Маргарита - Алекс Норк

«Что я делаю? — бегал заяц у нее в голове. — Почему я так делаю?»

Смех продолжался, нарушая разумные пределы времени.

— Психоз какой-то, вы не находите, доктор?

— Очень напоминает.

— А, выключайте. Пошли в столовую перекусим. Через сорок минут наше новое существо проснется.

Жрущий порося кругловатый мужик торчал уже по всей Москве, и ни одна экспозиция не повторялась: то он душевно откусывал от очередного куска, то совал его маленький остаток вместе с огурцом в рот, то надрезывал, и бесконечный порось не изменял свою волшебную аппетитность.

Госпожа Аугелла прибыла точно в срок.

— Пойдемте, сударыня. Наденьте халат. Доктор, вы готовы?

— Готов.

Свет в комнате только от камеры, в которой лежит молодая голая женщина.

Рост средний, хорошие пропорции, на голове короткие совсем черные блестящие волосы, нос слегка удлиненный, брови черные — длинные, не густые.

— Она уже просыпается. Доктор, откиньте колпак.

Веки женщины чуть поднялись и опять опустились.

Рот приоткрылся и остался таким.

Профессор чуть наклонился:

— Вы меня слышите?

— Да.

— Скажите что-нибудь.

Рот приоткрылся шире:

— Грепала я этот педи.

— Э… — профессор удивленно взглянул на помощника и на гостью.

— Она имеет в виду собачий корм «Педи грепал» — терпеть его не могла. — Превосходная Маргарита, профессор!

— Маргарита? — он только сейчас подумал, что и не знал имя собаки.

— Рута, Рота, Рита — по корням одно имя. А все должно происходить от родного. Ротвейлер — Рита Вейлер. Открой глазки, милая, и скажи, как тебя зовут.

Веки двинулись и открылись.

— Ресницы изумительные, — тихо произнес Борменталь.

Темные небольшие внимательные глаза.

— Меня зовут Маргарита.

— Умница. Теперь будь самостоятельной, вылезай из этого корыта, а Зина поможет тебе одеться. Пойдемте, господа, кинем чего-нибудь по такому случаю, — она проговорила в уже открытую дверь: — Зина, в прихожей большая сумка с одеждой.

Среди машин у длинного тротуара Третьяковской галереи стояла одна ничем не примечательная, так себе — фургончик для хозяйственных нужд.

Из фургончика шла трансляция непосредственно на Лубянку. И не просто, а в кабинет самого Катушева.

Катушев был умным человеком, и разумеется, как все люди такого рода, это свойство никогда не выпячивал. К тому же, имея немалый управленческий опыт, он знал, что большая часть проблем рождается из «суеты-сует» и сама собой исчезает в этой стихии — ломать копья, следовательно, где попало не нужно.

Утром он уже прослушал выступление лидера партии «Эх, Россия» Козулинского в программе «Еще сочка», потом шустрые журналисты показали очередной репортаж с родины «лидера» — далекого сибирского городка Забуйска, получившего, оказывается, свое название от того, что, купаясь в местной реке, Ермак Тимофеевич заплыл за буек.

А теперь Катушев слушал прямую трансляцию из квартиры профессора Рождественского и делал про себя выводы.

Нет, не те, совсем не те, которые стал бы делать обыкновенный, так сказать, человек.

Ришельевич с Полуниным встретились еще вчера вечером — тот сам позвонил, и с первых слов стало ясно — история одна к одному.

Решили, что деньги надо платить.

И надо… ах, господа, если вы думаете, что есть хоть один олигарх не связанный с авторитетами уголовного мира, если вы так думаете, господа, вы очень наивны.

Деньги сейчас заплатить, а потом вернуть их с прибавкой и со шкурами этих мерзавцев.

И откуда они взялись по Москве — добры молодцы и красны девицы — складно одетые, с надписями на груди «Эх, Россия!», улыбками радуют, здоровьем пышут: «Ну зачем ты пьешь пиво — выпей кваску». И хороший квасок, пробирающий. «Бараночку скушай!» Вкусная. «Не суй в рот вонючую сигарету, вот конфеточку съешь». Люди берут. «Не соситесь вы там у дерева, вам обоим противно, не вершите над плотью насилье».

Что Москва, по всей стране покатилось.

Катушев, разумеется, знал.

Удивительно, что Бурков еще не звонит.

— Посмотрите, какая прелесть!

Зина почти тащила за руку стройную брюнетку в светло-коричневом платье с коротенькими, разбросанными по голове волосами.

— Браво, Марго, Мессир будет очень доволен!

— Кто, простите?

— Возможно, вы познакомитесь, профессор. Хочешь, милая, с нами хлопнуть?

— Нет.

— Ты голодна?

— Нет.

— А чего ты хочешь?

— В Третьяковскую галерею.

— Денис Денисович, мы вместе пойдем.

— Пойдите, Зина. Вы, доктор Борменталь, тоже желаете присоединиться?

— Хотелось бы. Стыдно сказать, сколько там не был.

— Вот и чудно, — гостья встала из-за стола, — а я полечу по делам.

Она сделала два шага к окну, потом, словно опомнившись, повернулась к прихожей.

Вот, Бурков почти что в психозе.

— Это Смирновские бабки у них, вы, что, не понимаете?!

— Очень возможно, мы этот вопрос изучаем.

— Наезжать надо, а не изучать!

— Хотите, чтобы я послал спецназ на их штаб-квартиру?

— Вот именно! А с собакой что? С этим экспериментом?

— Удался.

— То есть очеловечилась?

— Вполне.

— И где она сейчас?

— В Третьяковской галерее.

— За ней наблюдают?

— Конечно.

— Когда отправите группу на их штаб-квартиру?

— Поздним вечером, это удобней.

В разговоре не прозвучало то, что оба знали, и что в Кремле очень бесило — добры молодцы и красны-девицы кроме полезных здоровью советов спрашивали и приговаривали: «А где денежки-то ваши, братцы? За границей они — тю-тю. Эк, заводики бы на них построить, профессиональное обучение молодежи при них…»

Капитан Вепрь ничего не боялся.

Кроме начальства.

И на предмет по его приказу оторвать кому-нибудь голову, не сомневался в себе ничуть.

Да и команда как на подбор — только морду подставь.

Упаковались в автобус и поехали по замоскворецкому адресу — шофер сам найдет.

А там — всех на пол, все бумаги — в мешки, и туда же жесткие диски с компьютеров и прочую мелочь.

Хорошо.

Выехали на Пятницкую.

Потом в переулок.

Еще в один.

Встали, капитан скомандовал: «На выход!»

Светящиеся окна офиса, козырек округлый над подъездом, по козырьку широкой неоновой полосой: «Эх, Россия!»

Капитан вышел, размял ноги, дожидаясь пока вывалятся остальные, и заметил сейчас только на крыльце под козырьком девицу-уборщицу.

Странная, однако, девица — водит шваброй какой-то, а сама в легкой шелковой юбочке, коротенькой очень, кофточка совсем открытая и… он присмотрелся — грудь без лифчика.

Темные пушистые волосы, вся какая-то… взял бы да съел.

Команда — он уже знал по секундам — стоит готовая сзади.

Девушка перестала мести и головка посмотрела на них.

— Ой, здрахуйте, мальчики! Это я по-украински. Меня Галю зовут.

Сзади послышались неположенные смешки.

Ветер непонятно откуда — капитан не почувствовал его на себе — ветер вздернул тонкую юбочку, поднял ее вверх, ножки, трусики… которые и не трусики почти вовсе… ветер, прикоснувшийся к этой прелести, дунул на капитана, и прямо в голову, голова на секунду потерялась в этом чудесном тепле… а еще через пару секунд капитан почувствовал, что с ним происходит нечто, как в подростковом сне лет двадцать назад, и оно… уже произошло.

Ветер пропал, девица стыдливо оправляла юбочку.

— Звиняйте, мальчики, ой, конфузно.

«Главное, чтобы никто не заметил — мелькало в голове капитана — мокро-липко, но не расставлять слишком ноги».

— А давайте я вам сведаю про Украйну — ридну мати мою.

Капитан был сейчас не против паузы.

— Яки у нас гарны дивчины, яки умелицы. Поглядайте!

Девица поставила швабру, и та установилась, как шест.

Обвилась вокруг, обласкала, а дальше пошло такое…

Капитан начал бороться с собой…

Стискивать рот…

А потом кусать губы — теперь в голове был не теплый ветер, а мучительно жгучий, рвущийся…

Рвущийся вниз!..

Он в бессилии от случившегося поражения издал какие-то звуки, предательски выдавшие его…

Нет, там сзади звуков раздавалось гораздо больше.

Переводя дыхание, капитан осторожно повернул голову — строй… его просто не было — кто-то тяжело дышал и сплевывал, некоторые неуклюже вытаскивали из пачек сигареты…

Девица откинула швабру-шест, и та словно улетела куда-то.

— Но с вами, мальчики, я не пойду. Как говорил Великий Кобзарь: не ходи Галю з-з москалем!

— И не ходи, — на пороге, пропустив ее в открывшуюся дверь, появился мужчина в форме охранника. — Виньтите отсюда.