Анекдоты, или Веселые похождения старинных пошехонцев - Василий Березайский

ПОСЫЛКА ЧЕТВЕРТАЯ

И такъ — идутъ наши добры молодцы путемъ дороженькой, куда глаза глядятъ — пустимся и мы, любезный читатель, за ними. Недалеко отъ дороги, шагахъ етакъ во стѣ, видятъ они такой большой камень, какъ хоромину; стопы ихъ останавливаются при семъ видѣніи, чудятся громадѣ, и любопытство подстрѣкаетъ ихъ отдать поклонъ сему прародителю булыжной породы. Солнышко тогда катилось прямо надъ ихъ головами; и путники, послѣ помянутаго чаю, еще ничего не вкушали; развѣ кто идучи сзабалъ пястку другую толоконца, или сжустерилъ нѣсколько сухариковъ; но это не въ чотъ. И такъ они расположились у камня перехватить впутную; усаживаются при подошвѣ его въ кружокъ. Обѣдъ у всякаго свой за плечами; похлебка прилучилась некупленая. Дѣло со всемъ въ шляпѣ; развязываютъ свои котмы, и лишь только было за кусъ, что зовется разбойникъ, какъ вдругъ предстаетъ имъ чудище, новомодное, (сего они можетъ быть не такъ бы исполохались) а лѣсовое, или по просту лѣшій. Въ лѣсу казался онъ наровнѣ съ лѣсомъ, на полянкѣ равенъ съ травою, такъ что они его прежде и примѣтить не могли, а съ людьми, то есть, подошедъ къ нимъ, какъ словно человѣкъ. Етакаго лукаваго оборотня нанесло! прошу не погнѣваться; у страха глаза велики и дальновидны — одежда и шапка на немъ была, какъ луково перье, зеленымъ зеленешенька; опояска чорная широкая, ну самая чертовская, съ побрякушками, утыкана вся чемъ то какъ гвозьемъ; а въ рукахъ такая, такая палцына; что какъ повернетъ ее и приложитъ къ глазу, то изъ нее, словно изъ какой пропасггги, вдругъ огонь и дымъ выскокнутъ съ такимъ страшнымъ громомъ, что можно оглохнуть человѣку, а бѣдныя птахи отъ одного духу замертво такъ и валятся на земь. ето все они видѣли сами, своими глазами — Между тѣмъ лѣшій все къ нимъ ближе, да ближе. "Ахци! Ребяци, куды намъ дцѣвадца? згибли мы; пропадцюмъ всѣ не за дценешку; съѣстъ, переѣстъ насъ всѣхъ и съ косками, — охъ провалъ бы цѣ побралъ окояннова! — провались сковь сыру землю — аминь, аминь, разсыпся." Но не тото было; чудовище ни проваливается, ни разыпается; а прямо на нихъ такъ и ломитъ. Ну! пришолъ послѣдній конецъ! Странствующіе рыцари стоятъ какъ приговоренные къ висилицѣ, не смѣютъ поворохнуться, устремивъ глаза свои всѣ къ одной точкѣ зрѣнія: Такъ овцы глядятъ на волка, приближающагося къ ихъ стаду; волосы у всей нашей чесной компаніи, какъ доброй и необъѣзжаной конь, вспрыгнули дыбомъ, шапки сами собою, коя на бекрень, коя на земь; руки стали какъ не свои, онѣмѣли — ноги словно ходули, или на конькахъ; поджилки готовятся будто горюна махнуть — подергиванія во всѣхъ частяхъ тѣла — души хотятъ прежде времени изъ утробы выскочить — за кожей подираетъ — въ глазахъ темнѣетъ — словомъ какъ будто столбнякъ нашолъ — етакой пріятной предсталъ предметецъ! Но чтожъ послѣ открылось? — вмѣсто лѣшаго приняли они стрѣлка изъ той деревни, гдѣ ночевали, или по нашему егеря, только не такого, какихъ бывало у насъ ставливали на запятки, въ шитьѣ, да позументахъ съ перьями. Тотъ былъ одѣтъ попросту, какъ ходятъ на егерскомъ дворѣ, ходилъ по лѣсу, и стрѣлялъ, что попадется Ну! да кабы еще догадало его хорошенько пошутить, тобы онъ съ этою дичью, не плоше болотныхъ куликовъ, съигралъ изрядную комедію! Однако благодаря Бога, онъ такъ просто и ласково обошелся съ побѣдными нашими птахами, что они по остротѣ своей съ двухъ словъ признали его за подобнаго себѣ, и по малу начали пооперятся. Куда подумаешъ дѣвался давишній съ большими глазами? — И такъ, слово за словомъ, рѣчь за рѣчью пошли дружескія раздабары. Уже лѣшій и проидоши наши обходятся между собою за панибрата, безъ чиновъ, какъ будто вѣкъ вмѣстѣ жили: вотъ что дѣлаетъ знаніе свѣтскаго обхожденія! — Можетъ быть деревенской егерь ласковостію своею и наружною простотою, то есть, подъѣхавши лисой патракеевной, думалъ у роскошествующихъ на зелени что нибудь выиграть въ пользу своего желудка; и если это такъ, то онъ больно ошибся? кромѣ кроюхи хлѣба и сухарей пощечиться тутъ было нечемъ; а прогонять крохи и безъ ихъ милости ни кому не запрещено. Но что намъ до етаго, какъ дѣло происходило, такъ пусть и будетъ. Стрѣлокъ по прозьбѣ сихъ новыхъ своихъ друзей, показалъ имъ дѣйствіе своего ружья и силу пороха; предъ глазами ихъ зарядилъ, выпалилъ, и къ смертельному всѣхъ удивленію, застрѣлилъ летѣвшую мимо сороку бѣлобоку. "Тото дциковинка, ну парень, ну рабенокъ, ну Ванюха, ну Мишуха, перешептывались они между собою." Пристали, да привязались, какъ смола къ егерю; одно продай, да продай имъ ружье. Стрѣлокъ на неотступную ихъ прозьбу соглашается, только меньше десяти рублей за ружье свое взять не хочетъ. И — "кормилечь! — Это больно чѣнно — не льзя ли по меньше; азмико съ брата по круглецку (по серебреному рублю) а — и — полно — слышь озми — давакося руку — ну сцо ли — такъ? — " Стрѣлокъ былъ человѣкъ сговорчивой, окинулъ купцовъ своихъ глазами, смѣкнулъ про себя, и хоть мало дѣло спохватился, да ужъ, думалъ, поздо, такъ и быть: и такъ вмѣсто одного десятка безъ дальней прозьбы взялъ восемь но числу нашихъ путешествователей. Но какъ у него пороху и дроби осталось вмалѣ, то онъ научивъ ихъ, какъ съ показаннымъ екструментомъ обходиться, подружески совѣтовалъ имъ, побѣрегать оныя для необходимаго случая. Торгъ и щотъ конченъ. Простились, раскланялись. Тотъ пошелъ своей дорогою, а наши своей радуясь отъ всего сердца, что простака какъ рыбку на уду поддѣли, и за толь бездѣльную цѣну, выманили такую вещь дорогую; и въ странствованіи своемъ какъ отъ человѣка лихова, шахъ и отъ звѣря лютаго, для спасенія себя необходимую. Ибо стрѣлокъ не забылъ растолковать имъ всѣхъ случаевъ употребленія ружья въ свою пользу. А что бы они слишкомъ не беспокоились, что пороху и дроби у ихъ немного (хотя они въ радостяхъ и за суетами объ этомъ и не думали) онъ открылъ имъ за тайну, что ети вещи сѣяніемъ можно разводить, сколько угодно, и даже показалъ имъ, какимъ образомъ засѣвать оныя должно. Онъ увѣрилъ ихъ, что порохъ ростетъ слово въ слово какъ полевой макъ, а дробь какъ мышачій горохъ, присовокупляя, что давъ хорошенько созрѣть симъ сѣменамъ, стоитъ только ихъ высушить, сколько можно суше, то есть: такъ какъ они теперь видятъ, а то уже оныя силу и дѣйствіе свое сами покажутъ. Истинное простосердечіе всему вѣритъ благодушно: "Это не покупка, находка; кладъ Богъ послалъ намъ, разгутаривали они между собою идучи по дорогѣ." Идутъ, но нейдется. Какъ бѣсъ за полы подергиваетъ: хочется попробовать; хоть бы разикъ, да самимъ выстрѣлить. Нужды нѣтъ, что пороху и дроби мало — ужо они пришедъ домой не токмо што огогоды, да и цѣлыя поля ими засѣють. Тото будетъ славно; только пострѣливай, да попаливай. И такъ останавливаются они среди дороги; давай — подавай — ну съ ружьемъ нянчиться да пестаться, пороху и дроби въ дуло всыпали всякой по щепоткѣ, приговаривая: "и моя копѣицка несцербата". Пыжъ прибили общею силою о лѣсину, пороху положили на полку по свойски, курокъ взвели, какъ рядъ дѣлу, только приложишься, взвести собацьку, такъ и все съ концомъ. Но постойте — они еще не выпалили; думаютъ какъ бы зарядъ не пропалъ; хочется побольше сберечь на сѣмена. Трое держатъ ружье — матка ватаги наводитъ глазъ; прочіе разставивъ пригоршни становятся противъ дула, дабы не проронить ни одного зернышка; остальнымъ же, какъ не столь ловкимъ и проворнымъ, велѣно стоять поодаль, и не въ свое дѣло не соваться. Уже данъ знакъ къ выстрѣлу. Громъ и молнія послѣдовали въ одинъ мигъ, такъ что сами стрѣлки того не примѣтили. Человѣкъ полдесятку изъ авангардіи дробь нашпиковала глаза и просадила столицы разума. Семеро явилось со сквозными руками, четверо безъ языка, а безъ царапины изъ дѣйствующихъ лицъ ни одного не оставалось. У самой матки, какъ то ненарокомъ поотшибло плечо; бровей у ней какъ не бывало, а усы и борода завились, словно были припечены въ бумашки; лицо подернуло густою синевою; изъ подбородка торчитъ заноза безмала не въ полъаршина. Словомъ, еслибы не пронзительной ея голосъ, то дѣткамъ, коимъ было не до другихъ, во все не узнать бы ея. Ружье отъ толь искуснаго и соразмѣрнаго заряду разорвало въ дребезги; только денежки даромъ заплачены. Уцѣлѣлъ одинъ желѣзной стволъ, да и тотъ отлетѣлъ шаговъ на двадцать въ сторону. Но проидоши и тамъ нашли его и не бросили, а сказываютъ, догадало ихъ употреблять его въ случаѣ жажды, вмѣсто ликера. Вить умудритъ же Господь человѣка! Тото выдумщики, проказники покойники, не тѣмъ будь помянуты; и синему пороху не дадутъ пропасть даромъ: все какъ то умѣютъ обратить себѣ въ пользу и удовольствіе. Однако они теперь прохаживаются еще на дорогѣ; правда иные поотползли съ оной къ сторонкѣ; другіе бродятъ, какъ лунатики: но всѣ для компаніи думаютъ ночевать на мѣстѣ своихъ подвиговъ и славы, а можетъ быть и еще день другой тутъ проваляются. Мѣсто толь славнаго подвига имъ хочется ознаменовать какимъ нибудь трофеемъ, да и дѣльно. Убіенныхъ оружіемъ безъ брани надобно похоронишь, а между тѣмъ и самимъ нѣсколько поотдохнуть и пооправиться; а съѣстнова своего у нихъ станетъ еще надолго, коли только что пойдетъ имъ въ горло послѣ такой передряги.