Гипсовый трубач: дубль два - Юрий Поляков

4. Железная Тоня

Дмитрий Антонович недвижно сидел в кресле. Не переодевшись с дороги, он, в своей замшевой куртке и берете с пером, походил на слегка располневшего и смертельно уставшего от охоты за христианскими душами Мефистофеля. Режиссер хмуро курил, извергая клубы табачного дыма не сине-сизые, как обычно, а мертвенно-серые – словно исходили они из трубы крематория. На коленях у борца с советским кинематографом покоилась черная трость, и вошедшему писателю на миг показалось, будто приготовлена она для расправы. От этой дикой мысли он слегка замешкался, и поэтому первым начал Жарынин:

– Кокотов, а ведь я соскучился по вас!

– Ну, уж так и соскучились… – промямлил, растерявшись, писатель, и взлелеянная громовая фраза, начинавшаяся словами: «До каких это, позвольте узнать, пор?» – прилипла к языку, как скверная ириска. – Я… я… думал, вы уже сегодня не приедете! – только и вымолвил Андрей Львович.

– А вы и обрадовались! Гулять пошли. С дамой.

– Я попрошу не вмешиваться в мою личную жизнь! – взвизгнул автор «Знойного прощания», пытаясь ступить на заготовленную стезю гнева.

– Ладно, не кипятитесь! – примирительно проговорил режиссер. – А в вашу творческую жизнь вмешиваться еще можно?

– В известных пределах.

– Тогда покажите синопсис!

– Извольте! – Кокотов поставил ноутбук на стол, откинул крышку и включил. – А вы ничего мне не хотите рассказать?

– Что именно вас интересует?

– Например, как же это так получилось с телевидением? Ветераны до сих пор волнуются. Что ж этот ваш друг?

– Эх, Андрей Львович, голубчик, верно сказал старый хрыч Сен-Жон Перс: дружба не покупается, но она продается. Эдика вызвал главный с характерной фамилией Нехорошев и заставил переделать готовый сюжет. Ему якобы позвонили и приказали. – Дмитрий Антонович указал дымящимся мундштуком вверх. – Но скорее всего просто заплатили. И что оставалось моему другу? На телевидении, доложу вам, дисциплина, как и в церкви, – железная. А у Эдика две семьи.

– И вы хотите сказать, что главный редактор заставил сотрудника нагло солгать миллионам телезрителей? – вскричал писатель, все еще внутривенно кипя обидой, настоянной на коньяке.

– А вы разве встречали главного редактора, заставляющего подчиненных говорить правду? – подозрительно шевельнув ноздрями, поинтересовался режиссер.

– Не помню… – ушел от ответа автор «Гипсового трубача» и, склонясь к ноутбуку, стал выщелкивать из электронных нетей свой синопсис.

– Пили? – спросил вдруг Жарынин.

– Я?

– Вы!

– Чуть-чуть…

– Эх, вы, спаиваете с гнусными намерениями одинокую женщину!

– А откуда у вас телефон Натальи Павловны?

– Неважно.

– Это она меня угостила, – с достоинством сознался Кокотов.

– Она? Угостила? Вас? А в первый раз кто кого угощал?

– Она же… – смутился Андрей Львович.

– Ну, это уже черт знает что! Мужчина как вид на глазах вымирает. В вас, Кокотов, явно побеждает Аннабель Ли! Странные влечения еще не мучают?

– Я бы попросил… – Он аж привстал от возмущения.

– Смотри-ка, действительно написал! Ай, молодец, ай, работяга! Я-то думал, вы просто влюбленный пингвин. А какой заголовок! Пол-но-мет-раж-ный. Песня!

– Могу вслух прочитать! – предложил польщенный синопсист, почти забыв обиды.

– Не надо! Сядьте лучше и послушайте человека, который к вам неплохо относится. За те несколько дней, что мы общаемся, я к вам привязался. Сам даже не знаю почему, но ваше будущее мне небезразлично. Прошу вас: не вовлекайтесь в судьбу Лапузиной! Не надо! Это очень опасно.

– Почему?

– Я же вам сказал: она судьболомная женщина! А вы человек слабый.

– Но почему же?

– Да потому. Что вы прикидываетесь? Чтобы стать мачо, у вас не хватит мочи! Запомните, кстати, хороший каламбур! Используем в диалогах. В результате самое большое, чего достигнете (хотя и это вряд ли!) – станете частью ее жизни. А стать частью жизни такой женщины, да еще в вашем возрасте, – это как переселиться из умеренных широт в тропики и сменить ноутбук на бамбук. Улавливаете?

– Не совсем.

– Тогда я расскажу вам историю, очень печальную, трагическую. Я сам узнал о несчастье только сегодня.

– Вы из-за этого такой хмурый?

– В известной мере. Слушайте и мудрейте! С телевидения я поехал в прокуратуру кое-что разведать про этого самого Ибрагимбыкова. там у меня служит… служила приятельница…

– Хм… – не удержался Кокотов.

– И никаких «хм»! – осерчал режиссер. – Это тот редкий случай, когда ваше «хм», коллега, более чем неуместно! Она – следователь по особо важным делам. «Важняк». Или, если хотите, «важниха». Назовем ее… Антонина Сергеевна Афросимова. Меня с ней познакомил один художник. Высокая шатенка со строгими глазами. Очень красивая! Но знаете, есть женщины, которые относятся к своей красоте… Как бы это объяснить? Вам, конечно, приходилось выбирать себе костюм?

– Странный вопрос! – лениво отозвался писатель, в последний раз покупавший тройку, когда собирался жениться на вероломной Веронике.

– Тогда вы меня поймете! Вы подбираете костюм, чтобы ходить в нем на работу, допустим, в школу. Примериваете – и он вам впору, подходит по цвету, даже по цене, но сидит при этом… Как выражались во времена моей юности, чересчур фасонисто. А вам ведь в нем на работу ходить. Тем не менее вы его берете, надеваете и отправляетесь на урок. При этом вас не покидает ощущение, будто коллеги-педагоги, даже ученики лукаво отмечают «фасонистость» обновки, перемигиваются, мол, наш-то Андрей Львович, оказывается, пижон! И вы начинаете стесняться этого костюма, надеваете его все реже, реже и наконец вешаете в дальний угол шифоньера на радость моли…

– А к чему вы это рассказали? – с недоумением спросил Кокотов.

– А к тому, что наша Антонина Сергеевна с детства, точнее, с отрочества относилась к своей внешности, повторяю, весьма незаурядной, примерно так же, как к «фасонистому» костюму. Поверите ли, она стеснялась своей телесной одаренности. Бывают такие женщины. Редко, но бывают. А ведь тело не платье, его в шкап не засунешь. Уроки физкультуры в старших классах были для несчастной юницы сущим мучением, потому что среди плоских ровесниц она чувствовала себя кустодиевской купчихой рядом с голубенькими пикассовочками. А какие взоры бросали на нее полузрелые одноклассники! В особенности наглел второгодник Селедкин, хулиган с незаконченной пороховой наколкой на руке. Про него пацаны шептались, будто по примеру своего осужденного за разбой старшего брата он вшил себе под кожу крайней плоти подшипниковые шарики, отчего его будущей жене предстояло испытать невероятное счастье. Эти волнительные слухи из ребячьей раздевалки дошли до девчонок и произвели на Тоню сильнейшее впечатление. Она, покраснев до корней волос, прониклась странной, будоражащей симпатией к этому урковатому пареньку, пошедшему на фактическое членовредительство во имя своей грядущей избранницы! Впрочем, вначале продвинутые подруги долго объясняли ей, наивной, какое отношение имеют стальные шарики к гармоничному браку.

В школе Афросимова была, конечно, отличницей, общественницей, готовой в любую минуту ринуться в бой против несправедливости. За это ее даже прозвали «Железная Тоня». Однажды она вступила в борьбу с директором школы, решившим исключить Селедкина за очередное мордобитие, хотя парня вполне можно было перевоспитать, а не отдавать на съедение уличной безнадзорности. Однако, несмотря на усилия Железной Тони, хулигана вышибли, и он сгинул на задворках отечественной пенитенциарной системы. Видимо, именно для того чтобы сражаться за справедливость во всеоружии, она поступила на юрфак, а потом пошла работать в прокуратуру. К тому же строгая темно-синяя форма с золотыми рыцарскими эмблемами в петлицах несколько скрадывала телесную роскошь, в которую озорная природа, точно смеясь, облекла эту скромную, гордую душу. Кстати, старый эротоман Сен-Жон Перс разделял женщин на четыре подвида: скромница со скромным телом, скромница с призывным телом, призывница со скромным телом и, наконец, призывница с призывным телом. Как вы думаете, коллега, к какой категории относилась Железная Тоня?

– Ко второй! – брякнул автор «Русалок в бикини» и, не задумываясь, определил, что Наталья Павловна, несомненно, принадлежит к четвертому, роковому подвиду.

– Правильно! Вторая, на мой вкус, самая пикантная комбинация! Замуж Афросимова вышла рано, за своего одноклассника Никиту Сурепкина, хотя, честно говоря, никаких внятных чувств к нему не испытывала. Мальчик просто взял ее измором: дарил цветы, звал в театр, ждал под окнами, поздравлял со всеми праздниками, какие находил в отрывном календаре. Он нежно дружил с ее мамой, помогал будущему тестю реставрировать трофейный «опель», привезенный Тониным дедом из Потсдама. Полковник Афросимов – личность историческая: именно он промокнул подпись фельдмаршала Кейтеля под актом безоговорочной капитуляции Германии. Это пресс-папье недавно ушло на аукционе Сотби за полмиллиона фунтов. Кстати, героическому деду жених не нравился, но кто теперь слушает ветеранов!