Лютая зима - Дэн Симмонс

В декабре, по возвращении с Сицилии, Анжелина продала старый особняк Фарино, находившийся в предместье города, носившем название Орчард-Парк. Центр управления остатками операций, которые вела Семья, она перевела в пентхаус здания-кондоминиума,[11] господствующего над прибрежной частью Буффало. От города побережье отделялось лентами скоростных автомагистралей и широко раскинувшимся парком, но по ночам она могла смотреть на север и на восток, насколько это позволял близко лежащий горизонт Буффало, а ее западный фланг охраняли озеро и река Ниагара. Правда, с тех пор, как Фарино Феррара приобрела это жилье, на западе не было видно ничего, кроме льда и серых облаков над рекой, хотя временами сквозь них можно было рассмотреть Канаду. Ту самую Канаду, являвшуюся землей обетованной для ее дедушки в годы «сухого закона», когда и были заложены первые основы фамильного капитала. День за днем пялясь на лед и тоскливый горизонт Буффало, Анжелина Фарино Феррара с нетерпением ждала весны, хотя и знала, что летом будет досрочно освобожден ее брат Стивен и наступит конец сроку ее пребывания на посту действующего дона.[12]

Ее ежедневный маршрут составляли полторы мили к северу по прибрежному бульвару, затем через подземный переход она перебиралась на берег замерзшей реки – это место сейчас никак нельзя было назвать пляжем, – пробегала еще полмили, а потом возвращалась обратно по аллее вдоль Риверсайд-драйв. Ее брат Стиви, сидевший за решеткой в Аттике – Анжелина знала, что все остальные именовали его Малышом Героином и никак иначе, – категорически запретил ей выходить одной. Но хотя она и привезла из Нью-Джерси и Бруклина способных ребят на смену тем идиотам, которых держал на службе ее отец, ни один из этих откормленных маминой лазаньей[13] мальчиков не был в достаточно хорошей форме, чтобы не отставать от нее во время бега. Анжелина завидовала новому президенту Соединенных Штатов: тот не слишком увлекался бегом трусцой, но, когда ему приходило в голову пробежаться, у него всегда имелись люди из Секретной службы, способные бежать рядом с ним.

В течение нескольких дней она мирилась с таким оскорблением, как присутствие рядом Марко и Лео – «мальчиков», как называла она их про себя, – которые ехали следом за нею на велосипедах. Марко и Лео тоже не очень радовались такому положению, так как ни тот ни другой никогда не ездили на велосипедах, даже будучи детьми. Они с трудом удерживали равновесие, а их толстые задницы свисали по обе стороны велосипедных седел, словно комья пресного теста. Но за последние недели они смогли найти компромисс: Анжелина трусила по тротуару, а Лео и Марко тащились рядом по обычно пустому в это время Риверсайд-драйв в своем «Линкольн-Таункаре». Конечно, после того, как Анжелина спускалась в подземный переход, она волей-неволей на три-четыре минуты исчезала из поля зрения «мальчиков», которые тем временем разворачивались и жевали свои пончики, дожидаясь, пока она вновь появится из-за деревьев, направляясь уже на юг. Но Анжелина была уверена, что в эти несколько минут ей совершенно ничего не угрожает, так как у нее на поясе под свободной трикотажной рубашкой-балахоном в незастегивающейся кобуре всегда находился маленький 45-дюймовый полуавтоматический итальянский пистолет «компакт витнесс». У нее был также крошечный сотовый телефон с предустановленным на быстрый вызов номером «мальчиков», но она знала, что сможет выхватить пистолет раньше, чем дотянется до телефона.

Этим утром она была погружена в раздумья о продолжающихся переговорах с Гонзагой и даже не помахала рукой «мальчикам» перед тем, как свернуть по аллее на запад, в сторону от проезжей части, и спуститься в пешеходный тоннель, где всегда приходилось двигаться с особой осторожностью, чтобы не поскользнуться.

Мужчина с пистолетом ждал ее в дальнем конце тоннеля. У него был полуавтомат серьезного калибра, нацеленный прямо ей в грудь. Он держал оружие в одной руке, точно так же, как это делали его отец и дяди до того, как следующее поколение обзавелось привычкой стискивать пистолетики обеими руками, будто оружие весило, по меньшей мере, фунтов тридцать.

Анжелина остановилась, проехавшись по раскатанному ногами льду, и подняла руки. Проще всего было надеяться, что это только грабеж. Если это так, то она разнесет ублюдку башку, едва тот отвернется, чтобы уйти.

– Доброе утро, синьорина Фарино, – сказал мужчина, одетый в полупальто. – Или правильнее будет сказать синьора Феррара?

Что ж, – подумала она. – Значит, это не грабеж. Но если это убийство, то самое неловкое и медлительное, какое только помнит мафия. Этот парень уже мог пришлепнуть ее и сделать ноги. Он наверняка должен знать о «мальчиках», дожидающихся на расстоянии в каких-то несколько сот метров. Анжелина перевела дух и взглянула в лицо мужчине.

– Курц, – утвердительно проронила она. Они никогда не встречались, но она хорошо помнила фотографию, которую прислал ей из тюрьмы Стиви для передачи Марионеткам.

Мужчина в ответ не улыбнулся и не кивнул. И пистолет в его руке не дрогнул.

– Я знаю, у вас имеется с собой кое-что, – заявил он. – Держите руки вот так, и с вами не случится ничего дурного. Пока.

– Вы даже представить себе не можете, какую крупную ошибку совершаете, – медленно, тщательно подбирая слова, сказала Анжелина Фарино Феррара.

– Что вы собираетесь делать дальше? – спросил Курц. – Снова заказать меня?

Анжелина никогда не встречалась с этим человеком, но была наслышана об истории его жизни достаточно хорошо для того, чтобы не пытаться прикидываться невинной овечкой.

– Это приказал Стиви, – ответила она. – Я только передала распоряжение.

– Почему Марионетки? – спросил Курц.

Анжелина была удивлена вопросом, но лишь на секунду.

– Считайте это приемным экзаменом, – сказала она. Она подумала было, не стоит ли опустить руки, взглянула Курцу в глаза и решила этого не делать.

– Экзаменом на что? – спросил Курц.

Продолжай разговор, – приказала себе Анжелина. Еще две-три минуты, и сюда явятся «мальчики», обеспокоенные тем, что она не показывается на обратном пути. Или не явятся? Сегодня холодное утро. А в «Линкольне» тепло. Может быть, четыре минуты. Она с трудом удержалась, чтобы не посмотреть на большие цифровые часы.

– Я думала, что вы могли бы оказаться полезным для нас, – сказала она. – Полезным для меня. Стиви заказал контракт, но я специально выбрала этих идиотов, чтобы посмотреть, насколько вы хороши.

– Почему Малыш Героин хочет моей смерти? – спросил Курц. Анжелина поняла, что этот человек должен быть очень силен: 40-дюймовый пистолет, который он держал нацеленным на нее, был не таким уж легким, но его вытянутая рука ни разу не дрогнула.

– Стиви считает, что вы в немалой степени причастны к смерти моего отца и сестры, – ответила она.

– Нет, он так не считает. – Голос Курца был лишен всякого выражения.

Понимая, что если она затеет с ним спор, то сможет или выиграть время, или немного раньше получить пулю в сердце, Анжелина решила сказать правду.

– Он думает, что вы опасны, Курц. Вы слишком много знаете. – Такие, например, вещи, что он нанимал вас, чтобы вы наняли Датчанина, который должен был убить Софию и папу, – подумала она, но не стала говорить это вслух.

– А в чем состоит ваш интерес?

– Мои руки начинают уставать. Можно я…

– Нет, – проронил Курц. Пистолет оставался все так же неподвижен.

– Я хочу, чтобы у меня были кое-какие рычаги, когда Стиви выйдет на свободу, – заявила она и сама изумилась. Она сказала этому недавно вышедшему из тюрьмы парню то, чего не сказала бы никому другому во всем мире. – Я думала, что вы будете полезны для меня.

– Каким образом?

– Если убьете Эмилио Гонзагу и его ближайших помощников.

– Какого черта я стану этим заниматься? – спросил Курц. В его голосе, как показалось Анжелине, послышалось даже не любопытство, а легкое изумление.

Она вздохнула. Пришло время сыграть по-крупному. Все или ничего. Она рассчитывала устроить это совсем по-другому. Вообще-то, она намеревалась через несколько недель увидеть Курца перед собой на коленях, со связанными за спиной руками. Если уж на то пошло, то, возможно, и без нескольких передних зубов. Теперь же она могла лишь продолжать говорить и следить за его лицом, за его глазами, за мускулами вокруг рта, за кадыком, повинующимся глотательному рефлексу – за теми деталями человеческого тела, которые не способны не реагировать.

– Это Эмилио Гонзага двенадцать лет назад заказал убийство вашей маленькой подружки Саманты, – сказала она.

На секунду Анжелина почувствовала себя как дуэлянт, чей пистолет только что дал осечку. Твердое лицо Джо Курца не изменилось ни на йоту – никак и ничем. Его глаза были точь-в-точь такими, какими они были бы на изображении средневекового палача, сделанном кистью Иеронимуса Босха, – если бы такое изображение существовало; Анжелина знала, что такой картины на свете не было. На одно немыслимо краткое мгновение ей захотелось кинуться на землю, перекатиться, выхватить из-за пояса 45-дюймовый «компакт витнесс», но направленное на нее неподвижное черное дуло сразу же заставило ее отказаться от этого намерения.