Ты родишь мне после развода (СИ) - Мария Устинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я ощущаю себя брошенной и покинутой. Такой одинокой, хоть на луну вой. Представляю, что он сейчас делает. Может, тоже думает обо мне и ждет как хищник возможности со мной встретиться.
Только вряд ли наше свидание мне понравится.
Глава 5
Самое хреновое в побегах — очень хочется вернуться.
Это так выбивает из колеи, что хочется связаться с прежними знакомыми, идти в привычные места и домой тянет так, как никогда не тянуло. Именно в момент смертельной опасности, вот такая подлость.
Утром я глотаю растворимый кофе, глядя в окно и удрученно констатирую, что кроме уборки заняться нечем. Из-за этого еще сильнее хочется домой. В обед запланировано развлечение — нужно будет спуститься в кафе и еще раз проверить, что пишут в новостях.
Заодно сестре позвоню.
В обед спускаюсь в двор, но в кафе не захожу — денег маловато. Рядом тоже есть вай-фай. Сначала звоню сестре, но дозвониться не получается. Пока не нервничаю сильно, но тревога появляется.
Читаю новости: ничего нового. Даже странно — человек умер и что, об этом одна маленькая заметка и больше ничего?
Перезваниваю сестре, она отвечает.
— Алло!
— Наконец-то, — выдыхаю я. — У тебя все нормально?
— Да! Не волнуйся!
— У меня тоже, — выдыхаю я. — До завтра.
Сую трубку в карман после короткого разговора, оглядываюсь, пытаясь придумать себе занятие. Очень хочется пройтись, но это может быть небезопасно.
Я не знаю, что делать.
Все зависло в мертвой точке. Я не могу прятаться здесь вечно и ничего не знать о происходящем. Деньги рано или поздно закончатся, а Вадим оборвет телефон, потом подаст в розыск. Но выбора нет. Возвращаться сейчас слишком опасно. Остаток времени убираю студию, что не особо ей помогает, ужинаю, и ложусь спать. Уже почти проваливаюсь в сон. Мне снится, что я снова в «Амелии», обслуживаю третий стол… Но из мягких лап сна меня вырывает настойчивый звонок.
Открываю глаза и пытаюсь сообразить, приснилось или звонили в дверь. Аккуратно спускаю ноги на пол, прислушиваясь, и звонок раздается снова. Да это же телефон!
Вздрагиваю — я что, забыла его отключить? Бегу в коридор, на дне отыскиваю трубку, и пялюсь на экран — звонит сестра.
— Да! — выдыхаю я.
— Карина! — рыдает в трубке сестра. — Карина…
— Что случилось? — пугаюсь я горького плача.
В голосе такое страдание, что я пугаюсь — что-то случилось с Алинкой.
— Карина… Он приходил, — сквозь плач толком ничего не разобрать, но я понимаю, о ком она, и на спине появляются мурашки.
Я застываю у окна.
— Он был у меня! Схватил Алинку… Посадил ее в машину и привез ко мне! Пока она в машине сидела, со мной говорил.
— Что он сделал?
— Ничего… — рыдает она. — Ничего, Карин… Мне пришлось сказать, где ты. Прости. Это было час назад. Он запер нас в ванной и забрал телефон…
— Так, ничего, — выдыхаю я. — Ничего. Ты правильно поступила. Я сейчас что-нибудь придумаю… Как он выглядел? Что за машина?
Сестра давится рыданиями.
— Черный… Черный…
— «Ягуар», — говорю я, глядя вниз.
Потому что именно эта машина стоит во дворе. Надеюсь, мне показалось…
По спине расползается холод, вцепляясь в сердце. Я лихорадочно думаю, как спастись. Он ведь не войдет, если я не открою… У него нет ключа, так что все будет хорошо. Но меня ведь что-то еще разбудило. Какое-то неприятное ощущение и сон был напряженным.
Что-то не так.
Дело не только в звонке сестры. У меня на спине холодные мурашки и ощущение, что целятся между лопаток.
— Положи трубку, — раздается плавный голос Ярова позади. — Давай, Карина. Не заставляй меня ждать.
От неожиданности я роняю телефон и оглядываюсь.
Студия крошечная, от окна прекрасно видно входную дверь. В квартире темно, но в полумраке я вижу очертания фигуры в деловом костюме.
Яров стоит, сунув руки в карманах. Поза безмятежная, он абсолютно уверен в себе.
Я отступаю и спиной упираюсь в подоконник.
— Не трогайте меня, — бормочу я. — Произошла ошибка. Я ни в чем не виновата.
— Сейчас и узнаем, — он идет ко мне тихо, как хищник, и также неотвратимо.
Пульс бьется в горле. Я не могу ни дышать, ни глотать от страха.
Яров останавливается напротив меня. Свет из окна наползает на лицо, белая его мертвенно-бледным. Он улыбается, глаза спокойные и теплые, но этим меня не обманешь. Он выглядит, как очень опасный человек.
В черном костюме он похож на гробовщика или дорогого телохранителя. От него пахнет тем же парфюмом, что и в «Амелии». Он вообще выглядит так же, словно то, что на него покушались — всего лишь неприятный пустячок, а не конец света.
— Я все расскажу, — сразу же говорю я.
Яров кивает:
— Конечно, ты все расскажешь, дорогая.
Он оглядывается брезгливым взглядом, как кот. Ему не нравится мое убежище, он презирает эту мещанскую студию, ремонт, обстановку.
— Иди сюда, — схватив меня за плечи, Яров сажает меня на грязный топчан.
Замечаю, что он старается ни к чему не прикасаться, чтобы не испортить свой супер-костюм. Он, наверное, стоит, как эта студия.
Отступает назад. Я сижу, обхватив плечи и смотрю исподлобья.
— Что произошло в «Амелии» тем утром? Рассказывай.
— Подруга попросила меня подменить, — я ежусь, и выдыхаю, чувствуя слабость. Как было бы хорошо, если бы за меня кто-то разобрался с этими проблемами, но не с моим счастьем. — Она должна была обслужить ваш стол. Я согласилась.
Я выдыхаю, вспоминая тот день.
— После того, как я приняла заказ, — поднимаю глаза. — Помните?
— Помню, — сдержанно отвечает он. — Тебя трудно забыть.
— Меня вызвали к директору, — его реплику пропускаю мимо ушей, не знаю, что бы это значило. — Там был незнакомый мужчина и с ним еще двое. На столе уже стоял стакан с напитком. Они меня заставили…
— Заставили — что?
— Отнести стакан вам.
— Именно мне?
— Да, — киваю я. — Я должна была отдать его вам. Ваш друг злился из-за заказа и буквально вырвал его из рук. Это правда. Вы можете посмотреть записи с камер. Или опросить сотрудников. Мне кажется, они все знали, потому что там никого не было. Все как будто исчезли, когда я несла напиток.
— Как он выглядел?
Я теряюсь, хорошо его помню и представить легко, но по памяти фото не сделать, а описание получается скудным. Особых примет не было. Описываю, как могу. Судя по взгляду Ярова, описание ему ни о чем не говорит.
— О чем они еще говорили?
— Ни о чем, —
