Тиран в шелковых перчатках - Габриэль Мариус

Диор удивленно вскинул брови и не нашелся с ответом.

Амори насмешливо посмотрел на нее:

— Уверен, что ты наполовину права, милая.

— И что это значит?

Никто ей не ответил. На место допитых коктейлей с шампанским тут же принесли новые. В бар, и без того людный и шумный, набилось еще больше народу. Под взрыв аплодисментов красивая блондинка с точеной фигурой подошла к пианино и запела глубоким контральто.

— Это Сюзи Солидор, — пояснил Пуленк. — Владелица бара. Кокто в него вложился. Он ужасно расчетлив — они делают большие деньги. Видите эти портреты на стенах? Все они изображают. Сюзи.

Присмотревшись, Купер поняла, что Пуленк прав.

— Так много! Хотя не все одинаково хороши.

— Вот лучший, — показал он. — Кисти де Лем-пицка. А там — Пикассо. Рядом с ним Брак. Сюзи поставила целью стать женщиной, которую больше всего рисуют художники. Это или невероятное тщеславие, или гениальность — никто так и не разобрался, что ею движет.

— Мне кажется, она чудесная, — сказала Купер, восхищенная поразительным лицом, платиновым бобом и глубоким вибрато певицы.

— Вы так думаете? — Пуленк наблюдал за ней. — Если хотите, я могу вас представить. На ваш страх и риск.

— Конечно хочу!

— Конечно, — ответил он с полуулыбкой. И опять у нее возникло ощущение, что она не до конца улавливает суть происходящего, хотя для всех остальных та очевидна.

Пианист заиграл вступление к «Лили Марлен». Песня, популярная у союзников и исполнявшаяся сейчас на французском, была все-таки немецкой, и Купер удивилась, услышав ее здесь. И действительно, кое-где в зале раздались свист и шиканье — а в манере исполнения мисс Солидор чувствовался некий вызов аудитории.

— Это ее коронный номер, — объяснил Пуленк. — Она пела ее для немецких офицеров каждый вечер. Участники Сопротивления ненавидели Сюзи. Но она продолжает петь ее и сейчас, чтобы показать — она их не боится.

— Сюзи поступает храбро, но не мудро, — заметил Диор.

Купер криво усмехнулась:

— Забавно. Недавно то же самое сказали обо мне.

Пуленк наклонился и проговорил ей на ухо:

— Во время оккупации она и Кокто каждую неделю ужинали с Коко Шанель в «Рице». Жить там позволялось только близким друзьям немцев. У Шанель был свой номер. В определенных кругах симпатизировали нацистам — вы же понимаете?

Три молодые женщины — юные, красивые, прекрасно одетые — заняли соседний столик.

— Манекенщицы Скиапарелли, — вздохнул Диор. — Предмет зависти каждого кутюрье в Париже. Разве они не изумительны?

Купер во все глаза уставилась на женщин, блистающих в атласных платьях. Они выглядели настолько божественно, что ее не смущал даже собственный жалкий наряд. Их одежда поражала воображение. А сама Купер, как ее ни одень, все равно никогда не будет выглядеть так же блистательно.

Между тем за столом жаркий обмен сплетнями перемежался взрывами дикого хохота. Союзники подошли к реке Марна. Коко Шанель обвинили в шпионаже в пользу Германии, и та бежала в Швейцарию со своим немецким любовником. Коммунисты вознамерились захватить Париж. Маки[11] подстрелили Мориса Шевалье за его коллаборационизм и теперь охотились на Мистенгет. Они казнили маршала Петена и водрузили его голову на пику. От обилия слухов голова шла кругом.

Шампанское тоже кружило голову. Купер давно столько не пила, и через некоторое время зал начал вращаться у нее перед глазами. Но все же не настолько, чтобы она могла не заметить, как Амори беседует с кудрявой молодой женщиной, глубокий вырез платья которой щедро выставлял на обозрение пышную грудь, поглотившую все внимание ее мужа. Купер увидела, как женщина запрокидывает голову, заливисто смеясь над какой-то его шуткой.

Она отвернулась от них к Пуленку и Диору, которые сидели, тесно прижавшись друг к другу, как пара ребятишек на взрослой вечеринке.

— Каждый имеет право быть любимым, — заплетающимся языком провозгласила она.

— Мы с Франсисом обладаем слишком заурядной внешностью, чтобы иметь любовников, — сказал Диор, осушая бокал. — Думаю, нужно принести еще напитков.

— Он о себе невысокого мнения, — сказала Купер Пуленку, когда Диор ушел.

— И невысокого, и слишком высокого.

— Он целыми днями стоит у окна, как будто чего-то ждет.

— О да! Мы все гадаем, какой новый поворот готовит судьба месье Диору. Он ведь гений, да будет вам известно. Его постигло страшное разочарование. Его отец обанкротился, и Кристиан был вынужден закрыть свою художественную галерею и распродать все картины — среди них шедевры Дюфи, Миро и Дали — за бесценок. А теперь он создает платья для дам.

— Амори утверждает, что мода умерла.

— Многие утверждали, что и музыка умерла. Что все мыслимые сочетания нот уже исчерпаны, и создать новую мелодию невозможно. Однако я льщу себя надеждой, что мне удалось сочинить несколько совершенно новых мелодий, не слышанных прежде. Пусть они и просты, зато свежи, приятны и легко запоминаются.

И я буду весьма удивлен, если Диору не удастся нечто подобное.

— Тогда, вполне возможно, он станет богатым и знаменитым.

— У него есть друзья, которые любят его просто так. А еще он удачлив. Если говорить о Диоре, всегда можно рассчитывать на три его качества: талант, удачу и умение дружить.

Талантливый месье Диор вернулся с новой партией напитков. Визави Амори по-прежнему взвизгивала от смеха, сверкая голубыми глазами; темные кудряшки, обрамляющие личико, мило подпрыгивали, пока их хозяйка флиртовала с мужем Купер. Судя по дерзкому выговору, присущему кокни, она была англичанкой.

— Кто та женщина? — спросила она у Диора.

— Приехала из Лондона. Представляется моделью.

— Она заигрывает с моим мужем.

Пуленк отрицательно помотал стриженой головой:

— Она точно так же стала бы заигрывать с любым мужчиной, попавшимся ей на глаза.

Они теснее сдвинули стулья вокруг стола, чтобы за ним смогли уместиться вновь прибывшие: Жан Кокто, Сюзи Солидор и еще пара человек, которые решили к ним присоединиться. Пуленк кивнул блондинке, указывая на стул возле Купер.

— Сюзи, это Купер, новая муза Кристиана. Она хотела с тобой познакомиться.

Вблизи выяснилось, что Сюзи не так молода, как поначалу показалось Купер: ей, вероятно, было за сорок. Красивая женщина, хотя ее лицо своей неподвижностью напоминало маску. Полуприкрыв карие глаза, певица внимательно оглядела Купер из-под платиновой челки.

— У Кристиана всегда был превосходный вкус, — заявила она глубоким низким голосом.

— Не думаю, что хоть в каком-то смысле могу быть музой для месье Кристиана, — смутилась Купер.

Сюзи непринужденно накрыла ее руку своей ладонью.

— Вы подобны глотку свежего воздуха, — промурлыкала она. — Юная, энергичная, яркая. Нам так этого не хватает. Мы устали от серости. Расскажите нам о себе все-все.

— Мне нечего вам рассказать, мадам.

— Пожалуйста, зовите меня Сюзи. Вы станете прекрасной музой для Кристиана. Если американка красива, она затмевает всех своей красотой. А теперь рассказывайте. — Она обнажила в улыбке зубы — такие же красивые и здоровые, как и все в ней.

От такого пристального, хоть и лестного внимания Купер бросило в жар. Она внезапно обнаружила, что коктейли развязали ей язык и она без умолку говорит о своем детстве, о смерти матери, о бурном романе с Амори. Певица слушала, облокотившись о стол и подперев подбородок ладонью, не сводя с Купер мечтательного взгляда; ноздри ее трепетали, как будто она вдыхала редкое благовоние. Когда поток речи Купер наконец иссяк, Сюзи наклонилась к Диору:

— Какая дивная находка, Кристиан. Это дитя — сама изысканность.

Диор кивнул:

— Да, это так.

— Я намерена похитить ее у вас.

— Я вам этого не позволю.

Хотя Купер и понимала, что ее просто поддразнивают, она почувствовала себя неловко, и ей захотелось спрятаться от устремленного на нее всеобщего внимания. Мисс Солидор продолжала держать ее за руку, но этот жест, казалось бы ободряющий, заставлял Купер чувствовать себя чуть ли не пойманной в ловушку. К счастью, слово взял Жан Кокто и тут же завладел ее местом в свете софитов, обведя присутствующих своим гипнотическим взглядом. Спасибо ее скудному французскому — и «Дому Периньону», Купер не понимала и половины из того, что он говорил.