Генерал коммуны ; Садыя - Евгений Белянкин

Чего он, собственно, хочет, Батов?

Неужели ему хочется, чтобы район плелся в хвосте? Неужели ему… выгодно? Ерунда. А с другой стороны… Почему ему важен Русаков, вечный экспериментатор, ставящий району палки в колеса? Ведь нет ни одной отчетности, где бы «Коммуна» не давала повода для зацепки. Другой секретарь райкома насовал бы агроному столько выговоров, что Русаков не только не улыбался бы, но и забыл дорогу в район…

Батов умный человек, этого у него не отнимешь. Но близорукий. И умные люди бывают близорукими. Не видеть, откуда надвигается гроза…

Зарабатывает дешевый авторитет? Дудки, никто не знает, как авторитет приходит и как он уходит… Чаще всего он определяется там — наверху, хотя даже начальство не в состоянии сделать то, что иногда подсунет жизнь. Взлеты, падения… Все проходит…

И что он так печется о Батове? Батов в конце концов занял чужое место, предназначенное ему, Волнову, по праву… Эх, а плохо, что субординация не сработала.

В них — в Батове и Русакове — есть, есть что-то общее! Общее — нахальство, которое они выдают за твердость, заискивание перед колхозниками под маской уважения к людям. Стремление к власти, а кое-кем оно принимается за убеждения… Да, да, они похожи, они духовно близнецы!

Открытие поразило Волнова. Он даже постукал себя кулаком по лбу: ну и голова у тебя, Петр Степанович! Политик ты, да и только!

12

Годы, годы… В те времена, когда было принято решение о восстановлении райкомов, еще никто толком не знал, каково будет положение управления сельского хозяйства. Волнов жил тогда в страшной тревоге. С рассветом, не заходя в кабинет, уезжал в колхозы; из любого пункта района связывался с управлением или прямо с элеватором, и ему докладывали данные о хлебосдаче и уборке. Шли дожди, дороги развезло, и хлебосдача застопорилась. Волнов злился, гонял свой «газик» по непролазному бездорожью. Шофер, вымотанный непрерывными поездками, засыпал на ходу. А Волнов из одного колхоза гнал машину в другой, в третий, в четвертый, нервничал, ругался с председателями, приказывал и грозил. Но дело от этого не двигалось. Дневная цифра хлебосдачи не только не возрастала — она падала. Это Волнова бесило. Ему казалось, что от темпов хлебосдачи зависит его судьба. Волнов думал о том, что он больше, чем Батов, имеет прав на восстанавливаемую должность секретаря райкома. Батов его беспокоил, и поэтому всякий раз, как только попадался телефон, он спешил узнать: а что Батов делает?

Ему ревниво думалось: вот Батов сидит у себя в кабинете и потихоньку подхихикивает над ним: гоняй, гоняй машину, Волнов, старайся, жми, мокни… Но на телефонные звонки в партком каждый раз отвечали: Батов не приезжал, в колхозах. Волнов узнавал, в каком колхозе Батов. Узнав, тут же звонил на элеватор: а сколько вывез этот колхоз хлеба? У Батова обычно все шло хорошо. Волнов ловил себя на дурном: вместо того чтобы радоваться хлебу, злость забирается в душу.

Поздно, к ночи, замызганный, облепленный грязью, еле рассекая светом фар темную пелену мелкого осеннего дождя, вползал в райцентр «газик» Волнова. Сам Волнов, прикрывшись плащом военного образца, дремал. Это были бездумные минуты. Минуты, когда слипались веки, ничего не хотелось делать — только спать.

Но и в поздние часы окна в управлении светились. Затормозив «газик» у входа в управление, шофер, зевая, спросил:

— Зайдете? Или домой?

Волнов раздумывает. Идти в кабинет — как нож острый.

Но он напрягает тело, разлепляет веки.

— Поезжай в гараж, — говорит он и тяжело поднимается с сиденья.

Батов у себя в кабинете, и Волнов заходит сначала к нему. Лицо у секретаря парткома серое, вспухшее, с желтыми мешками под глазами. Волнов это замечает и думает о себе: хлеб тоже даром не ем, тоже хлеб дорого достается.

Они говорят об области, которая не выполнила план, об уборке и о том, как наверстать вывозку хлеба. Еще говорят о расширении элеватора, о новых зерноочистительных машинах, необходимых срочно для токов.

В этом деловом разговоре Волнову все кажется, что Батов что-то скрывает, Батов знает что-то, но молчит.

Больше всего Волнова беспокоят дела в области. Не раз ночью звонил в обком, прощупывал. Как будто все было на мази. Но чем больше было оснований, что секретарем будущего райкома станет он, тем глубже становилось волнение. Батов — серьезный соперник. Делает вид, что ему безразлично, что его это абсолютно не волнует, а сам небось названивает во все концы.

Волнов ломал голову над тем, кто поддерживает Батова в обкоме. Казалось, Батов потерял свои акции. Но теперь, когда произошел крутой поворот, не получится ли, что все прошлое запишется Батову в заслугу?

Обговорив с Батовым кое-какие важные вопросы на завтра, Волнов простился с ним. Хотел вызвать машину, но раздумал: решил по дороге размяться. Шел по темной, плохо освещенной улице и уже ругал себя за то, что отказался от машины: голова болела от усталости, ноги еле двигались.

Дома ждала жена.

— Будешь есть?

— Сначала оботрусь теплой водичкой. А ты налей мне стопочку, — сказал устало Волнов, раздеваясь до пояса.

Не в духе. Жене казалось, что она все предвидела. Глядишь, Батов опять на коне. Ведь говорила, что таких, как Русаков, надо приближать, делать из них друзей и соратников. Доброта начальства еще никого не обидела.

Подождала, пока он, вымывшись и закусив немного, успокоился, ощутил домашний уют. И тогда повела постепенное наступление.

Волнов отбивался.

— В конце концов, понимаешь сама, есть же самолюбие, черт возьми!

— И все же, — не унималась жена, — все из-за Русакова… Сто раз на день говорила, возьми его в управление. Возьми.

— Я Русакова к себе в управление брал… Да что толку — не хотел он.

— Тогда нужно было вовремя освободиться, — заметила она. — Не маленький, учить тебя.

— Больно ты уж умна, — вспылил Волнов.

В передней строго зазвонил телефон — междугородняя. Волнов подбежал к телефону, с надеждой схватил трубку.

— Да, да… Хорошо… Буду…

Волнова и Батова вызывали в область.

Тогда же все и решилось. Надежда Волнова оказалась ложной.

События после мартовского Пленума, конечно, отразились на Волнове: осунулся как-то, будто после болезни, но все же мало чем выдавал свое внутреннее беспокойство. Голос у Волнова был, как всегда, тверд. Те же жесткие, начальственные интонации.

Дня через два после назначения Батова Волнов сидел у него. Их разговор прервал телефонный звонок. Собственно, разговор этот давно окончился, но Волнов не уходил. Ему казалось, что Батов на него зол. Разговор получился неприятный. Вспоминали старое, и разгоряченный Волнов зло сказал:

— Ты выиграл, Батов. Ты зорче. У тебя получается, получается быть самим собой. Я, выходит, оказался лишь на гребне событий, а события-то были пустые.

Батов, прищурившись, взглянул на Волнова сквозь очки. Потом снял их, положил в карман.

— Так ты ничего и не понял, Петр Степанович.

Волнов испугался: переборщил. Они стали чужаками, думалось Волнову, совсем чужаками, будто и не работали до этого вместе.

Сейчас, дожидаясь, пока окончит телефонный разговор Батов, Волнов думал о том, что надо разрядить обстановку, сказать что-то такое, что ему, Батову, было бы приятно.

Батов положил трубку.

— У этого Крылова опять какая-то неполадка. Сплошные жалобы колхозников.

Волнов кивнул гривастой головой.

— Вечная история.

Батов сказал в раздумье:

— Да. Пришло время — толковые люди надобны.

Волнов посидел с минуту. Так ничего и не придумалось, что бы можно было сказать Батову.

— У меня есть кое-какие дела, — тоном занятого человека сказал он, поднимаясь. — Я зайду потом, ладно?

Батов согласно кивнул.

Нет, не забыть Волнову своей обиды, трудно побороть самолюбие. Ну и пусть, что прошло три года. Батов еще узнает, каков он, Волнов, чего он стоит. Похвала секретаря обкома многое значит!

Сегодня тоже денек выдался! С утра сцепился с женой. Упрекнула незаслуженно в медлительности, бездеятельности.

— Батов? Глупости, просто твои глупости, — отнекивался он.

— Он специально восстанавливает против тебя этого Русакова.

Старая, неприятная тема.

И вот — снова добрая возможность открылась. Позвонил из райкома завотделом Персианов. Сообщил о том, что секретарь обкома сегодня приезжает в район.

— Самолетом прилетает? — переспросил Волнов.

— Нет, Виктор Борисович едет на машине по районам.

Волнов с минуту постоял молча. Он что-то обдумывал.

В это время к Волнову подошла жена.

— Сам Еремин едет? — спросила она.

— Да. Виктор Борисович. Я, видимо, выеду ему навстречу.

13

Была у Чернышева с незапамятных времен привычка: просят у него заработанное — никогда не откажет. «Заработали, — устало произнесет председатель, встряхивая седеющей головой, — так надо платить». И тут же, не торопясь, подпишет большим цветным карандашом накладную… Уйдет довольный колхозник. Иногда и вправду получит. А иной раз в кладовой ждет сюрприз. Кладовщик, стреляный воробей, повертит-повертит перед носом накладную, покачает головой — и отправит получателя домой не солоно хлебавши: сейчас, мол, не могу отпустить муку. Вот если вечерком или завтра… Или что-либо другое придумает: через недельку приходите, помол сейчас не тот…