Воспоминания о Николае Ивановиче Либане - Николай Либан

Он дожил до 97-ми…

Тот июньский визит, где меня ждал сюрприз с ковриком, оказался последним. Мы с Ирой Беляевой долго сидели тогда у Николая Ивановича. Вспоминали лермонтовский семинар. Говорили обо всем — об университете, о жизни, о современности, о книге лекций по истории русской литературы, которую мы так любили.

И вдруг Николай Иванович спросил — спокойно и просто:

— Вы придете ко мне на отпевание?

Для меня вопрос прозвучал как гром среди ясного неба (Иру, как оказалось, он уже спрашивал об этом раньше). Внутренне холодея, я начала лепетать:

— Николай Иванович, какое может быть отпевание? Зачем Вы об этом думаете! Ведь столько еще нужно сделать. Вы же сами говорили о продолжении Вашей книги. Вспомните «Песенку фронтового шофера»: «А помирать нам рановато, Есть у нас еще дома дела…»

Николай Иванович смеется — но задает вопрос снова:

— Так вы придете?

Хватаюсь за последнюю соломинку — только бы отвлечь его от мысли о смерти:

— Николай Иванович, хотите, расскажу грузинский анекдот. Старейшему в роде исполняется 100 лет, собираются родственники и гости, тамада поднимает бокал: "Да-ра-гой, желаю тебе дожить да 120 лэт!", а юбиляр хмурит брови: "Зачем полагаешь границы благости и воле Господней?"

Либан снова смеется и снова спрашивает:

— Придете на отпевание?

Сдерживая слезы, сквозь комок, застревающий в горле, отвечаю:

— Конечно, приду!

Воцаряется пауза. В комнате тихо. Еле слышен ход часов и шелест листвы за окном.

Николай Иванович поднимает голову:

— Если бы Вы знали, как хочется жить…

Его нет уже три года. Но все чаще рождается во мне ощущение, что он любит и помнит нас и оттуда, из Вечности. Что «цепь любви», связующая живых и умерших, о которой так глубоко и проникновенно писал Достоевский, крепка и нерушима. И что ничего не страшно нам здесь, на земле, ибо там предстоит пред Богом за нас наш учитель.