Фрагмент анализа истерии (История болезни Доры) - Зигмунд Фрейд

Когда в психоаналитическом лечении появляется конкретно обоснованный и безупречный ряд мыслей, то на какой-то момент врач, наверняка, окажется в замешательстве. Когда больной задает вопрос: «А что, если все это так и было? Что Вы можете здесь изменить, после того, как я рассказал Вам это?» Вскоре тогда замечаешь, что такие недоступные для анализа мысли используются больным для того, чтобы скрыть другие, которые они желают не подвергать критике и осознанию. Так ряд упреков, адресованных другим лицам, позволяет предположить наличие ряда самоупреков такого же содержания. Нужно только упреки, относящиеся к другим лицам, переадресовать назад к самой личности оратора. Такой способ защиты от какого-либо самоупрека, когда этот же упрек направляется на другое лицо, имеет в себе что-то неоспоримо автоматическое. Прообраз его находится в «ответных маневрах» детей, когда они не задумываясь отвечают: «Ты сам врешь», – если их обвиняют во лжи. Взрослые, стремясь в свою очередь оскорбить, выискивали бы какую-нибудь реальную слабую сторону противника, а не стремились бы повторить ответ противника. Такая проекция упрека на другого без изменения его содержания и, таким образом, без привязанности к реальности, проявляется в паранойе, как бредовый процесс.

Вот так и упреки Доры, относящиеся к ее отцу, были «подпитаны», продублированы самоупреками того же содержания. Сейчас мы покажем это подробнее. Она была права в том, что отец не хотел прояснить для себя поведение господина К. по отношению к своей дочери, чтобы не нарушать свои отношения с госпожой К. Но и дочь делала то же самое. Она сделала себя совиновницей этих отношений, а на все знаки, которые бы могли показать их действительную природу, просто не обращала внимания. Только после приключения на озере у нее открылись глаза, и тогда начались ее строгие придирки к отцу. А до того все эти годы она, как только могла, содействовала любой возможности для общения отца с госпожой К. Она не шла к госпоже К., если ожидала там увидеть отца. Она знала, что в таком случае дети будут выставлены из дома, и выбирала такой маршрут, чтобы встретить на пути детей и погулять с ними. В доме находилось еще одно лицо, которое хотело заблаговременно открыть ей глаза на отношения отца с госпожой К. и побудить ее на борьбу с этой женщиной. Это была их последняя гувернантка, очень начитанная старая дева свободных взглядов. [Эта гувернантка, которая прочитала все книги о половой жизни и тому подобные, и рассказывала о них девочке. Она же прямодушно попросила Дору о том, чтобы та держала все, относящееся к этому, втайне от родителей, так как, конечно, невозможно узнать, как бы те отнеслись к этому. – Вот именно в этой-то деве я и искал какое-то время источник всех тайных познаний Доры, и возможно, я не совсем здесь ошибался.] Учительница и ученица одно время находились друг с другом в действительно хороших отношениях, потом вдруг совсем неожиданно девочка поссорилась с ней и настояла на ее увольнении. Все то время, пока старая дева еще обладала влиянием, она использовала его для того, чтобы натравить всех на госпожу К. Она растолковывала маме, что никак не соответствует ее достоинству то, что она терпит такую близость своего мужа с чужой женщиной. Она обратила внимание Доры на все то, что могло показаться странным в таком общении. Но все ее старания оказались напрасными. Дора оставалась нежно преданной госпоже К. и не хотела и слышать о чем-либо, что могло бы выставить общение отца с госпожой К. в непристойном виде. С другой стороны, Дора очень хорошо могла разобраться в мотивах, которые побуждали ее гувернантку. Слепая, с одной стороны, она была достаточно проницательна, с другой. Дора заметила, что дева влюблена в папу. Когда отец находился вместе с ними, старая дева казалась совершенно другим лицом. Тогда она могла быть забавной и услужливой. В то время, когда семья уже пребывала в фабричном городке, и госпожа К. была вне уровня досягаемости, гувернантка натравливала отца на маму как на оставшуюся соперницу. Все это Дора еще не засчитывала старой деве во зло. По-настоящему разозлилась она лишь тогда, когда заметила, что она сама совершенно безразлична для гувернантки и что оказываемая ей любовь фактически предназначена отцу. Во время отсутствия отца в фабричном городке у этой девы никогда не оказывалось времени для нее, она не хотела гулять с Дорой, не интересовалась ее работами. Но не успевал отец еще появиться дома, как та вновь проявляла себя готовой ко всем служебным обязанностям и к любой помощи. Тогда старая дева просто поражала ее.

Эта бедняжка с невольной ясностью осветила Доре часть ее собственного поведения. Как эта дева по временам была настроена против Доры, точно так же бывала настроена и сама Дора по отношению к детям господина К. Она замещала им мать, учила их, ходила с ними гулять, полностью возмещала им тот незначительный интерес, который проявляла по отношению к ним настоящая мать. Между господином и госпожой К. часто говорилось о разводе. Но развод не осуществился из-за того, что господин К., который был любящим отцом, не захотел отказаться ни от одного из своих детей. Общий интерес к этим детям с самого начала был «связующим звеном в отношениях господина К. и Доры. Но очевидно, что занятия с детьми были для Доры лишь предлогом, который должен был ей самой и всем посторонним помочь скрыть нечто другое.

Из ее поведения по отношению к этим детям, как это хорошо было видно на примере поведения гувернантки, по отношению к ней самой, вытекает то же самое следствие, что и из ее молчаливого одобрения общения отца с госпожой К. А именно, что она все эти годы была влюблена в господина К. Когда я высказал это предположение, я не нашел у нее никакого отклика, хотя она сразу же сообщила, что и другие лица обращали на это ее внимание. Одна из кузин одно время, часто навещавшая их в Б., сказала ей: «Да ты же просто по уши влюблена в этого господина». Сама она не хотела вспоминать о таких чувствах. Когда же избыток всплывшего материала сделал невозможным отрицание, она созналась, что могла быть влюблена в господина К. в Б., но после сцены на озере все это уже далеко позади. [Здесь возникает вопрос: если Дора любила господина К., то как можно тогда объяснить ее отказ в сцене на озере или, по меньшей мере, грубую форму этого отказа, говорящую о горькой обиде? Как могла влюбленная девушка в этом предложении, которое ни в коем случае не было сделано грубо или непристойно, увидеть какое-либо оскорбление?] [См. второй сон. В любом случае было установлено, что тот упрек в игнорировании неотвратимых семейных обязанностей и рассмотрении любых ситуаций по собственному произволу, как это удобно лишь для себя, этот упрек, адресованный ею отцу, можно.отнести и к ней самой.]

Другой упрек, адресованный отцу в связи с тем, что он придумал себе болезнь в качестве предлога и использовал её как средство, опять же совпадает с частью ее собственной тайной истории. Однажды Дора пожаловалась на якобы новый симптом режущей боли в животе, и когда я спросил: «Кого же Вы этим копируете?», – то я угадал. За день до того она навестила своих кузин, дочерей умершей тети. Младшая стала невестой, а у старшей из-за этого появились сильные боли в животе и она должна была уйти на Земмеринг[4]. Она полагала, что у старшей была только зависть, она всегда сказывалась больной, когда хотела чего-то достичь, и как раз сейчас она хочет уйти из дома, чтобы не присутствовать при счастьи сестры. [Обычное явление среди сестер.] А боли в животе у самой Доры ясно говорили, что она идентифицировалась с принимаемой за симулянтку кузиной. Это могло быть так, потому что она также завидовала более счастливой сестре из-за ее любви, или же потому что она в судьбе старшей сестры, которая недавно пережила несчастную любовь, увидела свою собственную трагедию. [Какие другие выводы я сделал из болей в животе, я расскажу позднее.] Насколько же умело могут применяться болезни, она узнала и в наблюдениях за госпожой К. Часть года господин К. был в поездках. Когда бы он ни возвращался, он находил госпожу К. больной. Хотя еще вчера, как знала Дора, она была совершенно здорова. Дора понимала, что присутствие мужа воздействовало на его жену болезнетворно, и что тот приветствовал такое болезненное состояние, чтобы уклониться от ненавистных ему супружеских обязанностей. Одно из замечаний о ее собственных сменах недуга и здоровья во время первых проведенных в Б. девических лет, которое она неожиданно вставила в этом месте, навело меня на следующую догадку. Колебания ее собственного состояния необходимо рассматривать в той же зависимости, как и смену состояний госпожи К. А в технике психоанализа существует даже такое правило, что внутренняя, но все еще скрытая связь вскрывается посредством соприкосновения, временного соседства ассоциаций, точно так же, как в письме поставленные рядом «н» и «а» значат, что из них нужно образовать слог «на». У Доры было несметное количество припадков кашля с полной потерей голоса. Не должно ли на появление и исчезновение этих проявлений болезни оказывать влияние присутствие или отсутствие любимого? И если это так и было, то тогда можно где-то здесь выявить обозначившуюся закономерность. Я спросил, какова в среднем была длительность этих припадков. Примерно от трех до шести недель. А как долго отсутствовал господин К.? Она должна была признаться, что тоже между тремя и шестью неделями. Таким образом, своей болезнью она демонстрировала свою любовь к К., в то время как его жена свое отвращение. Только нужно было принять к сведению, что Дора вела себя совершенно противоположным образом, чем жена. Девушка была больной, когда он отсутствовал и здоровой, когда он возвращался. И, действительно, похоже, все так и было, по меньшей мере, в первый период припадков. В последующее время, вероятно, появилась необходимость скрывать совпадение припадков болезни с отсутствием этого тайно любимого мужчины, чтобы таким постоянством не выдать тайны. И сохранилась лишь продолжительность припадка в качестве индикатора его первоначального значения.