Женщина на грани нервного срыва - Лорна Мартин

— Э-э… ну, я много чего обдумывала… Запрет на курение в ресторанах угрожает окружающей среде. Вроде как… — запустила я пробный шар.

Камаль вопросительно поднял брови. Я сказала, что из-за обогревателей, которые владельцам заведений придется установить снаружи для курильщиков, в атмосфере станет больше парниковых газов.

— Можно поставить заголовок «Дави на газ».

Наступило неловкое молчание. Конечно, Камаль не сказал: «Что за чушь ты несешь, твою мать?» — но, судя по его выражению лица, именно это и подумал.

— Ясно. Еще что-нибудь?

В висках у меня гулко бухало. Я выпалила:

— Вообще-то да. У меня есть одна подруга. За тридцать, не замужем. У нее отличная работа, замечательные друзья, крепкое здоровье. С первого взгляда — все прекрасно. Но с другой стороны, она совершенно несчастна. Она улыбается, делает вид, что все в порядке, притворяется довольной и уверенной в себе, но постепенно этот фасад дает трещину. И вот, хотя она всегда скептически относилась к таким вещам, она решила походить к психоаналитику. Это не какой-то там короткий двухмесячный курс, по разу в неделю, — у нее все всерьез и надолго. Она понимает, что ей предстоит долгий путь. В нашем подсознании спрятано множество рычагов, которые управляют нашей жизнью, хотя мы даже не подозреваем об этом. Короче, она погрузилась в это дело с головой — трижды в неделю она ложится на кушетку психоаналитика. Причем эта психоаналитичка — страшный человек, просто монстр, ведьма пополам с инквизитором. Так что она или погибнет, или излечится — через год будет ясно.

Тишина. Коллеги переглянулись, а потом все головы, как по команде, повернулись ко мне.

— Если вы думаете, что я о себе, то ошибаетесь, — с деланной беззаботностью бросила я и тут же скроила извиняющуюся гримасу: неужели это настолько заметно?

Камаль улыбнулся. Он был одним из тех сотрудников «Обзервера», которые в последнее время с безграничным терпением регулярно подставляли мне жилетку и мягко намекали, что, возможно, мне стоит поговорить со специалистом.

— Ну, в общем… эта… э-э, моя подруга… ну, она бы не против написать статью на эту тему. Только под другим именем. Она не хочет, чтобы все узнали, что она ходит к психоаналитику. Нет, она не стесняется. Здесь стесняться нечего. Но вы же знаете людей — начнут еще обсуждать, критиковать… Она не хочет, чтобы окружающие навыдумывали себе бог знает чего, решили, что она чокнутая. Потому что она не чокнутая. С ней все в полном порядке.

Внезапно последнее предложение показалось мне неубедительным, и я поспешно добавила:

— Ну ладно, возможно, с ней не все в порядке. Но ничего серьезного. Ну да, у нее есть кое-какие трудности. Небольшие.

— А у кого их нет? — сказал Камаль. — Но нужно быть сильным, чтобы признать свои проблемы, — и особенно чтобы начать с ними бороться.

После планерки мы с ним обсудили будущий материал. По словам Камаля, вопросы отношений, эмоций, душевного здоровья волнуют многих, но большинство боится их затрагивать. Он сказал, что написать об этом — достойный, отважный шаг, но призвал меня хорошенько подумать о возможных подводных камнях, прежде чем выворачивать душу наизнанку на страницах газеты.

Через несколько дней я перезвонила ему и заявила, что готова взяться за дело, причем писать буду под своим именем, а не под псевдонимом.

— Так я продемонстрирую, что в психотерапии нет ничего постыдного. Вдруг мои статьи кому-то помогут.

В тот момент я действительно думала, что для меня это — единственная причина разделить свои интимные секреты примерно с миллионом читателей «Обзервера».

На следующий день я сидела с подругами, Рэчел, Кэти и Эмили, в пабе «Чинаски» недалеко от моего дома. Рэчел тридцать два года, работает на телевидении. Высокая, фигуристая, с копной длинных кудрявых волос. Она остра на язык и за словом в карман не лезет. Мы когда-то работали вместе и дружим уже восемь лет. Эмили — тридцать, она адвокат. Потрясающая красавица, чем-то напоминает Дженнифер Энистон, только симпатичнее. Я встретила ее, когда училась в аспирантуре. Кэти — тридцать шесть, она психотерапевт, высокая, фантастические ноги, каштановые волосы до плеч, модная челка. В юности Кэти была лучшей подругой моей сестры, но за последние год-полтора мы с ней очень сблизились. До сих пор только Кэти знала, что я пошла к психоаналитику. Теперь я решила объявить об этом всем.

— Психоаналитик? — воскликнула Рэчел. — Шутишь? Ты же всегда считала их шарлатанами.

— Именно. Возможно, я и сейчас так думаю.

— Знаешь же поговорку. — Эмили залпом допила вино. — «Всякий, кто по доброй воле идет к психиатру, законченный психопат». Ха-ха-ха.

Я заранее заготовила витиеватую речь в оправдание своего решения. Планировала между делом процитировать мысль знаменитого шотландского психиатра Р. Д. Лэнга: мы все любим думать, что знаем, кто мы на самом деле, но в действительности все мы — незнакомцы. Или мой любимый афоризм Сократа: «Познай себя, и тогда ты сможешь себя изменить». Но мне не дали даже раскрыть рот. Место на трибуне немедленно заняла Кэти.

— Ты молодчина. За этим столом… да что там, во всем этом пабе нет ни единого человека, которому не пошла бы на пользу психотерапия. Взять хоть нас…

Тактичная ты наша. Явно ведь подразумевала: «Взять хоть вас».

— Мы умные, успешные, независимые женщины, — продолжала Кэти. — А в личной жизни у нас полный швах. Мы вечно наезжаем на мужчин — дескать, они эмоционально недоразвиты, боятся обязательств или вовсе умственно отсталые. Но довольно обманывать себя — мы ничем не лучше.

Раздались громкие протесты, в том числе и с моей стороны. Однако Кэти это лишь воодушевило. На нас уже стали оборачиваться.

— К сожалению, — говорила подруга, — большинство мужчин и женщин ведут себя друг с другом как дети. Они манипулируют партнером, принуждают его к тем или иным поступкам, не желают общаться честно и открыто. Они ищут себе мамочку или папочку. Снова и снова воспроизводят одну и ту же порочную схему. Они пассивно-агрессивны. Тратят свою жизнь на людей, которых не любят по-настоящему, потому что по причине своего нарциссизма убеждены, что другой человек без них пропадет. Или же просто не могут вынести мысль о том, что кому-то не нравятся или кто-то на них злится. Психоаналитическая терапия снимает шоры с наших глаз и позволяет нам формировать здоровые, равноправные отношения, достойные взрослых людей!

Под конец ее речи я начисто забыла, как неуютно мне было на сеансе у доктора Дж., и больше не задумывалась о том, чтобы бросить это дело. Я радостно улыбалась. Как же будет здорово, когда меня вылечат! Но мыльный пузырь моего счастья тут же лопнул: слово взяла Рэчел.

— Если терапия — это так прекрасно, — обратилась она к Кэти, — почему же ты сама до сих пор не нашла своего принца, не вышла за него замуж и не нарожала ему целый выводок ангелочков?

Вот это уела!

Кэти устало покачала головой:

— Есть и другие способы самореализации, которые приносят человеку не меньше радости.

— Правда?

Я была потрясена до глубины души. О чем это она? Я посмотрела на подруг и не без удовольствия отметила, что Рэчел и Эмили ошарашены не меньше моего.

Мы заказали еще бутылку вина, и разговор перешел на более интересные темы. А именно: эмоционально неразвитые, безответственные мужчины в нашей жизни — или, по крайней мере, на ее орбите.

Несмотря на свои сомнения, я продолжила ходить к доктору Дж. Следующие несколько сеансов в точности повторяли первый. Вежливые условности, которыми обычно оформлено общение между людьми, приходилось оставлять за тяжелой дверью ее кабинета. Мы не «болтали» в привычном смысле этого слова. Она ни о чем не спрашивала. Не давала советов и рекомендаций. Я садилась перед ней, улыбалась и ждала, что она попросит рассказать, как мои дела, поговорить про моих маму и папу, про мои сексуальные фантазии, личную жизнь, мечты, первые воспоминания. Но она молчала как истукан. Тогда я принималась трепать языком. Я трындела и трындела без конца — обо всем подряд, что только приходило в голову. Пока она не говорила, что наше время истекло.

Человек в среднем произносит сто восемьдесят слов в минуту. Думаю, во время наших первых встреч мой показатель колебался в промежутке от двухсот пятидесяти (скорость энергичного ведущего аукциона) до трехсот пятидесяти (матерый демагог на дебатах в парламенте). Я извергала слова автоматными очередями. Не считая перерывов на слезы и изредка повисавших пауз, в течение пятидесятиминутного сеанса я обрушивала на нее примерно четырнадцать тысяч слов (хватит на небольшую повестушку). Доктор Дж., в свою очередь, цедила по одному слову в минуту. «Входите, пожалуйста… Наше время истекло». Иногда, если у нее случался приступ красноречия, она вставляла в мои тирады словечко-другое. Как правило, ее замечания совершенно не относились к делу и подталкивали меня в каком-нибудь неожиданном направлении. Все это было очень странно.