Полосатая жизнь Эми Байлер - Хармс Келли

На следующий день, как только в школе звенит звонок после последнего урока, я гарцующей походкой вхожу к Лине.

– Лина, – шепчу я. – Лина! Бросай все дела и пойдем выпьем кофе.

– Не могу, – отвечает она, сгорбившись за монитором. – На сайте RealSteal нереальные скидки. – Лина, бывшая монахиня, учитель, несущая детям ценности и этику, духовный наставник не только мой, но и моих детей, умудряется при этом быть заядлой шмоточницей. – Мне нужна вот эта сумка.

Я ставлю рядом с ней еще один стул и смотрю на экран:

– Знаешь, первый шаг – признать, что у тебя проблема.

– Эта фраза вызывает у меня недоумение. Первый шаг – это поверить, что у тебя есть проблема, так? И только потом ее можно признать. Если ты признаешь проблему, прежде чем ты поверишь, что она у тебя есть, разве будет от этого хоть какая-то польза?

– У тебя проблема, – четче выражаюсь я. – Поверь.

– У меня есть увлечение, – поправляет меня она. – Посмотри на это. – Лина поворачивает монитор ко мне.

– Это очень красивая сумка. Конечно, она совершенно не в стиле Лины. От Longchamp[15]. Консервативная. Солидная. Почти что классически-скучная.

– Через десять минут цена снизится на десять процентов. В этот самый момент мне нужно успеть обновить страницу и купить ее первой.

– Мне кажется, твое время стоит этих десяти процентов, – говорю я, просто чтобы услышать ее контраргумент.

– А мне кажется, что первые десять минут после завершения уроков стоят ноль долларов. Если мы выйдем сейчас куда-нибудь за пределы школьных стен, везде будем натыкаться на учеников – на парковке, в кофейне, в парках, в лавках с мороженым, да даже в магазине батареек, потому что в 15.15, после уроков, они пойдут куда угодно, только не назад в школу. Хочешь со мной поговорить? Закрой дверь, сядь поудобнее, а я обновлю страницу, потому что здесь сейчас единственное место во всей округе, где нас не подслушает никто из учеников.

Я пожимаю плечами. Нужно отдать Лине должное, кресло у нее очень удобное – с низким сиденьем и высокой спинкой. Она нашла его чуть ли не на улице и сама перебила, купив строительный степлер и ткань с ярким цветочным принтом. По ее мнению, сидя в мягком кресле, люди раскрываются охотнее. Возможно, по той же самой причине сама она сидит в обычном учительском кресле из ближайшего гипермаркета.

– Вчера приходил Джон, – выпаливаю я, как только моя попа касается сиденья кресла.

После этих слов Лина наконец отрывает голову от экрана – впервые с тех пор, как я вошла.

– Ого, – удивленно тянет она, подняв брови.

– Он плакал!

– Вполне ожидаемо. – Она снова переводит взгляд на экран. – Что еще он делал?

– Хорошо отзывался об ужине, о том, как я воспитываю детей, об их оценках. Об их поведении за столом. Все время подлизывался. Это было невыносимо.

– Невыносимо плохо или невыносимо приятно?

Лина так хорошо меня знает!

– И то, и другое, наверное.

– А дети?

– Я с них глаз не свожу со вчерашнего вечера. Ищу симптомы стресса или расстройства. Но у них все отлично. Лучше, чем у меня, на самом деле.

– Дети могут демонстрировать редкую стойкость.

– Я знаю. Я то же самое сказала себе. Но после его ухода они еще долгое время оставались во власти эмоций.

Я вспоминаю, как Джо и Кори смотрели на Джона, вернувшись домой. Поначалу они держались вызывающе. Джон начал с извинений, но он и раньше перед ними извинялся.

– Три года, Лина, – снова возвращаюсь я в исповедальное кресло. – Как можно извиниться за трехлетнее отсутствие в жизни ребенка?

– Нельзя, – задумчиво произносит Лина. – Можно лишь доказать, что изменился, что стал лучше. У Джона есть какой-нибудь план?

Я молчу. Вчера вечером прозвучало много планов, но не все мне понравилось.

– Сейчас я тебе расскажу, что он вытворял.

Она кликает мышкой, смотрит на экран и откидывается на спинку кресла.

– Давай.

– Первые полчаса прошли очень напряженно. Джо и Кори смотрели на Джона так, будто он какой-то инопланетянин, прилетевший захватить наш дом. А я смотрела на детей так, будто они – хрупкие фигурки из стекла. А Джон старался изо всех сил – будто был готов и чечетку для них сплясать, и еле сдерживался. Кори то и дело грозила уйти в гости к Тринити, а Джо вжимался в стул так, словно хотел слиться с деревом. Я уже была готова тушить свет и распускать все это сборище, как вдруг Джон засовывает руку в карман и достает маленькую бутылку лавандового масла.

– Лавандового масла? – переспрашивает Лина.

– Спрей от монстров. Помнишь, у Джо была фобия монстров, которые живут в шкафах? Когда ему было четыре или пять лет, Джон и Кори нарисовали фальшивую этикетку с надписью «спрей от монстров», наклеили ее на баллончик с лавандовым маслом и убедили Джо, что одно нажатие на пульверизатор – и все монстры сразу же умрут. И вчера вечером он принес ту самую бутылочку, передал ее Кори и сказал, что они в любое время могут распылить ее на него, если действительно, по-настоящему захотят, чтобы он ушел. И тогда он уйдет. Сказал им, что любит их больше жизни и что хочет быть здесь, но если его присутствие приносит им боль, им просто нужно сказать одно слово.

– Ого!

– Да. И все сразу изменилось. Кори посмотрела на пузырек, открыла его и вдохнула. Аромат разнесся по всей комнате. Я впервые снова вдохнула его с тех самых пор, как Джо был маленький. А ты же знаешь, как работают запахи. – Лина кивает – Все вдруг снова вернулось – как мы бегали по дому и опрыскивали лавандой самые темные углы и места под мебелью. Смеялись и клялись, что видим, как монстры сжимаются и превращаются в пыль: «Вот, смотри, еще один! Ты не успел его увидеть!» А потом все смеялись на кровати у Джо и жаловались, что теперь нам потребуется целая вечность, чтобы убрать трупы этих монстров.

– Вы были настроены очень решительно. – Лина улыбается.

Я киваю.

– А потом Кори ставит пузырек перед Джо, а он кладет руку на пульверизатор и направляет на Джона. Мы все перестали дышать. Он ставит бутылку на стол и говорит: «Мам, я проголодался. У нас есть еда?». И на этом все.

– Ух ты, как чудесно!

Я задумываюсь. Да, это правда чудесно, если не обращать внимания на густой туман из сомнений и разочарований в отношении Джона, который застилает мне взгляд. Но если отвлечься от моих чувств – а разве не это я называю материнством? – то, что мои дети смогли встретиться, пусть настороженно, со своим отцом после его трехлетнего отсутствия – это действительно чудесно.

– А что он в итоге вытворил? – напоминает Лина.

Я выпадаю из забытья.

– Сейчас расскажу. Мы едим пасту, передаем друг другу песто, и атмосфера за столом все лучше и лучше. И, клянусь, Джон не сводит глаз с моего бокала с вином, ждет возможности снова его наполнить. Можно подумать, у меня не хватит мозгов, и я буду напиваться в его присутствии. В общем, все друг другом довольны, и все идет слишком хорошо. Дети очень на него похожи, знаешь, во многих отношениях.

– Да? – Лина с Джоном общалась хорошо, но не сказать, чтобы близко.

Я киваю.

– У Джо такое же задумчивое выражение лица, как и у него. И тот же инстинкт бежать от любой опасности, испаряться перед любой трудностью, а не биться с ней. Он как…

– Мудрец, а не оборотень?

– Да. Мудрец, а не оборотень, – соглашаюсь я. – А Кори… наполовину женщина, наполовину тигрица.

– Оборо-тигрица, – вставляет Лина.

– Нет, не то, – возражаю я, но Лина не обращает внимания.

– А она чем похожа на Джона?

– Чувством юмора. Он хоть и живет в Гонконге, но мне кажется, они смотрят одни и те же сериалы. То и дело вспоминали шутки Джимми Фэллона[16]. Если бы Джимми собственной персоной сидел с нами за столом, а потом ушел, никто бы и не заметил. К тому же они слушают одни и те же группы. Временами разговор был похож на первое свидание. «О, тебе нравятся те-то и те-то? Да я их сам люблю! Ходил на концерт, когда они приезжали к нам! Они играли «Вонючего психа». Вот это да, они же никогда его не играют на концертах!»