Полководцы Великой Отечественной. Книга 4. Георгий Жуков - Михаил Мягков

Эти слова папа специально подчеркнул, скучая по маме и придавая им особое значение. Правда, в то время его желание не сбылось. Повидаться с ним нам удалось только после разгрома немцев под Москвой в подмосковном местечке Перхушково.

Незадолго до нашей встречи он писал маме 5 декабря 1941 года: «Шлю тебе свой фронтовой привет! Ты, верно, сердишься на меня, как всегда, за долгое молчание, за то, что не сумел позвонить тебе за 20 дней. Ты, конечно, права. Но ты, наверно, знаешь, что мы вот уже 20 сплошных суток отбиваем яростные атаки гитлеровцев, пытающихся любой ценой прорваться в Москву. Ты, наверно, знаешь, что враг нас кое-где потеснил. Для этого он собрал на Москву больше 50 дивизий, из коих 13 – танковых. Но одно должно быть тебе ясно, что Москву мы не сдали и не сдадим, чего бы нам это ни стоило. Я себя чувствую неплохо. Но, по совести говоря, переутомился, а главное – переутомилась нервная система. Как живете там без меня все вы, ты, Эра, Элла? Хотелось бы скорее с вами повидаться, но, как видишь, обстановка не позволяет этого. Видимо, придется подождать».

Как же действительно надо было переутомиться, чтобы папа пожаловался на свое состояние здоровья?! За всю свою военную жизнь он привык очень много работать. Но здесь к ночным часам напряженнейшей работы, сну урывками, прерываемому телефонными звонками, негативной информации прибавлялась колоссальная ответственность за судьбу страны. Поэтому он был как натянутая пружина, нацеленная на решение главной задачи, поэтому писал и звонил редко. Иногда это были даже не письма, а просто маленькие записочки, написанные красным или синим карандашом, которым обычно отмечают на карте ход боевых действий. Вот передо мной одна из таких лаконичных записочек: «Действующая армия. 7.04.44 г. Эрочка, дорогая! Шлю тебе привет и пожелания хороших успехов в учебе. Твой папа Ж.»

В своих письмах в Куйбышев папа не забывал передавать приветы своей матери, родным. Интересовался их житьем-бытьем. «Как там устроился колхоз (колхозом отец в шутку называл многодетную семью своей сестры Марии Константиновны), – спрашивал папа в письме от 5 декабря 1941 года, – на Угодский Завод (ему ныне присвоен статус города Жуков) я посылал отряды для нападения. Гитлеровцев там погромили здорово, и здорово досталось самому Угодскому Заводу…»

У нас дома висела карта, на которой после сообщений Совинформбюро мы отмечали красными флажками позиции и продвижение наших войск. Иногда мы черпали информацию у приехавших к кому-либо с фронта родственников и знакомых.

Оценке положения и настроений на фронте папины письма очень помогали. Он писал маме 5 октября 1943 года: «Здравствуй, Шурик! Шлю тебе привет и крепко, крепко целую. Обними и крепко поцелуй Эрочку и Эллочку… Дела у нас по-прежнему неплохие. Сидим на Днепре. Немцы хотят во что бы то ни стало удержаться на Днепре, но, видимо, это им не удастся. Я по-прежнему езжу по армиям, в вагоне сидеть не могу – характер, видимо, такой. Больше тянет в поле, к войскам, там я как рыба в воде. Здоровье неплохое. Но плохо слышу. Надо бы опять полечить ухо, да вот пока не организовал. Иногда немного побаливает голова и нога…»

В период подготовки к Курской битве, во время одной из поездок на фронт, папа был контужен (впервые его контузило в 1916 г.). Дело обстояло так: папа вместе с начальником своей охраны Н. Х. Бедовым слишком близко подполз к передовой и попал под минометный обстрел. В результате папа потерял слух на одно ухо, врачи советовали лечь в госпиталь, но он не мог оставить войска. Так и лечился урывками, когда позволяла обстановка. Долечивался уже после войны.

В 1944 году папа прислал маме такое оптимистическое письмо (10.02): «Дорогая моя! Шлю тебе свой привет. Крепко, крепко целую тебя одну и особо вместе с ребятами.

Спасибо за письмо, за капустку, бруснику и за все остальное… Все намеченные дела армии выполняются хорошо. В общем, дела Гитлера идут к полному провалу. А наша страна идет к безусловной победе, к торжеству русского оружия… Фронт справляется со своими задачами, дела сейчас за тылом. Тыл должен очень много работать, чтобы обеспечить потребности фронта, тыл должен хорошо учиться, морально быть крепким, тогда победа наверняка будет за русскими… Ну, пока. Всего вам хорошего. Крепко, крепко тебя целую. Твой Жорж».

Вместе с успехами на фронтах войны росла популярность отца как военачальника. Повсеместно известным он стал после успешного разгрома немцев под Москвой. Москвичи, не покидавшие город, рассказывают и сейчас, с каким уважением и благодарностью они произносили его имя, считая, что это ему обязаны тем, что Москва не была сдана врагу.

Папа был награжден всеми высшими государственными наградами: орденом «Победа» (в 1944 и 1945 гг.), двумя орденами Суворова 1-й степени, орденами Ленина и другими, а также высшими орденами многих иностранных государств. В 1944 и 1945 годах он получил вторую и третью медали «Золотая Звезда» Героя Советского Союза (в четвертый раз папа стал Героем Советского Союза в 1956 году в связи с 60-летием).

В 1943 году, после прорыва блокады Ленинграда, ему первому из советских генералов в годы Великой Отечественной войны было присвоено высшее воинское звание Маршала Советского Союза.

Все эти награды, а главное – признание и уважение народа не могли не радовать отца. К сожалению, добро всегда идет рядом со злом. Эти заслуженные награды вызвали немало зависти и недоброжелательства у тех людей из высшего командования, кто оказался неспособным руководить боевыми операциями, а также у отдельных политработников и государственных деятелей, не прощавших отцу резких выражений и оценок в их адрес. Порой думается, будь этих наград поменьше, было бы лучше!

Как-то, кажется, после завершения битвы за Москву, Сталин, узнав, что у папы нет дачи, распорядился предоставить ему в пожизненное пользование государственную дачу недалеко от Москвы по Рублевскому шоссе. Дача была большая, с большим участком и фруктовым садом. Вернувшись из Куйбышева, мы поселились на этой даче и долгие годы на ней прожили.

К сожалению, с этой дачей связаны и грустные воспоминания. Я не говорю об обысках, в которых так усердствовали подручные Берии и Абакумова, или о попытках отобрать ее по распоряжению Хрущева в 1958 году, когда папе пришлось воспользоваться первый раз в жизни документом, подписанным Сталиным, о закреплении за ним этой дачи пожизненно.

Именно на этой даче папа поправлялся и восстанавливал свои силы после нескольких своих тяжелых заболеваний. Не могу не сказать, что почти все папины болезни лежат на совести гонителей, пытавшихся, как говорится, не мытьем, так катаньем опорочить его честь и имя, умалить заслуги или просто унизить. С этой дачи он уехал в последний раз и больше не вернулся…

Но я опять забегаю вперед. Вернемся к военному времени. Отец, как представитель Ставки Верховного Главнокомандования, буквально мотался между различными фронтами и Москвой, куда Сталин его то и дело вызывал. Благодаря этому нам удавалось урывками видеться с папой. Мы с открытыми ртами слушали его рассказы о боевых действиях, воинах-героях, зверствах фашистов.

Мы и сами много читали о боевых действиях на фронтах, радовались тому, что на направлениях, которыми руководил отец, происходило что-то особенное, важное, но услышать об этом от него самого было во сто крат интереснее. Так, помню, меня поразил рассказ папы о том, как в ночь перед завершающей Берлинской операцией было использовано 140 прожекторов, осветивших и ослепивших передний край противника. Он рассказывал так ярко и сочно, что можно было почти увидеть замешательство и панику противника. О применении на фронте «катюш» я тоже услышала от него. Всего не перечислишь…

Нельзя было не видеть, что папа безумно устал. Тем не менее он, как всегда, заинтересованно расспрашивал нас о нашей жизни: школьных делах и интересах, маму – о ее заботах и хлопотах.

В последние месяцы войны мы опять видели папу редко: шла напряженная подготовка Берлинской операции. О ней написано так много, что теперь уже трудно различить, что мы узнали от отца, а что прочитали в газетах того времени и книгах более позднего периода. Поэтому ограничусь лишь тем, что хорошо зафиксировала собственная память.

В конце апреля и первых числах мая мы все напряженно ждали победного окончания войны. Наконец стало известно, что Берлин взят.

9 мая 1945 года после сообщения о подписании акта о безоговорочной капитуляции Германии вся Москва высыпала на улицу. Был солнечный, хотя и прохладный день. Народу было столько, что трудно двигаться. Вечером был потрясающий салют в честь Победы – такого никогда больше не было. В небе во всех направлениях перекрещивались лучи прожекторов, на их пересечении высвечивался портрет Сталина. Несмотря на прохладную погоду, никто допоздна не хотел уходить домой: ликование было действительно всеобщим.