смеха. Его сознание разрывалось от противоречия: он радовался, что Клюк сбежал, и понимал, что партия проиграна. Чтобы победить Зло, ему нужно было самому стать Злом на время, а он не справился. Клюк исчез в темноте осенней ночи. Погоня по черному ночному Ленинграду оказалась абсолютно безрезультатной.

Злые и уставшие, они заночевали у Стаса. Вот кому действительно радости привалило. Пока они отсыпались, Стас всю ночь просидел с родителями на кухне. Вернувшись в полк, Немец с лейтенантами стал понуро ждать ответного удара от Клюка. ЧП пока не получило широкой огласки, начмед уехал в отпуск на неделю, а сами герои не торопились докладывать в части, что у них в дурке из-под носа сбежал опасный псих-наркоман и неизвестно где шляется. Только Стас ходил довольный и постоянно подмигивал Немцу: мол, ловко мы провернули освобождение друга! Еще через пару дней беглец нашелся. Грязный и оборванный, он объявился в квартире комполка, напугав того до трясучки. Четыре прошедших дня и ночи Михель прятался по чердакам и подвалам, а потом пешком, ночуя в лесу, пришел в военный городок из Ленинграда.

Выслушав его историю, мудрый полковник принял единственно верное решение. Он решил замять это дело. Михель Клюк тихонько переехал в учебный корпус, от медпунктовского греха подальше, и теперь незаметно наркоманил там, а еще бил из рогатки голубей и варил из них суп, чувствуя себя Наполеоном в изгнании. К Немцу в гости Клюк заходил редко и только по крайней надобности. Однако каждый раз собирал там народ и рассказывал, как чудесно избежал «Скворечника», благодаря реальному пацану Немцу.

Такими странными путями Ольгерту Блоку удалось победить Зло у себя дома. Но победа не доставила ему удовольствия, потому что чуть не сделала из него самого Михеля Клюка. Однако, хотя бы так, Немцу удалось сберечь для Советской армии запасы промидола, столь необходимые раненым солдатам для немедленного снятия жестокой боли. Правда, ненадолго. Где-то через год с лишним после дембеля Немец пересекся в Ленинграде со Стасом, и тот за парой пива в Пушкаре поведал ему, что как раз после ухода Ольгерта в полку грянул глобальный переучет хозяйства. Медпункт соответственно переупаковывал аптечки. В результате весь младший комсостав, водилы и санинструкторы, а также их друзья целый месяц радовались жизни, уйдя от нее в промидольные кущи. Михель Клюк на том пиру считался почетным гостем и даже на дембель ушел под промидолом. Но бардак этот случился уже без Немца и сильно его душу не тронул. Ибо сказано: после нас хоть потоп. Зато, насмотревшись на бесноватого Михеля, Немец приобрел стойкую идиосинкразию к употреблению внутривенных препаратов.

Как бы ни был противен Немцу апостол наркомании Михель Клюк, все же самым главным воплощением страшного зла, увиденного им в армии, Ольгерт считал Сергея Черняка. Надо заметить, что в полку Немец насмотрелся на всяких забавных и нелепых персонажей. Чего стоил только похожий на Бонапарта маленький грузин со смешной фамилией Зубадзе. У грузина от рождения была сухая правая рука, и в армию он попал, заплатив взятку, потому что у него в роду считалось позором не служить. Зубадзе всю свою службу пролежал в медпункте, где, несмотря на свое увечье, а может, и благодаря ему, стал незаменим на посту старосты, злобного и беспощадного. А маленький киргиз Саламатик рассказывал, что ему всего пятнадцать лет и его с братьями просто сгребли по разнарядке в районе, сделали новые документы и отправили служить. Сдали план. Так что в армию попадали весьма странные личности. Даже маньяки.

Черняк был одним из них. Описать его внешность достаточно сложно. Обычный среднестатистический солдат — худой, прыщавый, немногословный, с тоской в глазах — никаких особых примет. Разве что красивые черные глаза с поволокой да длинные девичьи ресницы. Украшал парня этакий туповатый коровий взгляд. Вот и все приметы. Его так и не замечали в полку, пока не приехали из города оперативники, не положили Сергея на снег, не заковали в наручники и не увезли в ленинградские «Кресты». Тут открылась такая история, что все сразу стали удивляться, как же так получилось, что они Черняка проворонили. И жалеть, что не утопили его в первый же день в очке. И вот почему.