Его единственная любовь - Карен Рэнни

– Мне случалось испытать и худшее, полковник. Время не смягчило ее характер. Она оставалась такой же дерзкой. Но возможно, последний год принес ей одни несчастья. А слабые, как он знал, не выживают. Алек повернулся, оглядывая солдат.

– Кто здесь главный? – спросил он.

– Я, сэр, майор Мэтью Седжуик. – Один из них выступил вперед.

– Потрудитесь объяснить, майор, что здесь происходит, – приказал Алек. Его голос был хриплым от ярости.

– Она шотландка, сэр, – смущенно ответил Седжуик, – и не знает, где ее место.

– Ударить женщину может только трус, но не офицер, – возразил Алек.

Лицо майора потемнело, но он промолчал.

– Почему вы подпалили деревню, майор Седжуик? – спросил Алек. – Или причина лишь в том, что здесь живут шотландцы?

Брови Седжуика сошлись на переносице.

– Этих негодяев следовало усмирить и проучить. Несмотря на наши предупреждения, они продолжают укрывать и защищать известного пособника бунтовщиков, точнее, волынщика.

Алек обернулся через плечо на сбившихся в стайку крестьян. Среди них не было ни одного молодого здорового парня, в основном женщины, дети и несколько стариков.

А куда же подевались Джеймс и Фергус? Должно быть, они погибли, как и другие члены клана, которых он знал еще ребенком?

– Разве не лучше найти смутьяна, майор? – спросил он. Он сделал знак адъютанту. Харрисон спешился и подошел к нему.

– Прикажите потушить пожар, и пусть солдаты найдут, в чем носить воду. – Он указал на ручей, пересекавший лощину. – Надо выкопать канаву между охваченными пламенем домами и теми, куда огонь еще не добрался.

Харрисон кивнул и отправился выполнять поручение.

– Я обязан следить за горцами, сэр, – сказал Седжуик с раздражением. – Эти варвары шотландцы не заслуживают милосердия. Сам Камберленд отдал приказ, что каждый, кто оказывает содействие врагу, заслуживает виселицы.

– Я прекрасно осведомлен о приказе герцога, Седжуик, – кратко отозвался Алек. – Вы желаете мне напомнить о моем долге?

Седжуик благоразумно промолчал.

– Я прошу прощения за действия этого человека, – обратился Алек к Лейтис. У него возникло странное желание – дотронуться до ее щеки, погладить, избавить от боли.

Ее, казалось, удивили его слова, но она промолчала. Почему? Чтобы не вызвать его гнева? Он почувствовал, как в нем снова поднимается волна раздражения против Седжуика.

Солдаты выстроились в ряд до самого ручья. Когда сельчане поняли, что происходит, они тоже зашевелились и стали нести кто что может: ведра, бутыли, миски, кувшины – все, в чем можно было донести воду, чтобы попытаться спасти собственные и соседские дома. Алек видел, что и Лейтис присоединилась к этой цепочке, оглянувшись на него, прежде чем приняться за работу.

Молния снова черкнула по почерневшему небу, сопровождаемая громовым раскатом. Ощущение было странным, будто время остановилось. Лейтис подняла руку и изящным движением отвела локон от щеки. Она повернулась, взяла ведро из рук соседа и передала его стоявшему впереди. От быстрого движения ее юбка приподнялась, обнажив лодыжки и обозначив женственную округлость бедра. Но ее глаза были опущены и все внимание обращено на работу. Алеку показалось, что она намеренно не хочет смотреть на него. Она его отторгала от себя, и это было вполне естественно, но он воспринимал это болезненно. Он сразу узнал ее, она же упорно не смотрела ему в лицо, не поднимала глаз.

Тут полил дождь, и это отрезвило Алека. Черный дым пожарища поднимался в небо извилистой серой лентой. Воздух, напоенный влагой, пахнул остро и удушливо горелой соломой кровель крестьянских хижин.

Хемиш Макрей стоял на гребне холма и смотрел на пожар. Он гордился тем, что ни один человек из клана не уличил и не выдал его.

Он поправил пузырь волынки, которую держал под мышкой, и выровнял меховую сумку, укрепленную на животе. На нем был плед цветов клана Макреев, что тоже считаюсь непростительным прегрешением.

У него не оставалось выбора. Он должен пойти и сдаться самому или позволить сжечь всю деревню.

Он спустился с холма, чувствуя удивительный подъем, и пошел по тропинке через лес.

Он поправил свою сумку, чтобы та не съезжала, а также плед, липкий от меда, которым был промазан пузырь, чтобы в него не проникал воздух. Три трубы волынки лежали у него на плече. Он подул в одну из них и принялся перебирать пальцами дырочки в трубе, то зажимая их, то открывая.

Волынка предназначена для игры на воздухе, на открытом пространстве, чтобы Бог на небесах слышал эту сладкую музыку. Хемиш надеялся, что Бог его слышит, и принялся играть.

Громовые раскаты наконец смолкли, будто природа утомилась от этого адского шума. Но воздух был все еще белесым от влажных испарений.

Платье Лейтис промокло за несколько минут, его подол волочился по жидкой грязи. Влажные волосы свисали вдоль спины. Глаза резало от едкого дыма.

Не было ни малейшей надежды спасти ее дом, но Лейтис все же передавала полные ведра Ангусу и натужно улыбалась, когда он бросал на нее взгляд через плечо.

Когда огонь разгорелся вовсю, от жара стекло и горшки стали лопаться, и каждый звук отдавался в ушах и сердце Лейтис пушечным залпом.

Но что ей оставалось делать? Возможно, это послужит ей уроком, как сохранить силу и надежду, и потому она работала еще долго после того, как остальные от усталости перестали носить воду и отошли в сторонку.

Наконец, Ангус положил ей руку на плечо, стараясь молча ее утешить. В его глазах Лейтис прочла жалость. Она кивнула и вышла из цепочки тех, кто пытался потушить пожар. Подойдя к руинам своего жилища, она остановилась у двери, пытаясь увидеть, что внутри. Покрытые мохом стены выдержали и выстояли. Скреплявший их раствор только посерел от дыма. Но внутри все почернело, а мебель превратилась в пепел, в котором кое-где блестели лужицы расплавленного стекла. Капли дождя шипели, падая на раскаленные угли, и этот звук казался ей горестным вздохом.

У нее не осталось дома.

Лейтис умом понимала это, но почему-то ее чувства отказывались поверить в происшедшее. Она смотрела на пепелище, на страшные следы разрушения, не в силах полностью осознать то, что случилось.

Какое-то движение рядом заставило ее поднять голову. Она увидела английского полковника. Его лицо и волосы были мокры от дождя. Как ни странно, но его присутствие вернуло ее к реальности, и она осознала, что ее дом уничтожен. И внезапно ощутила острую боль.

Он ничего не сказал, только продолжал смотреть на нее, будто изучая, и этот пристальный взгляд смущал Лейтис.

Его лицо почему-то приковывало ее к себе, казалось, что-то в нем было ей знакомо. Но она знала, что никогда прежде его не видела. А если бы видела, то непременно вспомнила бы.