Отрицание ночи - Дельфина де Виган

Люсиль готовилась слопать вторую часть мороженого, когда увидела Жан-Марка. Он шел к ребятам. Варфоломей вздохнул:

– Черт, Жан-Марк идет. Сейчас опять встанет перед нами как столб.

За год Жан-Марку успели придумать кличку «столб», которая одновременно напоминала детям о любви Жоржа к регби и отражала натуру мальчика. Приемный сын вечно стоял на границе двух лагерей, не принадлежа в реальности ни к одному. Взрослые относились к нему снисходительно, а дети – подозрительно.

– Мама беспокоится и всюду вас ищет, – сказал Жан-Марк, подойдя к столику.

Варфоломей молча посмотрел на брата.

Он не хотел его видеть. Да и деньги на мороженое закончились. К тому же дети сидели в окружении приличных людей, и Жан-Марк только опозорил бы их своим странным акцентом, от которого никак не мог избавиться. Жан-Марк покосился на вазочки с мороженым, и у него заблестели глаза.

Люсиль наблюдала за новым братом. На фоне загара шрамы на ногах казались совсем белыми, почти фосфоресцирующими. Родная мать Жан-Марка долгое время принуждала его стоять на коленках в раскаленных углях. Врач сказал Лиане, что рубцы останутся на всю жизнь и ничем их не сотрешь. Жан-Марк глядел на сестру исподлобья, с тревогой. И внезапно Люсиль накрыла волна нежности, наверное, она бы даже обняла мальчика…

– Ты тоже такое мороженое хочешь?

Жан-Марк несколько раз кивнул. Люсиль вынула из кармана собранные монеты, а Варфоломей, как старший, крикнул официантке:

– Мадемуазель, пожалуйста! То же самое – для молодого человека!

Варфоломей чувствовал себя уверенно, повторяя слова и жесты отца, а Жан-Марк просто светился – и не в предвкушении великолепного «банана-сплит», которое он, скорее всего, даже до конца не осилит, а потому, что его допустили на прекрасную террасу и позволили сидеть вместе с Варфоломеем и Люсиль.

– Я тебя сегодня видела в воде. Быстро плаваешь, – Люсиль улыбнулась.

Жан-Марк не ответил, и Варфоломей с ноткой зависти добавил:

– Ты мог бы участвовать в соревнованиях.

Люсиль обрадовалась:

– Ты бы стал чемпионом мира, твоя мама увидела бы тебя, красавца, в газетах, не поверила бы своим глазам, а потом сошла бы с ума от ярости!

– А еще ты бы стал богатым, богатым, как царь Крез, – воскликнул Варфоломей, повторяя выражение отца, казавшееся мальчику весьма образным.

– Только представь свою фотографию! Ты – с огромными мышцами, а твоя мать в ужасе, ведь ты можешь прийти и отомстить!

Услышав слова Люсиль, Варфоломей вскочил, расставил ноги и выпрямился, демонстрируя мощные грудные мышцы и плечи. Дети расхохотались.

Официантка принесла Жан-Марку вазочку с мороженым. Оно выглядело еще более огромным, чем у Люсиль и Варфоломея. Мальчик посмотрел на сестру и, дождавшись одобрительного кивка, набросился на десерт.

Наступила осень, и Люсиль показалось, что если в семье и не восстановился прежний покой, то, по крайней мере, буря миновала. Тоска и печаль постепенно слились с бытом и утекли туда же, куда утекает мутная вода из-под вымытой посуды и выстиранного белья. Живот Лианы уже несколько месяцев пустовал. Жан-Марк поселился в комнате братьев, перестал кричать по ночам и опускать глаза, когда с ним заговаривают. Жан-Марк до такой степени вписался в обстановку, что все практически забыли о его происхождении и не могли себе вообразить семейное фото без него. Люсиль думала, что теперь семья, наверное, наконец-то состоялась – три мальчика, четыре девочки, – замечательная конфигурация и более чем достаточно народу в одном жилом пространстве, где, несмотря на тесноту, Люсиль занимала достойное место среди старших сестер. Что бы ни происходило, Люсиль оставалась папиной любимицей, папиным загляденьем, той, кому Жорж чаще всего улыбался, той, кого он во всем поддерживал и к кому относился с неизменным терпением, несмотря на нелюбовь девочки к школе и плохие оценки. Жорж лучше кого-либо другого мог оценить особый склад ума своей дочери, ее красноречие и проницательность. Люсиль надеялась на стабильность и равновесие, мечтала о том, чтобы невидимые связи между всеми членами семьи никогда не нарушились. Поэтому ее страшили расставания, отъезды, дистанция.

Когда родители сообщили, что отправляются на выходные в Лондон по приглашению одного из клиентов Жоржа, Люсиль восприняла это как новость о неминуемом землетрясении.

Целые выходные без мамы с папой!

Внезапно два дня показались Люсиль вечностью, и предчувствие беды встало комом в горле. Несколько минут Люсиль смотрела в пустоту, воображая всевозможные ужасы – удары, падения, ожоги – и каждого из братьев и каждую из сестер по очереди в качестве жертвы. Саму себя Люсиль представила под колесами поезда в метро. Девочка осознала, насколько уязвима и хрупка жизнь, жизнь в глазах Люсиль висела на волоске, зависела от неосторожного шага, от одной минуты. Все могло случиться, особенно худшее. Квартиры, улицы, города таили сплошные опасности, катастрофы, драмы.

Лиана и Жорж не имели права рисковать!

По щекам у Люсиль покатились слезы, и она спряталась за спиной Лизбет, которая внимательно слушала отца.

Жорж продолжал рассказывать о том, как спланирован уик-энд, и объяснял, что в отсутствие родителей ответственность за детей несет старшая сестра, но всем младшим предоставлен отличный шанс проявить самостоятельность. Старшим детям поручили готовить еду, водить маленьких на прогулки в сквер, следить за порядком и следовать указаниям Лианы, подробно расписанным на бумажке в клеточку рядом с меню на каждый день и рекомендациями по поводу того, что надо обязательно доесть, пока не испортилось. Мари-Ноэль, коллега Жоржа, обязательно проведает детей разок-другой, и ей в любой момент можно позвонить по телефону. Все ясно?

Разрешенной зоной пребывания по-прежнему оставались улица Клозель, улица Мильтон, улица Бюффо, сквер Монтолон. Запретная зона: сквер д’Анвер.

Лизбет кивнула, а Варфоломей сделал очень серьезное лицо. Люсиль посмотрела на брата и поняла, как восторгает его перспектива провести выходные без родителей. Дрожа всем телом, она вытерла слезы внешней стороной ладони. Ее охватил страх. Но только ее. Ее одну. Ведь она одна знала, что жизнь вечно подсовывает людям ломающиеся доски, машины без тормозов, головокружительные падения. Где-то вдалеке до сих пор эхом раздавался крик: «Они упали! Они упали!», но никто его не слышал.

На следующий день Лиана и Жорж поцеловали детей и каждому дали ценные указания. Варфоломею велели слушаться сестру и не вылезать в окна. Люсиль попросили отвлечься от книг и поучаствовать в домашних делах, малышей призвали к порядку и тишине. Инструкции по поводу бутылочек и сосок Виолетты мама расписала черным по белому и вверила Лизбет.

Люсиль не плакала, когда за родителями захлопнулась дверь. Она помахала рукой стоя у окна и проводила родителей взглядом – до машины, в которую они сели, чтобы отправиться на вокзал. Машина вскоре исчезла из виду, и Люсиль подумала, что, может быть, она говорила с родителями в последний раз. Поезд мог сойти с рельсов, паром – затонуть в Ла-Манше, дом в Лондоне – сгореть. Люсиль закрыла глаза, пытаясь освободиться от страшных картин, которые рисовало ее воображение и коллекционировало ее сознание. А если семеро детей лишатся родителей и, подобно Мальчику-с-пальчику, окажутся в полном одиночестве посреди темного леса? А если им придется жить в нищете? Люсиль тут же представила себе изможденные худые тела, лохмотья вместо одежды и сразу открыла глаза. Она стояла в пустой комнате. Варфоломея и Лизбет она обнаружила на кухне без дела, в состоянии некоторого замешательства. Вглядевшись в лица сестры и брата, более бледные, чем обычно, понаблюдав за их неуверенными жестами, Люсиль поняла – они вовсе не празднуют долгожданную свободу. Они тоже боятся.

В квартире стало совсем тихо.

Суббота прошла благополучно, дети строго следовали наказам родителей. Жан-Марк усердно развлекал Жюстин и Мило, внезапно сделавшихся покладистыми и невероятно дисциплинированными. Варфоломей никогда не был таким домоседом и не вел себя так спокойно. В конце дня Мари-Ноэль навестила детей, чтобы проверить, все ли у них в порядке, и вернулась домой чрезвычайно довольная.

Ночью Виолетта заплакала.

В маленькой девичьей спальне Лизбет включила торшер и взяла малышку на руки. Виолетта заплакала пуще прежнего. Она рыдала, испуганно озираясь. Люсиль, в свою очередь, попробовала успокоить сестру, поцеловала ее в щечки, погладила по головке. Виолетта кричала все громче, ее покрасневшее лицо пылало. К девочкам вскоре присоединились разбуженные воплями мальчики. Вместе дети приготовили для малышки бутылочку с молоком, спели несколько песенок, включили радиоприемник. Виолетта не замолкала. Люсиль почувствовала, как в животе у нее растет страх, а в голове крики Виолетты с каждой секундой раздаются все пронзительнее. Люсиль знала, что Виолетта хочет что-то сказать, но не могла расшифровать ее плач, а только страдала вместе с ней, про себя сокрушаясь о том, что никогда не обретет вербальную форму – о скорбях людей, о шумной планете, летящей с каждым днем быстрее, полной опасностей и черных дыр, где можно почить навсегда. Нет сомнений, Виолетта тяжело больна, она умрет здесь, на глазах у братьев и сестер и по их вине, если они не найдут градусник, не вызовут спасателей, не отвезут малышку в больницу!