Любовное приключение - Александр Дюма

Она колебалась.

— Что?

— Будьте снисходительны к той, которая доверилась вам.

— Хорошо, — ответил я, улыбаясь, — я понимаю вас. Я отвел руку, но ее рука нашла мою и тихонько пожала.

— Погасить свечу?

— Как хотите.

— А если вам опять станет плохо?

— Не беспокойтесь, не станет. К тому же у вас есть спички в выдвижном ящике ночного столика.

Я задул свечу, отыскал лоб Лиллы и коснулся его губами.

— Спокойной ночи! — сказала она, безмятежная, как сама невинность.

Я вновь открыл дверь и лег спать.

Когда я на следующий день проснулся, Лилла пела, как жаворонок на восходе солнца.

— Итак, милая соседка, — обратился я к ней, — вы выздоровели?

— Совершенно.

— Правда?

— Честное слово.

Это было настолько правдой, что в тот же день мы смогли прекрасно пообедать с пригласившим нас главным лесным инспектором, а вечером — отправиться в Ахен.

Днем было решено, что я еду до Мангейма.

IV

От Спа до Кёльна сейчас можно добраться поездом. Прежде, то есть лет двадцать тому назад, железная дорога заканчивалась в Льеже и остаток пути добирались в экипажах.

Заведование экипажами было прусским, а потому в нем господствовал дух непререкаемого порядка, вошедшего в поговорку в королевстве Фридриха Великого.

Билеты, которые вам выдавали, были разделены на немецкую и французскую части.

Одним из ограничительных условий этих билетов, имевших свой порядковый номер, было:

«Пассажирам запрещено меняться местами с соседями, даже с их согласия».

Прежде приходилось поневоле останавливаться в Льеже, теперь же всю дорогу можно проделать без остановок.

Лично я очень доволен тем, что больше не нужно останавливаться в Льеже, поскольку уже долгие годы пребываю в состоянии войны с этим славным валлонским городом. Мне все еще не могут простить того, что я в своих «Путевых впечатлениях» написал, что едва не умер там с голоду. Уверяют, что хозяин гостиницы «Альбион», где со мной чуть было не случилось это несчастье, разыскивал меня по всей Европе, чтобы выяснить причину столь отвратительной клеветы.

К счастью, я был в то время в Африке, где, должен признаться, питался еще хуже, чем у него.

Если бы я был не там, то ускользнул бы от судьбы, уготованной им мне, с тем большим трудом, что он привлек на свою сторону еще одного моего недруга — хозяина почтового двора в Мартиньи, того самого, кто подал мне в 1832 году знаменитый бифштекс из медвежатины, слава о котором стремительно прокатилась по всему свету и, словно легенда о морском чудовище, вернулась к нам через американские газеты.

По правде говоря, я признаю здесь свою вину перед этими двумя почтенными предпринимателями. Но если у хозяина гостиницы «Альбион» была причина для того, чтобы сердиться на меня, то хозяин почтовой гостиницы должен быть мне только благодарен.

Любой французский трактирщик немало заплатил бы за столь удачную рекламу. Он мог бы назвать свое заведение «Бифштекс из медвежатины» и стал бы процветать.

Но, возможно, гостиница процветала и без этого.

Я проезжал через почтовый двор в Мартиньи после 1832 года. Предупредительный хозяин поменял мне лошадей, не узнав меня. Он был большим и толстым, как человек, который не испытывает ни ненависти, ни угрызений совести.

Боже мой, что бы было, если бы он узнал меня!..

Мы прибыли в Кёльн к шести часам утра. Стояла великолепная погода. Мы сразу же поспешили в пароходное агентство. Пароход отходил в восемь, и у нас было два часа свободного времени.

— Вы поспите или примете ванну? — спросил я свою спутницу.

— Приму ванну.

— Я вас провожу.

— А вы знаете, где это?

— Я всегда знаю, где расположены бани в городах, где я бывал.

Я отвел ее в баню.

Ее стыдливости пришлось немного покраснеть, когда нас спросили: «Возьмете ли вы одну комнату на двоих?» Я поспешил ответить: «Давайте две». И нас провели в ванные комнаты, которые были смежными, как и наши спальни в гостинице.

Мы заранее отправили наш багаж, сокращенный до дорожной сумки у Лиллы и небольшого саквояжа у меня, на пароход, отплывавший в Майнц. И после бани мы лишь проделали тот же путь, что и наши вещи.

После того как мы прибыли в Пруссию, моя спутница вдвойне ощутила свою значимость: она стала моей переводчицей и именно ей приходилось теперь вести все переговоры о денежных делах.

Впрочем, путешествие по Рейну — самое дешевое на свете: за четыре-пять талеров, то есть где-то за двадцать франков, можно подняться по реке, прославленной Буало и воспетой Кернером, от Кёльна до Майнца, и за ту же цену спуститься от Майнца до Кёльна.

Что касается кухни, то пища там вполне доступна по цене, но отвратительна на вкус, вина дорогие… и скверные.

Мнение об этих кислых рейнских винах, зреющих в отблесках камней, по-моему, сильно преувеличено. Либфраумильх и браунбергер, то есть «молоко Богоматери» и «сок черной горы», единственно сносные вина. Что касается йоханнисберга, то рискнул бы заметить по этому поводу, что я не встречал хороших вин, которые бы стоили двадцать пять франков за бутылку.

Начиная с Кёльна кухня была прусской, хотя меню — франко-немецким. Вы собираетесь съесть острое блюдо — едите сладкое. Вы просите что-то посыпанное сахаром — вам подают нечто посыпанное перцем. Вы макаете хлеб в соус, похожий на подливку из поджаренной в масле муки, — а приходится есть мармелад.

В первый раз, когда я заказал салат в Германии, мне пришлось подозвать официанта и указать ему:

— Вы забыли перемешать ваш салат — он весь в воде. Официант взял салатницу, наклонил ее и посмотрел на меня с удивлением.

— Ну и что? — спросил я.

— Сударь, так это не вода, — ответил он, — а уксус.

Я думал, что салат обожжет мне рот, но ничего не почувствовал.

Во всех странах мира уксус добавляют в салат, в Германии салат добавляют в уксус.

В немецкой кухне очень много от немецких нравов: немцы добавляют сахар в уксус и мед в ненависть.

Но я не понимаю, что они добавляют в кофе со сливками.

Пейте все, что вам угодно, путешествуя на пароходе по Рейну: воды Зельца, воды Спа, воды Хомбурга, воды Бадена и даже воды Зедлица, но не пейте кофе со сливками, если вы француз.

Я не собираюсь утверждать, что во Франции пьют хороший кофе со сливками; я только хотел заметить, что повсюду за пределами Франции, и особенно в Германии, кофе отвратительный.

Начинается это в Кьеврене и вплоть до Вены ощущается все сильнее.

Не кажется ли вам, что эта проблема, вроде бы совсем простая: «Почему во Франции пьют в основном плохой кофе?» — имеет чисто политическое разрешение.