Джимми Хиггинс - Эптон Синклер

Взять хотя бы семейство Форстеров. До чего же добрые люди! Конечно, социальное положение у них совсем не то, что у Джимми,— живут они в собственном доме, у них там всюду книги и огромная кипа нот — выше человеческого роста. На днях случилось Джимми зайти к Форстерам по какому-то партийному делу, и те пригласили его ужинать. За столом сидела худенькая маленькая женщина с усталым и очень добрым лицом. Потом — четыре взрослые дочери, славные, тихие девушки, и два сына помоложе Эмиля. На ужин подали тушеное мясо с горячим картофелем на огромном блюде и тарелку с кислой капустой, а потом какой-то чудной пудинг — Джимми никогда и не слыхал о таком. После ужина занимались музыкой; музыку они ужас как любят: будут вам играть всю ночь, если вы, конечно, станете слушать, причем старый Герман Форстер, когда играет, поднимает свое широкое чернобородое лицо и смотрит куда-то вверх, словно перед ним разверзлось небо. И вы хотите, чтобы Джим>

ми поверил, что такой человек способен поднять ребенка 'на штык или изнасиловать девушку и потом отрезать ей груди!

Или вот товарищ Мейснер, сосед Джимми, маленький, добродушный человек, вечно трещит, как сорока. Он служит мастером на стекольном заводе; у него под началом около десятка женщин — самых, можно сказать, раз-: личных наций земного шара; занимаются они упаковкой; бутылок. Слезы навертываются на голубые глаза Мейснера, когда он рассказывает, как ему приходится подгонять какую-нибудь женщину, а ведь среди них бывают больные или, там, в положении. И отдает приказания Мейснеру, американский управляющий и американский хозяин, а совсем не немец! Маленький Мейснер не может бросить работу, потому что у него целый выводок ребят и жена все время прихварывает. Что с ней такое, неизвестно, но только она перепробовала все на свете патентованные средства — они тратят на лекарства последние деньги. Иногда Лиззи заходит ее проведать, и они сидят и толкуют о болезнях и ценах на продукты. А иной раз Мейснер забежит к Джимми посидеть у их семейного очага, и, попыхивая трубками, мужчины обсуждают различные споры между «дипломатами» и сторонниками «прямого действия» в своей организации. И чтобы он, Джимми, поверил, что такие люди, как Мейснер, расстреливают у •церковных стен бельгийских старух!

IV

Но проходили недели, и доказательств того, что зверства — не выдумка, становилось все больше и больше. Пришлось Джимми отступить в своих рассуждениях на; вторую линию обороны. Что ж, может быть, так оно и есть, но в конце концов все армии одинаковы. Кто-то сказал Джимми, что некий знаменитый полководец выразился о войне так: война — это ад. Джимми ухватился за это изречение: верно! Война — это возврат к варварству, и чем хуже были вести, тем убедительней доводы Джимми. Ему казались никчемными все попытки ввести войну в какие-то рамки путем соглашений о том, что надо убивать так, а не иначе, или что таких людей можно убивать, а других нельзя.

Джимми додумался до всего этого благодаря товарищам по партии, социалистическим еженедельным газетам и еще многочисленным выступлениям ораторов. Чувствовалось, что эти люди обладают страстной искренностью и ясными, строго обоснованными взглядами. И о чем бы они ни говорили: о войне, о преступлениях, проституции, политической продажности или еще о каком-нибудь социальном зле,— они всегда подчеркивали необходимость разрушить старое, ветхое здание и возвести на его месте нечто новое и разумное. Иногда, правда, их можно было заставить признать, что между капиталистическими правительствами существует некоторая, хотя и незначительная, разница; но когда вопрос вставал о практических мерах, о действии, сразу же обнаруживалось, что для этих людей все правительства похожи друг на друга, а во время войны особенно.

Да, никогда еще необходимость протеста со стороны социалистов не ощущалась так остро, как теперь! Немного прошло времени, но уже стало ясно, что Америке будет не так-то легко удержаться в стороне от мирового водоворота. Поскольку американскому рабочему заработной платы на жизнь не хватало и, значит, покупать то, что им производилось, он не мог, создавался излишек товаров, излишек, который нужно было продавать за границу. Поэтому процветание американских фабрикантов зависело от иностранных рынков; а тут крупнейшие торговые страны мира кинулись скупать у Америки все товары подряд, лишь бы ничего не досталось их противникам.

Однажды в Лисвилл приехала женщина-оратор, маленькая, бойкая, острая на язык, и представила все эти распри в лицах — в виде диалога, как в пьесе.

«Мне нужен хлопок»,— сказал кайзер Билл, а Джон Буль ему: «Держи карман шире». Но тут вмешался дядя Сэм: «А почему бы ему не получить хлопок? Проваливай-ка, Джон Буль, с дороги».— «А я вот задержу твои корабли и отправлю их в свои порты»,— отвечает ему Джон Буль. «Нет, нет! — взмолился дядя Сэм.— Прошу тебя, не надо!» А Джон Буль и ухом не ведет. Тогда кайзер говорит Сэму: «Эх, ты! Позволяешь Джону Булю отнимать у тебя корабли! Ты что —трус или, может, тайный друг этого старого негодяя?» А дядя Сэм тогда: «Джон Буль, отдай мне хотя бы почту и газеты из Германии». Но Джон Буль ему: «У тебя в стране целая куча немецких шпионов — никак не могу отдать тебе эту почту; а немецких газет ты не получишь потому, что кайзер все врет в них насчет меня».— «Раз Джон Буль мешает мне получать хлопок, мясо и прочее,— заявляет вдруг кайзер,— то с какой стати ты доставляешь ему все, что ему нужно? Если ты не перестанешь посылать товары этому старому негодяю, я начну топить твои корабли, вот и все!» — «Да это же не по закону!» — завопил тут дядя Сэм. «По какому такому закону? — спрашивает кайзер.— Что это за закон, который для одних закон, а для других нет?» — «Да ведь на этих кораблях американцы!» — кричит свое дядя Сэм. «А ты не пускай их,— отвечает кайзер.— Не пускай их, пока Джон Буль не станет повиноваться закону».

Международная обстановка, изложенная таким образом, становилась понятной Джимми Хиггинсу— любому Джимми Хиггинсу. И с каждым месяцем, по мере того как споры и обсуждения продолжались, взгляды Джимми на войну становились все более определенными, все более ясными. Он, Джимми, ничуть не заинтересован в отправке в Англию хлопка, а еще менее в отправке туда мяса. Когда в доме бывало мясо два дня в неделю, он считал, что им повезло; а если господа, которым принадлежит мясо, не будут иметь возможности вывозить его за границу, то им придется продавать его в Америке, и притом по цене, доступной для рабочего человека. Но дело тут было вовсе не в жадности: Джимми мог обойтись и без мяса, когда вопрос шел об его идеалах,— ради социализма Джимми не жалел ни времени, ни денег, ни сил. Все дело было в том, что торговля с Европой затягивала войну, тогда как стоило лишь прекратить снабжение Европы товарами — и это дурачье волей-неволей образумится. И джимми хиггинсы выдвинули лозунг: «Морите войну голодом и кормите Америку!»

V

Шел третий месяц войны, когда тревожные слухи поползли по Лисвиллу. Старый Эйбел Гренич будто бы заключил контракт с бельгийским правительством, и машиностроительный завод «Эмпайр» перейдет на производство снарядов. В местных газетах об этом ничего не сообщалось, но каждый уверял, что у него —сведения из первых рук, и хотя не было и двух людей, которые рассказывали бы одно и то же, в каждой версии, очевидно, заключалась известная доля истины. И вот однажды Джимми к своему ужасу услышал от Лиззи, что к ним заходил агент домовладельца и вручил уведомление: им предлагается в трехдневный срок съехать с квартиры. Старик Греннч купил землю, и здесь будут строить новые корпуса завода. Джимми не верил своим ушам — завод находился от него на расстоянии добрых шести кварталов. Но это была правда, все так говорили; вся земля кругом была куплена, и пятьсот семей — с детьми, стариками, больными, умирающими и роженицами — получили три дня на то, чтобы найти себе другое пристанище.

Трудно представить себе, какое тут поднялось смятение, какой шум и гам! Женщины, стоя «а пороге, перекликались через улицу, советовались друг с другом: кто жаловался, кто бранился, кто грозил прибегнуть к защите закона. На домохозяев делались целые нашествия! А как поднялись цены! Джимми помчался к товарищу Мейснеру — тот купил себе дом в рассрочку. Мейснер не мог оставить в беде товарища-социалиста — наоборот, он был рад получить подспорье: так ведь легче будет расплатиться за дом. Джимми снял у него чердак. Перегородок на чердаке не было. Ничего — они повесят занавеси и как-нибудь обойдутся. Готовить Лиззи будет на плите миссис Мейснер, пока они не устроят кухню у себя наверху. Теперь надо бежать в бакалейный магазин на углу, попросить взаймы ручную тележку и заняться перевозкой мебели. Завтра начнется всеобщее переселение, и тогда ни за какие блага в мире не достанешь и колеса от тачки. Джимми и Мейснер работали до поздней ночи; чего только не перевезли они на ручной тележке: и детей, и кровати, и одеяла, и кастрюли, и стулья, и даже клетки с курами.