Иду на перехват - Иван Черных

Люся не заставила себя упрашивать, первая поднялась с сиденья.

Почти все столы были свободны. Мы расположились в дальнем углу, в самом укромном местечке.

— Какое вино вы пьете? — спросил Юрка у Люси, протягивая ей меню. Что будете заказывать?

Люся кокетливо пожала плечами.

— Отлично. Тогда позвольте распорядиться мне. Девушка! — позвал Юрка официантку. — Пишите: бутылку шампанского, три икры, триста конфет «Мишка на Вулкане»…

— Чего, чего? — Официантка недоуменно уставилась на Юрку.

— Простите, опечатка. «Мишек на Севере» триста, три шашлыка, лимон не забудьте и поставьте запятую.

— В следующий раз я вам не доверюсь, — погрозила ему Люся, когда официантка ушла.

— Точно, в следующий раз. А сегодня положитесь на меня.

Юрка болтал без умолку. Я не принимал участия в разговоре, но, чтобы не выдать своего настроения и не портить компанию, поддерживал Юркины тосты. Неужели Юрка прав: Инна такая же, как его Люся? Нет. Инна ни в чем не виновата. Кто для нее я? Случайный знакомый, и только. Она красива, образованна, он — человек ее круга. Доцент, а то и профессор… На что я надеялся?

Юрка был похож на ресторанного завсегдатая, на самом же деле за три года курсантской жизни я ни разу не видел его нетрезвым. Просто такой разбитной человек, которого куда ни посади, он всюду как дома.

Люся мне не нравилась. Я решил избавить Юрку от ее общества и предложил уйти, ссылаясь на службу.

— Соскучился по нашей дыре? — не понял Лаптев — Или по Синицыну? Успеешь завтра выслушать его нравоучения. Поедем утром.

Спорить с Юркой, когда он заупрямится, бесполезно, да и настроение у меня было не такое, чтобы переубеждать его.

— Как хочешь. Жду тебя в гостинице…

Я простился и ушел. В номере, ожидая друга, прилег на диван и не заметил, как уснул. Утром, глянув на его пустую кровать, я забеспокоился: как бы не опоздал на автобус. В девять мы должны быть в Вулканске на построении, иначе не оберешься неприятностей.

Больше я спать не мог. Встал, сунул голову под кран с холодной водой. Решил освежиться и отправиться на поиски Юрки. Но только намылился, как дверь распахнулась, на пороге появился он сам. У меня отлегло от сердца. Я открыл кран до отказа.

Юрка хлопнул меня по спине тяжелой рукою.

— Поторапливайся, соня…

На улице ветер чуть ли не валил с ног, обжигал лицо. Небо затянуло облаками. Мы стояли на остановке и ждали автобуса на вокзал, чтобы там взять такси. Стояли довольно долго, ноги начали пристывать к сапогам.

Наконец подошел автобус. Он почти пуст. Мы почувствовали облегчение.

На привокзальной площади без труда нашли такси, но шофер, едва услышав про Вулканск, замахал руками:

— Ни за какие деньги. Чтоб зимовать там?

Мы упрашивали, грозили написать жалобу — не помогло!

— Чтоб ты радиатор заморозил, кот ленивый, — пожелал ему Юрка и потянул меня к другой, только что подъехавшей машине. — Сейчас мы уедем, только ты молчи.

Он спросил, свободна ли машина, и, получив утвердительный ответ, сел как в свою собственную. Я последовал его примеру.

— Поехали, — скомандовал Юрка. — По Речной.

«Волга» помчалась по центральной улице.

— На Невельской свернете направо.

А теперь? — после поворота спросил шофер.

— А теперь прямо до Вулканска, — невозмутимо ответил Юрка.

Шофер затормозил и остановил машину.

— Да вы что, ребята, смеетесь? — умоляющим голосом сказал он. — Метель вот-вот начнется, как я оттуда вернусь?

— Метель будет во второй половине дня. — Юрка возразил так твердо, что даже я поверил ему. — Ты хорошо заработаешь. — Достав десятку, он втиснул ее в руку шофера. — Да оттуда возьмешь пассажиров. Жми только покрепче. Человек на боевое дежурство опаздывает, — кивнул он на меня.

Шофер включил скорость. И все же мы опоздали: личный состав уже выстроился на линейке. Майор Синицын проводил меня суровым взглядом. Наш командир эскадрильи не понравился мне с первой встречи: сухой и педантичный человек, кроме службы и полетов ничего не желающий знать. Знакомство со мной он начал с проверки, чему меня научили в училище и чему недоучили, сразу же предупредил, что порядки в эскадрилье жесткие, нарушения их он не потерпит. Читал нравоучения, будто первокласснику, впервые пришедшему в школу. Я тогда пожалел, что пренебрег советами и не попросился в третью эскадрилью, которой командует подполковник Макелян.

От Макеляна никто не слышал грубого слова, окрика. С летчиками он живет душа в душу, наказывает редко, предоставив право решать дисциплинарные вопросы своему заместителю и командирам звеньев. С офицерами и солдатами он разговаривает по-товарищески, поэтому подчиненные делятся с ним самыми сокровенными тайнами. Макелян умеет хранить их. В своем кругу летчики называют его Седым за серебристые волосы. Поседел он рано, лет двадцати восьми, и все в полку знали почему.

Однажды, когда Макелян был еще инструктором в училище, к нему на аэродром пришел восьмилетний сынишка и стал просить, чтобы отец покатал его. Макелян должен был лететь на учебном самолете. Посадил он сына в заднюю кабину и стал кружить над полем, где работали женщины. Те озорно помахали ему платками: давай, мол, к нам. Заиграла кровь в Макеляне, пороховым зарядом вспыхнул его южный темперамент. Забыв про все на свете строгий приказ, запрещающий пилотаж на малой высоте, то, что в задней кабине находится сын, не пристегнутый ремнями, — он перевел самолет в крутое снижение. Разогнав машину, у самой земли сделал одну бочку, другую. И вдруг вспомнил про сына. Сердце у него замерло… Обернулся — в кабине пусто. Он сразу пошел на посадку, тут же, в поле. Сел, выключил мотор и, не зная, куда бежать, где искать сына, дрожащими ногами ступил на землю. В это время сын вылез из кабины и как ни в чем не бывало спросил: «Что, пап, прилетели?»

Оказалось, когда отец стал бочки крутить, сын согнулся в три погибели, уцепился ручонками за сиденье и не поднимал головы от страха, пока отец не выключил мотор.

Из того полета вернулся Макелян седым. Эту историю он не скрывал и нередко сам рассказывал ее в кругу летчиков…

Когда строй распустили, Синицын позвал меня в штаб эскадрильи.

— Вот что, товарищ Вегин, — сурово начал он. — С красивой девушкой встречаться, безусловно, приятно, но ночевать надо дома. И если бы сегодня были полеты, вас к самолету я не подпустил бы. Учтите это на дальнейшее.

После занятий ко мне подошел Юрка:

— Ну как?

— Получил предупреждение, что в следующий раз буду отстранен от полетов.

— Серьезно? Синицын?

— А кто же!..

— Вот академик! Говорил тебе, просись к нам. Я, как услышал, что вашу эскадрилью академией величают, сразу понял, в чем дело. А наш Седой только посмеялся. Что, говорит, Лаптев, не выспался?

В комнату вползают сумерки. Ветер бьет в стекло и жалобно скулит. На душе тяжело и тоскливо: я не могу отогнать дум об Инне. Почему она так сделала? Зачем ей надо было затевать эту жестокую игру? Прошло четыре дня с тех пор, когда мы стояли у подъезда ее квартиры, но мне кажется, что я все еще чувствую на губах ее поцелуй и слышу ее дыхание. Почему она так запала мне в душу? Ведь знаю я ее немногим более трех месяцев, а если брать дни, когда мы встречались, их не наберешь и десятка.

Сегодня я встал рано — летал на стрельбы по наземным целям. Готовился старательно, хотелось доказать Синицыну, что не такой уж я мальчишка, как он считает. Но еле вытянул на четверку. Поздно отыскал цель. Ориентиров никаких, а тут еще надо выполнить противозенитный маневр. Третья эскадрилья снова показала лучшие результаты. Почти все летчики отстрелялись на «отлично». Юрка тоже. Он на хорошем счету, командир эскадрильи ставит его в пример. А на меня Синицын все еще смотрит исподлобья и изучающе, никак, наверное, не раскусит. Зато я его раскусил: ему в пехоте учебным взводом командовать бы. Летчики есть летчики.

После полетов лег отдохнуть, думал, забуду все земные неприятности. Но сон так и не пришел.

Инна, Инна! Она стоит у меня перед глазами, тревожит сердце. И все же злость на нее пропала. Я думаю о случившемся с тоской и сожалением: минуты, проведенные с нею, самые дорогие для меня и самые памятные.

За стеной забренчала гитара: Юрка тоже тоскует. Я встал, оделся и зашел к нему. Лаптев полулежит в постели, наигрывает: «И месяц погас, и лучи догорели…» Сосед его, Петр Кочетков, читает книгу. Я поздоровался.

— А, Борис, — Кочетков отложил книгу. — Здорово, здорово. Ну, как мы сегодня вашу «академию» обставили? Неплохо?..

— Заткнись, Петух, — оборвал его Юрка. — В глаза постыдился бы людям смотреть, а он хвастается.

— Это почему?

— Потому. Я говорил тебе.

Юрка был хмурый и задумчивый. Таким я видел его редко, очень редко.