Кронштадт – Феодосия – Кронштадт. Воспоминания - Валерий Озеров

На юге линейкой называется четырехколесная тележка на рессорах, запряженная парой выносливых лошадок. Сиденье на ней устроено как простой диван без ножек, подушек и спинок. Спинки заменяют спины сидящих пассажиров, спустивших ноги вниз и упирающихся во время езды друг в друга…

В монастыре всегда угощают превкусным варенцем[55] со льда, посыпанным мелким сахаром с корицей. Во дворе имеется родник, бьющий из расселин в горе. Вода в нем чистая, прозрачная и ледяная… Она освящена в монастыре еще очень давно… Каждый богомолец или просто верующий по обычаю должен испить воды, черпая жестяной кружкой и, перекрестившись, бросить на дно ручейка серебряную монету… Я вижу, бросая свою, на дне, на чистом песке целую кучу этих монет…[56]

Переезд на катере в город тоже отнимает около двух часов времени по бирюзовому простору моря… Уже через полчаса хода открывается красивейший вид на Феодосию и окрестности…

Помню, один раз мы попали в беду: наш катер № 1 с полного хода налетел на невидный подводный камень, неподалеку от мола. Нас сразу заметили и выслали спасательный, который через 20 минут доставил нас всех на берег, а потом и стащил с камня катер, который отделался только царапинами на днище и бортах…

В этот приезд я впервые в жизни побывал в кинематографе и с тех пор на долгие времена стал его ярым почитателем.

Итак, я посмотрел свой первый фильм в жизни и не помню совсем его содержания… Мама тоже с удовольствием всегда смотрела картины, ведь она страшно скучала, впервые так далеко уехав от родного города, от родных и близких, и знакомых…

На юге у нее почти не было развлечений, разве что письма придут, да кто-нибудь зайдет из знакомых в поселке…

Наша жизнь в бухте не располагала к спокойствию сначала из-за частых обстрелов, а потом всех ужасов войны, разгоравшейся на юге очень медленно и то только после включения в войну Турецкой империи.

Мама много переживала и за отца и за меня и рисовала себе много ненужных страхов и ужасов…

В поселок для производства богослужений среди гарнизона раза два в неделю наезжали священники из Феодосии… Помню одного молодого, лет 26-ти красивого грека по фамилии Попандопуло. Он был очень вежлив и корректен, хорошо воспитан, мало чем напоминая священника, одеваясь все время в штатское и облачаясь [в ризу] только на время богослужения. Он нас с матерью развлекал рассказами из греческой жизни.

В день рождения матери он подарил ей Евангелие в шести томах, каждый не более спичечного коробка. Без лупы их читать было невозможно. Он умел поговорить на любую тему и поддержать разговоры и беседы любого направления…

По большим праздникам на станции собиралось много духовенства, приезжал не только низший персонал вроде псаломщиков, дьячков и дьяконов, но и священники, архиереи. Один раз был даже и архимандрит. Особенно много собиралось их на Пасху и Рождество. После свершения всех служб в самой большой мастерской они расходились поздравлять все гражданское население поселка.

Первый визит бывал всегда к нам, и папе приходилось сидеть с ними целые вечера по долгу службы и вежливости. Святые люди съедали и выпивали большое количество вина, водки и всяких закусок вроде куличей, окороков, яиц, колбасы, пирогов и различных консервов. Продукты в то время стоили относительно недорого, водка и вино тоже, но, тем не менее, в скудном жаловании отца они пробивали изрядную брешь, и мама не один день потом вздыхала после таких приемов. Часть духовенства в это время посещала квартиры мастеров, рабочих и служащих и приемы продолжались один – два дня. Родители отца и матери жили небогато и нам не помогали, изредка посылая посылочку с каким-нибудь костюмчиком для меня или отрезом на платье для мамы.

Отец, помню, все время ходил в форменном обмундировании и не мог никак выкроить денег на покупку штатского платья.

Компания «долгогривых» постепенно вытянула у матери добрую половину ее приданого из серебра. Происходило все это очень просто: приезжают на какой-то праздник и посылают к маме еще незнакомого ей священника или дьякона с просьбой «одолжить» ложечку, блюдечко, стаканчик или чашечку для справления своих треб. Мама, конечно, дает, то есть одалживает. Но после этого вещи никогда обратно не возвращались, и она как-то по простоте душевной довольно наивно спросила у приехавшего с визитом архиерея – в чем дело? Старик нахмурился, но потом стал длинно и пространно ей объяснять, что после святого причастия сама вещь становится святой и возвращать их обратно просто грешно и невозможно… Тем более в светский дом!

Вот собственно и все развлечения матери, а ведь ей еще было только 27 лет! Правда, в дальнейшем в Кронштадте стало еще хуже, но это слишком слабое утешение…

Папе, конечно, было вообще не до развлечений, и он почти не бывал дома, вечно по горло занятый делами и по станции и по гарнизону, тем более что по штату гарнизона ему полагался только помощник по строевой части, а остальные офицеры были разбросаны по всему побережью. Начальство только через год сообразило, что он тянет сразу две должности, и повысило его в звании, присвоив старшего лейтенанта, и наградило орденом святой Анны с мечами.[57]

Самое главное не в этом, а в том, что после этого ему стали выплачивать вторую ставку за укрепленный район. Вскоре после получения жалованья мы с ним ездили в Симферополь, где он купил костюм для лета и штатский для приема визитов.

В Симферополе находилась крупная и очень известная фирма «Эйнем», производящая всевозможные варенья (не джемы, которые в те годы и не знали), консервированные фрукты, пастилу, мармелад, киевское сухое варенье из вяленых фруктов в сахаре, марципана, пьяной вишни и вафель с начинкой из черной смородины, лимонов и малины. Папа купил мне многое из перечисленного, и я за два часа «спорол» огромное их количество и испортил себе желудок на несколько дней…

Нижняя часть Приморского бульвара в Севастополе. Открытка начала XX в.

Торпед требовалось все больше и больше, ведь все время вступали в строй все новые и новые эсминцы и подводные лодки. Требовал поддержки и Балтийский флот – станции на Копенском озере и на Финском берегу не могли обеспечить его потребность. Война и на суше, и на море разгоралась все сильнее и в нашу пользу, и папе добавлялось работы с каждым днем. Но он все-таки не забывал про мое существование и, когда ему приходилось объезжать на катере или автомобиле свой район, брал меня с собою.

Кроме того, ему часто приходилось бывать в разных городах Крыма по делам станции, плавать на катерах или тральщиках. Такие путешествия продолжались, как правило, от двух до пяти дней и он тоже почти всегда брал меня с собой. За два года я много раз побывал с ним в Севастополе, Керчи, Ялте, Евпатории и Судаке.

Особенно запомнился мне Севастополь с его чудесными бульварами, легкими открытыми трамваями, Графской пристанью, Малаховым курганом, Сапун-горой и массой гаваней и бухт, обслуживающих Черноморский флот. Много раз любовался панорамой обороны Севастополя, и никогда и в голову не приходило, что через 24 года мне придется самому быть на обороне города, да еще в роли непосредственного участника ожесточенных боев, командуя специальным огнеметным взводом…

Теперь я только сожалею, что не выбрал времени повидать Севастополь после войны. С этими выездами намного расширялись мой кругозор и мои познания морского дела и, конечно, географии…

Осенью 1915 года к нам в бухту пришел первый в мире подводный минный заградитель «Краб», недавно вошедший в строй Черноморского флота. Эта лодка помимо основного назначения стрелять под водой торпедами, принимала еще мины заграждения и под водой ставила их скрытно для всех. Позже на ее минах подорвался крейсер «Бреслау», а на заграждениях у Варны и Босфора много различных судов противника… Жизнь этой лодки была очень недолгой – войдя в строй в середине 1915 года, она в 1919 году уже была затоплена интервентами около Севастополя.[58]

Подводная лодка «Краб» строилась по проектам инженера М. П. Налетова, участника обороны Порт-Артура в 1905 году. Папа взял меня с собой на лодку и представил в кают-кампании как «стреляного воробья» и со мной разговаривали все офицеры. На лодке мне очень понравилось, но после тщательного осмотра мой костюм был безнадежно испорчен. Лодка стояла у нас несколько дней, и я все подыгрывался к папе взять меня на погружение… Мать и слышать не хотела о таком мероприятии, но папа, попросив разрешения командира, через день взял меня тайком. Под водой мы пробыли четыре часа и на лодке же с папой и пообедали. К сожалению, мама почуяла что-то неладное, пришла в неописуемое волнение, когда мы с отцом не явились к обеду и порядочно-таки задержались…

В начале 1915 года отец, видя оторванность гарнизона и рабочих всех мастерских от города и [отсутствие] каких-нибудь развлечений, договорился с дирекцией завода, а потом с одним городским кинематографом на Итальянской улице и теперь регулярно три раза в неделю из города на катере или автомобиле в поселок привозили киноленты.