НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 12 - Александр Абрамов

— Зачем же тогда вся эта фантасмагория? — произнес Ферри.

— Не знаю… Возможно, затем, чтобы разбить нашу привычку все абсолютизировать. Твою привычку…

— Придется взять его с собой на Землю. Там разберемся, — сказал Ферри.

Шар снова засветился желтым светом.

— Он не хочет на Землю, — заметил Клей.

— Что значит — не хочет? В конце концов это только машина.

Желтый свет стал ослепительным.

Ферри сделал шаг по направлению к шару.

Шар затрепетал, словно птица, попавшая в силки.

— Берегись, Ферри, — закричал Клей.

— Плевать я хотел! — Ферри протянул руку.

В то же мгновение желтый свет погас. Шар сорвался с места, проскользнул между Клеем и Ферри, рванулся к закрытой двери и, беспрепятственно пройдя сквозь нее, исчез.

Клей и Ферри растерянно посмотрели друг на друга, потом на оставшуюся невредимой дверь.

— Черт знает что, — пробормотал Ферри. — Двадцать сантиметров титановой стали!

Клей уже пришел в себя.

— На его месте я поступил бы точно так же, — задумчиво сказал он.

— М-да… — Ферри вздохнул. — Так мы ничего и не узнали. — Он почему-то улыбнулся. — Ну что же, переворот в физике откладывается.

— Ошибаешься, узнали, — возразил Клей. — И немало.

— Ты о чем?

— Мы узнали, что этот переворот неизбежен. А это уже кое-что.

Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин[2]

ЧТО-ТО СТАЛО ХОЛОДАТЬ…

Каждое событие, большое или малое, меняющее судьбы человечества или отношения соседей по лестничной клетке, каждое событие кто-то замечает первым. Первым говорит «смотрите!» или «ах!» или что-нибудь в этом роде.

Трехлетняя Вика, возвращаясь с родителями домой из Зоны Нетронутой Природы, съежилась, подтянула колени к подбородку, передернула плечами и жалобно сказала:

— Ой, мама…

Девочка заболела вечером. Глубокой ночью скорая помощь доставила в центральную клинику одного за другим еще нескольких больных с весьма странными симптомами. Утром, после сто шестнадцатого случая, неведомая медицине болезнь была названа в теленовостях «синдромом Вики». Когда солнце было близко к зениту и взволнованные граждане спешили домой с работы, все больничные койки в мегаполисе были заняты. Страдающих «синдромом Вики» перестали госпитализировать.

Признаки заболевания, которые публично огласил в вечерних известиях Главврач, были уже знакомы каждому. Легкий озноб, покраснение носа и ушей и, наконец, крохотные бугорки на поверхности кожи, напоминающие пупырышки на теле ощипанного гуся.

Директор города расстегнул запонку, закатал рукав, провел рукой от локтя до кисти. «Началось», — подумал он, но без тревоги, а скорее с чувством обреченности, смешанным в то же время с какой-то неосознанной гордостью, что вот он, Директор, со всеми явными признаками «Вики», останется здесь, у себя в кабинете, и, если придется лечь в больницу, он ляжет последним. А потом он забыл о своем недомогании, потому что пришел Главврач со сводкой в руках, положил ее на стол, вздохнул и, конечно, не сказал ничего хорошего.

— Худо, Директор. Уже сорок семь тысяч зарегистрировано. Такого не было и в ноль тридцать пятом, во время вспышки эпидемического паротита… Но тогда у нас хоть что-то было — ну, ихтиоловая мазь хотя бы. А сейчас… Словом, чем эту заразу лечить, я не знаю.

Директор видел, как подрагивают руки Главного, видел проклятые пупырышки в вырезе его рубашки и прикидывал, кто в эти смутные дни заменит Врача, если и он свалится. Только бы этого не случилось…

— Нет, Директор, пока без летальных исходов. Но у многих госпитализированных «Вика» прогрессирует. Насморк, в горле першит, трясет их, бедняг, — уныло закончил Главврач и откашлялся в кулак.

— А что твои светила?

Главный, порывшись в портфеле, вытащил вчерашний номер «Будь здоров!» и отчеркнул ногтем два заголовка. «Не верю я этому» — гласил первый. «Даже если эти факты в какой-то мере соответствуют действительности, то речь идет о редкой аномалии», — писал профессор мединститута. «Ничего удивительного, — возражал другой заголовок. — Любое, даже самое безобидное, вещество при чрезмерном его потреблении способно вызвать необычную ответную реакцию организма…» Директор передернул плачами — скорее от раздражения, чем от озноба, — и позвонил Секретарю:

— Зови всех главных, да побыстрее!

Совещание было недолгим. Все свелось к трем предложениям, Запросить соседний мегаполис: у них как будто с полвека назад был случай массовой аллергии. Запретить въезд и выезд граждан, Сократить рабочий день. С первыми двумя предложениями согласились все, на последнее Экономист наложил вето.

Директор снова остался один. Силясь сдержать озноб, он довольно долго просидел за столом. Секретарь не соединял его даже с самыми настойчивыми просителями. За это время он не притронулся к стопке писем, не подписал ни единой бумаги. Он ровным счетом ничего но делал, потому что просто не знал, что ему делать. А озноб усиливался с каждой минутой, и Директор попросил горячего чая.

Секретарь поставил дребезжащий поднос на тумбочку и долго пристраивая на углу стола чашку, сахарницу, блюдечко с вареньем, передвигал папки, карандаши, стопки газет. Так он возился до тех пор, пока Директор сурово не поглядел на него. Поглядел — и изумился: поверх розовой рубашки и светло-серых брюк юноша был обмотан чем-то плотным, оранжевым, цветастым. Закутанный наподобие кокона, он выглядел очень забавно. Директор совсем развеселился, когда в оранжевой ткани узнал портьеру из своей приемной.

— В общем немного помогает, — смущенно пробормотал Секретарь. — Ты сам попробуй… Может электризация какая, вроде лечебного белья… А?

Директор засмеялся и махнул рукой. Но когда дверь за Секретарем закрылась, он, помедлив, стянул со стола заседаний суконную скатерть и набросил ее на плечи, Несколько минут простоял, не шевелясь, придерживая расползающиеся концы скатерти подбородком. И почувствовал — стало легче.

Тогда он взял коробочку со скрепками, достал одну, разогнул ее и, с трудом проколов толстую ткань, закрутил проволочку у подбородка. В таком нелепом виде, смущаясь и испытывая в то же время непонятное блаженство, Директор бочком проскочил в приемную, спустился по лестнице и приоткрыл парадную дверь.

Директор не выходил из кабинета уже сутки. Он представлял себе город в дни трагедии иным — пустынным, безлюдным, притихшим. Однако по мягким плитам центральной площади шли люди; их, правда, было не так много, как обычно в этот час, но все же ничто не напоминало пустыню. И что больше всего поразило Директора — многие из них, точно так же, как он сам, были обернуты в скатерти или же в занавеси, в чехлы для транспортных кресел, в ковры. Наконец в некоторых особенно пушистых одеяниях он с удивлением узнал куски зеленых хлорбархатных газонов, которые год назад завезли в мегаполис. И сразу же, переведя взгляд на газоны, заметил на них многочисленные проплешины.