«А существует ли любовь?» – спрашивают пожарники (сборник) - Эдвард Радзинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выскочила, хлопнув дверью.
Он остается один. Звонок телефона.
Он торопливо хватает трубку: – Алло…
Молчание.
– Алло!..
– Через тридцать минут спуститесь и возьмите письмо, я напишу его сейчас… вместо того…
Молчание.
– Сказать?
– Скажите.
– Ты нарочно засунула палец в ящик и вертела, пока не облилась кровью…
Гудки в трубке. И новый звонок.
– Алло…
Молчание.
– Алло!..
– Это подлость! Подлость!
Гудки в трубке.
* * *Все та же ванная в его прежней квартире. Его жена причесывается, разговаривая с Доктором, стоящим на пороге ванной.
– Я не соврала ему. У нас с тобой действительно ничего не было. «Лав мэйкинг», как говорят англичане, всего лишь. А для меня это ничто! Я ведь мечтала… А!.. – махнула рукой, – Я звоню тебе со своей несытой нежностью, но ты занят! Вечно занят! – яростно, – И ты смеешь быть занятым после того, что я для тебя сделала?!
– Но я…
– Замолчи! Ты – садист! Тебе доставляет удовольствие смотреть, как я суюсь в эту жуткую реку, не зная броду… как я буквально давлюсь своей нежностью к тебе! Знаешь, все! Хватит! Была любовь… предопределенная и не заслуженная тобой.
Доктор, как обычно, гладит ее очень нежно по лицу – и жена двигает головкою в такт его ласке.
– Да! Тебе легко… Достаточно взгляда, и я, как дрессированная тигрица, сажусь на тумбу и глазею на хлыст! Нет, нет! Все, я решила! Мы будем с тобою друзьями! Мы будем только друзьями! Слышишь?! Мы только-только друзья!
Целует его руки.
* * *В свою комнату возвращается Он с письмом в руках.
Читает письмо:
«Мой обожаемый Бернард Шоу сказал: «Нет в мире женщины, способной сказать «прощай» меньше чем в тридцати словах». Банально? Все, о чем мы с вами говорим, почему-то тонет в банальности! Но мне больно! Мне очень больно! Слышите?! Чтобы понять, что я пережила сегодня, обратитесь к классике – «Дневник Печорина», перед словами: «Тем временем Мери перестала петь»! Я не понимаю, что такое для меня эта встреча: величайшее счастье или величайшее несчастье всей жизни… Но я уже точно знаю, что ни одного человека в мире я не полюблю, как вас. Я готовилась к этой любви! Я не стыжусь признаться в ней! Я пишу вам с гордостью, как о награде: – я вас люблю! И мне не стыдно и не страшно, потому что во мне горы любви! Слышите, вы! Уходя от вас, я подаю вам, нищему, свою любовь. Держите на бедность!
«.
* * *Глубокая ночь. Она на цыпочках проходит через комнату Матери в свою. Мать не ложилась спать. Демонстративно сидит с книжкой в руке. Но, не оборачиваясь, Она проходит в свою комнату, и стоит у своего стола, и стоя ест оставленный ей ужин.
– Я не живу, чтобы дать тебе возможность сдать экзамены! Не ешь стоя! Что с твоим пальцем?
Она молча ест.
– И почему ты опять в джинсах? Я ведь просила тебя приучаться ходить в нормальной юбке. Тебе в институт на экзамен скоро идти!
Она миролюбиво:
– В юбке у меня ноги голые. Это меня очень смущает.
Ставит тарелку на пол: – Спокойной ночи.
Закрывает дверь, подходит к магнитофону, щелчок, включила запись.
Мать, распахнув ее дверь:
– Ты сразу скажи… ты решила проваливаться в институт, двоечница? Выключи этот проклятый магнитофон! – Орет. – И почему ты не ответила – что с твоей рукой?!
– Я никогда не была двоечницей. Кстати, я заметила, что люди, не знающие языка, когда они разговаривают с иностранцами, кричат. Им почему-то кажется, что так их поймут.
Мать, спокойно:
– Мне не нравятся твои встречи с Эрикой. Меня очень заботят твои ночные возвращения с порезанными пальцами. Короче – все.
Она:
– Не поняла.
Мать, помолчав:
– Я пошла к Наденьке… к твоей любимой подруге…
– Я не хочу слушать.
– Твоей ближайшей подруге Наденьке, которая, правда, не знает, что она твоя ближайшая подруга. И она мне сказала, что Эрики больше нету.
– Замолчи!
– Эрика внезапно уехала к себе во Львов. Эрика абсолютно неожиданно вернулась к родителям, слышишь? И вообще мне надоели все твои глупости. У тебя через два дня экзамены! С завтрашнего дня ты будешь учиться! Эрика во Львове!
– Еще одна… подлость.
– Милая, я знаю жизнь. К сожалению, ты у меня сумасшедшая, и я не хочу, чтобы дело кончилось… первым встречным!
– Капитаном.
– Что… ты сказала?
– Я ничего не сказала… Это ты говоришь. Это ты хочешь сделать мне больно?
Мать молча уходит из ее комнаты, и, как обычно, начинает стелить постель на кушетке, приговаривая:
– О Боже! Как мне надоело разбирать эту постель… Знаешь… я виновата, что родила тебя сразу без сердца и без мозгов. Я постараюсь исправить это, как могу. Ложись спать. И больше ты никуда не выйдешь из дому, пока не сдашь экзамены.
В ее комнате.
Она укладываясь в кровать, включает магнитофон:
– Письмо двадцать третье: «Итак, сегодня я потеряла сразу вас и Эрику. Я в пространстве, никого вокруг… О нет! Ничего подобного… Ведь слово осталось. Утром, перед приходом к вам, я включила магнитофон и машинально бормотала что-то. Потом мне пришло в голову прослушать свое бормотанье… Это было одно слово, повторяемое на разные лады. Я испугалась. Я записала тотчас музыку на этом слове. Отмотала ленту, включила. Но это слово тихо звучало сквозь музыку. И в панике я сожгла эту ленту. Смешно! Люди стесняются этого слова! У меня есть теория: человек прочитал определенное количество рассказов, человек наблюдал вокруг, человек знает – сначала должна быть Любовь, чтоб потом была Свадьба. Человеку нужна свадьба, и человек идет не от причины к следствию, а – наоборот: рядом есть объект, подходящий для свадьбы… значит? Значит – я его люблю! Так просто! И он вынужден говорить то, чего не чувствует. И оттого людям так неудобно произносить это слово, и оттого люди привыкли стесняться его. Они стесняются своей лжи… Но почему же осталось это слово у меня после всего?!»
Мать молча входит в ее комнату, выдергивает шнур у лампы. Темнота. Возвращается к себе и долго ворочается на кушетке.
* * *В кухне. Джазист в розовых джинсах – один.
Тихонечко напевает:
«Реквием
Я не заживусь на этом свете,
Я недолго буду жрать наш общий кислород,
Нарушая экологию среды.
Я умру, и в последний путь пусть провожают
Меня друзья:
Дохлая птица, которую я закопал под забором,
Моя любимая кошка, которую не разрешила
держать мать…
Только они, эти двое – меня не предали».
* * *Глубокая ночь. Она зажигает свет. Щелчок магнитофона – включила.
Шепчет в магнитофон:
– Письмо двадцать четвертое. «Три часа ночи – это мой час. Только ночью я чувствую себя полностью человеком… Ночью я читаю и думаю, даже ем. Только хищники и убийцы едят по ночам… поэтому у всех убийц желудки порченые… Я проснулась сейчас совсем счастливая. Поразительно: вместо того чтобы умирать от горя – я свечусь от радости и освещаю собою всю комнату, меня надо выключать на ночь… иначе все загорится… Я вас не видела несколько часов, но я не теряю с вами связь. У меня есть теория: у женщин более высокое предназначение, ибо они должны отдавать. И создавать новую плоть. Поэтому природа наделяет их щедрее. Доля природы в женщине больше. И оттого в них мало логики и много хаоса и безмерности… то есть природы… Поэтому установление связи между людьми сквозь пространство – дело женщин… Чтобы все стало в мире на свои места… я должна непрерывно чувствовать эту связь с вами… Иначе все останавливается. И вот сейчас, наладив связь с вами, – после всего!.. – я испытываю радость! Потому что… я чувствую правду. Боже мой! Как мне нравится вот так разговаривать с вами! Я вас люблю. Сколько раз на день я ловлю себя на этом слове, срывающемся с губ. Я сойду с вами с ума, но я не смогу от вас уйти, – смеется, – Какое счастье! Наконец я смогу сказать вам то, что повторяла тысячу раз, вас предчувствуя: «Каждое утро, проснувшись, я захлебываюсь в собственном дыхании… я ощущаю ваши губы с такой физической реальностью, что почти теряю сознание. Только молоточки в висках. Я становлюсь безумной… и со всей силой этого безумия я говорю вам: я вас люблю! Спокойной ночи, милое чудо!»
Раннее утро. Включила магнитофон.
Она:
– Третье письмо за эту ночь. «Доброе утро, милое чудо! Ощущение радости: если подпрыгну – повисну в воздухе! Всю ночь мне снился сон… оставшийся в наследство от давно ушедших детских времен. Бесконечное поле с блеском холодного неба, и мой полет с высоты этого неба, резкий и прохладный, к земле. После этого у меня целый день от восторга судорожно раздвигаются губы, а глаза горят по-хищному. Счастье, что я не родилась в Средние века, иначе меня сожгли бы, как ведьму. Я люблю вас! Я люблю вас! Ужас! В течение ночи я трижды снимала трубку и только усилием воли заставляла себя не звонить вам. Счастливейший день сегодня! И знаете почему? Потому что сегодня я уже не выдержу… и увижу вас… И вы этого хотите сами! Я не знаю, как это произойдет! Я чувствую! Я увижу вас сегодня! – смеется, – Тайники души…»
