Есаул из будущего. Казачий Потоп - Анатолий Спесивцев

Знакомый уже ему казак, выглядевший и ведший себя совершенно неотличимо от сидевших неподалеку греков, представившийся ему как Александрос, ждал его в греческой же забегаловке. Среднего роста, не слишком широкоплечий, он весь будто состоял из тугих мышц и прочных сухожилий, а загар на лице имел чуть ли не мавританский. Появление в месте распития спиртных напитков янычарского аги никого вокруг не встревожило. Уж если сам султан официально разрешил продажу спиртного, которое, впрочем, и до указа было легкодоступным, то чего бояться? Если нельзя, но хочется, человек всегда найдет оправдание нарушению законов. Безразлично, божеских или человеческих. Воины ислама не были исключением из этого правила. Вопреки запрету Пророка пьющих среди них было немало.

В таверне, специализировавшейся на вине и рыбных блюдах, народу было много, на вошедшего присутствующие не обратили внимания. Все обсуждали свои дела, о смерти Мурада и Ибрагима здесь, естественно, еще не знали. Поморщившись от чрезмерно сильного и непривычного запаха рыбы, направился к столику, за которым сидел Александрос.

Заказав маленький кувшинчик белого вина и миску рыбы, Селим присел возле связника, делая вид, что с ним незнаком. Они изредка встречались именно так, всегда в разных околопортовых заведениях. Подождав, пока служка принесет заказ, янычар, не глядя на соседа, тихонько доложил:

– Ибрагим мертв. Мурад, я уверен в этом, тоже. Из Османов остался в живых только Мустафа.

Казак размашисто перекрестился, что, вообще-то, в таком соседстве для грека, каковым он старался казаться, выглядело весьма смелым поступком, выпил одним махом все вино из кружки. И так же, не глядя на собеседника, ответил:

– Фелюка тебя ждет, можем идти прямо сейчас. Если, конечно, ты не посчитаешь нужным задержаться здесь.

Селим тогда повернулся и спросил:

– А надо оставаться?

Александрос тоже повернул голову к нему, почтительно кивнул и, немного помявшись, ответил:

– Опасно это. Ведь и, не усомнившись в приказе, тебя могут казнить. А уж если усомнятся…

– Ты не отвечаешь на заданный вопрос.

Связник внимательно посмотрел ему в глаза:

– Да, надо. Нет у нас в оджаке никого, кто был бы на таком высоком посту. Нет сомнения, что рано или поздно, но воевать с турками придется, тогда сведения об их планах будут на вес золота.

Неожиданно для себя самого Селим вдруг произнес:

– Я остаюсь.

Внезапно настолько, что сам удивился, услышав то, что сказал. Будто со стороны раздались эти слова. Уж очень велик был риск, что человека, прервавшего династию Османов, пусть и по приказу покойного султана, могут предать лютой казни. Да и оставаться среди людей, которых возненавидел… отказаться от ухода к врагам этого проклятого государства… странно. Для него самого непонятно, ведь шел на встречу с твердым намерением уплыть прочь из проклятого города. И вдруг почти сам вызвался остаться.

Разлад в себе самом так и не позволил выяснить, почему же он остался. Не было у него соответствующих навыков. А может, не хотелось признаваться даже самому себе, что просто побоялся этого шага, последнего в прощании с привычной, пусть и ненавистной жизнью. По большому счету, другой он и не знал. Возможно, впрочем, что испугался бесстрашный янычар не расставания со старой жизнью, а побоялся разочароваться в новой, ради которой рисковал. «Темна вода в облацех…», а уж душа человеческая, да настолько взбаламученная, прозрачна разве что для великих ее знатоков.

Его не казнили, хотя кое-кто порывался. Нашлись друзья, защитили. Отправили на опаснейшее задание – казнить бейлербея Коньи, отказавшегося присоединять подчиненные войска к армии султана Гирея.

– Раз уж успел так не вовремя наследника казнить, может, и от этого продажного ишака избавишь? – предложил-приказал ему новый Великий визирь Зуграджи.

Естественно, с несколькими помощниками и шелковым шнурком к переметнувшемуся бейлербею теперь заявиться было уже невозможно. Самого на том же шнурке подвесили бы палачи управителя вилайета. Пришлось выслеживать пашу, как редкого и опасного зверя. Как раз на охоте, которой тот увлекался, и настигла его стрела. Вот голову снять с казнимого не удалось, свою довелось спасать от преследования охраны убитого. К счастью для убийц, погоня оказалось не слишком настойчивой. Потерявшие хозяина псы не стали рвать жилы для отмщения.

Неканоническое устранение вельможи Гирей и Зуграджи посчитали оправданным. В Конье наступила смута, и небольшой отряд сувалери, прибывший вскоре к его воротам, легко установил там власть султана Ислама Гирея. Ахмад остался с носом.

Так и попал Селим в число доверенных лиц нового султана, исполняющих для него грязные, не терпящие огласки делишки. Даже удостоился права носить пояс из черной материи, признак 7-го ранга, выше у бостанджи были только носители поясов из черного шелка. Основным делом последующих месяцев для него стала работа с подчиненными лжесултана Мустафы I. Поначалу налаживать контакты было очень трудно и опасно. Несколько лазутчиков от Гирея и оджака попались в лапы охранки Еэна, Великого визиря сумасшедшего султана, и завидовать им не приходилось. Казнили их и тех, на кого они указали, самым лютым образом. Подвергнув предварительно жесточайшим пыткам.

Селиму повезло, один раз он уцелел воистину милостью Аллаха (или уже милостью Исы?). Перед поездкой на важную встречу с одним из согласившихся работать на оджак Омаром-агой, янычаром из приближенных Еэна, у него жуткой болью скрутило брюхо, тело запылало жаром, повсюду стал выступать пот. Посчитав, что от такого посланника толку не будет, Селима заменили, послали другого агу из «садовников», вот он и попался ловчим стамбульского Великого визиря.

Дело, каким занимался Селим, оказалось настолько важным, что он не участвовал даже в битве под Анкарой. С полгода, правда, пользы от лазутчиков в османский лагерь было немного, большинство в войске Мустафы твердо стояли за природного Османа, невзирая на его сумасшествие и бесплодие. Однако зимой все резко изменилось.

Гиреевская армия пережила зиму пусть с большим трудом и немалыми потерями, но почти не потеряв боевого настроя. Анкарскую битву здесь считали своей победой, сожалели только о том, что вражеская армия смогла уйти. С едой проблемы у них и окружающего населения были, но не фатальные, как в Истамбуле. У солдат Мустафы были совсем другие настроения. Голод и эпидемии, косившие ослабевших, поражения в Румелии и вынужденное бегство из ее большей части здорово подкосили веру в правильность выбора. На веру в правоту своего дела катастрофически повлияло угасание столицы и массовая гибель людей в ней.

В войске Мустафы стали зреть заговоры с целью его свержения и признания султаном Гирея. К весне Еэн потерял реальный контроль над ситуацией, и самая свирепая охранка его спасти уже не могла. Под подозрения и пытки стали все чаще попадать невиновные, не выдерживая мучений, они оговаривали кого придется, вызывая в армии растущую ненависть к своим руководителям.

Именно Селиму повезло договориться с несколькими сипахами из личной охраны Еэна. Они провели лазутчиков к шатру Великого визиря и сами убрали оставшихся верными ему товарищей. Румелийские сипахи попали в число наиболее потерпевших от событий последнего года, большинство лишилось имений, у остальных они пострадали от прохода кочевников, приглашенных Еэном, и гайдукских набегов. Многие потеряли и семьи, их гайдуки вырезали с особой беспощадностью.

Еэн и сердар Мусса нападения не ждали, иначе его не допустили бы. Нет, точнее, они ждали предательского удара, но не знали, от кого и когда он последует, поэтому-то заговор получился удачным. Созданная новым Великим визирем охранка во главе с бостанджи Баширом работала не покладая рук, но уж очень много потенциальных предателей оказалось в войске. И аресты по наветам – недоброжелатели у каждого найдутся – только ухудшали обстановку.

Великого визиря надеялись застать врасплох, подкрадываясь к его шатру, заговорщики слышали плач и стоны наложницы, одной из доставшихся ему при разделе султанского гарема, многие из обитательниц которого так и не удостоились за несколько лет внимания повелителя. Еэн вдруг почувствовал вкус к садистскому сексу, и бедняжкам, удостоившимся его ласк, приходилось несладко.

Однако сипахов и Селима он встретил стоя с саблей в руке. А под одеждой у него тут же обнаружилась кольчуга, что затрудняло нанесение легкой раны. Первыми попытавшихся его схватить двух румелийских помещиков Великий визирь Мустафы сумел зарубить. Теснота шатра и нежелание заговорщиков убивать Еэна дали ему возможность помахать немного клинком и ранить еще одного из нападавших. Однако удар саблей плашмя сзади стал концом схватки. На упавшего вельможу навалились, обезоружили и связали.