Лодейцин - Иван Олейников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Следователь придвинул к себе планшет.
— Эксперты у нас, я вам доложу, — он прижал руку к груди, — золотые люди. Не нарадуюсь. В такие дебри зайдут, мое слово… только и тяни их на свет.
Он помолчал и сменил тон на более строгий:
— Болезнь ваша, господин Цеб, науке пока неизвестна. Суть вашего заболевания вы знаете. Не досконально, но в общих чертах свое состояние понимаете. С вами что-то случилось, и случилось давно. Много лет ваш мозг работает неправильно. В нем есть участки, совсем небольшие, они держат вашу волю в плену, подменяют ее. И скорее всего, действительно, не участки, а прямо одна клетка. Она-то, ради своего выживания, и готова на всё. Вся ваша жизнь, ваше преступление, даже вот молчание — это всё она.
Уоннел посмотрел на экран.
— Наши специалисты назвали ее маршалом. Рядом с ней группа подчиненных — это генералы. Клетка-маршал и клетки-генералы…, — снова руку к груди. — Золотые люди, говорю же. У нас и методы есть. Было трудно, но вот… Химические маркеры, формула тестирующего вещества. Я, простите, без деталей. В общем, все больные нейроны обнаруживаются за секунды. И вчера у вас была процедура, вы ее за всей круговертью наверно и не заметили. Она прошла успешно. Теперь все, подчеркиваю все, зараженные клетки вашего мозга найдены и помечены. Точные координаты, характеристики, всё. Лазером чиркнем — и нет их. Все разом без остатка. Завтра и сделаем.
— Во сколько? — спросил его Цеб.
Тот аж дернулся от неожиданности.
— Вы, однако… — следователь взял себя в руки.
Цеб повторил свой вопрос:
— Во сколько завтра операция?
— Думаете, принципиально? Ну, допустим, после обеда.
— Давайте ближе к вечеру, — попросил Цеб.
Уоннел с паузой, чуть прищурившись, посмотрел на собеседника.
— Нет, — решил он, — думаю в три будет хорошо.
— Что вы хотите знать? Только не говорите, что всё.
— Ладно, не всё. Самое главное.
— За свои ответы я беру цену, — заявил Цеб.
— Что?! — почти засмеялся следователь.
— Моя цена — это время. Спрашивайте.
Уоннел снял улыбку с лица и отодвинул планшет.
— Вы больны?
— Да, с общей точки зрения я болен.
Тут нельзя было начинать философские прения.
— Когда вы заболели?
— За этот вопрос я возьму один день.
— Не понял, — сказал следователь.
— Это значит, что за мой ответ операция отодвинется на один день вперед. То есть она состоится послезавтра в три часа дня.
— Знаете, — сказал Уоннел, — это чересчур большая цена. У меня много вопросов. Эдак вы отодвинете лечение в далекое будущее.
— Как хотите, но это моя цена. Какова ваша?
— Пятнадцать минут, — подумав, предложил следователь.
Они спорили еще долго и сошлись на получасе.
— Итак, повторю мой вопрос. Когда вы заболели?
— То, что вы называете болезнью, вовсе не болезнь. Но не буду спорить о терминах, я вас понимаю. Я заболел сорок два года назад.
— Я так и думал. Скажите, вы именно из-за болезни бросили музыку?
— За этот вопрос я возьму полчаса.
— Цеб, да вы издеваетесь! Мы что, будем торговаться за каждое слово?
— Да, я бы этого хотел, — признался тот.
— Помилуйте, сударь, — сказал следователь. — Для вас наверно и хорошо, но мне торговля представляется муторной. Я предлагаю такую сделку: все вопросы за пять дней. Если мы не закончим, то вернемся к этой теме и обговорим заново.
— Десять дней, — жестко сказал Цеб, — и ни минутой меньше.
— По рукам, — спокойно принял следователь.
— Но я требую гарантии, что вы, получив ответы, не пустите меня на смерть раньше срока.
Уоннел не отреагировал на слово "смерть", будто не заметил.
— А моего обещания мало?
— Да, мало, — настаивал Цеб.
— Какую же гарантию вы просите?
— Простое официальное свидетельство.
— Ладно, кого предлагаете свидетелем?
— Мою жену и личного юриста.
— Думаете они согласятся?
— Насчет жены не уверен, но попробуйте. А юрист с высокой вероятностью придет. Теперь он хоть и не имеет ко мне обязательств, но много лет был у меня на жаловании. Среди них репутация не последнее дело.
— Согласен, — сказал следователь, — давайте так и сделаем.
Через несколько часов явились жена и юрист Цеба, оба были напуганы и говорили только по делу. При них под личную архивную запись Уоннел озвучил договор:
— В ответ на честное и полное сотрудничество господина Цеба со следствием я беру на себя обязательство в рамках моей власти не допустить проведения каких-либо медицинских процедур с мозгом господина Цеба до 15 часов 211 дня этого года.
Когда они снова остались наедине, допрос продолжился без досадных пауз. Уоннел начал с неотвеченного вопроса.
— Вы забросили творческую карьеру из-за болезни, правильно? — спросил он.
— Да.
— Расскажите как именно вы заболели?
— Я был музыкантом, вел богемную жизнь. Изредка пил наркотические добавки вместе с алкоголем.
— Тогда в вашей среде это было в порядке вещей?
— Трудно сказать. Всё было скрыто, никто ничего не знал. Я сам был знаком только с одним нужным барменом, но у того редко что-то появлялось.
— Я так понимаю, этим барменом был…? — следователь назвал имя, но на записи я услышал только цензурное бульканье.
— Да, это он. Он давно умер.
— Всё-таки, давайте подробней о болезни. Когда и как?
— Это было в тот вечер, когда я получил премию. Прямо с телешоу я на радостях пошел из бара в бар и здорово напился. Встретил того бармена, он рассказал мне, что познакомился с хорошим человеком, и теперь постоянно будут особые коктейли. Сказал, что от того человека кое-что есть. Я был в таком веселом настроении, что смешал два наркотика разом. И тут я, как вы говорите, заболел.
— Как быстро подействовал напиток?
— Я даже не успел допить.
Следователь удивленно поднял брови.
— Однако! Но попробуйте вспомнить те наркотики. Дозы, в какой форме, названия?
— Один из них назывался "Черный свет", второй не знаю. Всё это с алкоголем, так что уточнить не могу.
— Но вы сказали, что смешали два.
— Да, перелил из двух стаканов в один, заиграли пузырьки, мне это показалось смешным.
— "Черный свет"… — пробормотал Уоннел. — И впоследствии вы не пытались его найти?
— Найти? Зачем? Я мгновенно протрезвел. Раз и навсегда. Всё уже было при мне. А искать отраву, которая сократит мне жизнь, не входило в мои планы.
— Понимаю. Давайте дальше. Зачем вы заморозили себя?
— Чтобы продлить свою жизнь.
— Вы ее, конечно, продлили, но ведь это был анабиоз, он затормаживает всё тело, и мозг в
