Дикарь (ЛП) - Сойер Беннетт

Позже Парайла извинился за свои жестокие слова, и в спокойной обстановке за ужином, он попросил в последний раз, и я не мог отказать ему.

— Cor’dairo, — сказал он, называя меня «сын мой» на старом, почти вымершем наречии карайканского языка. — Почему ты со мной споришь? Эта совсем не та жизнь, которую я хочу для тебя.

— Но я так счастлив здесь, — сказал я, держа его за руку.

— Может быть, но ты можешь быть счастливее где-нибудь в другом месте, — сказал он более сильным голосом, который мне приходилось от него иногда слышать.

— Какая ж это жизнь… бороться за выживание день ото дня? Отец Гоуль сказал, там, куда ты собираешься пойти, у вас не будет недостатка в еде, и много новых возможностей откроется перед тобой. А что у тебя есть здесь? Старик и его крикливая-жена.

— У меня есть Тукаба, — сказал я, подмигнув. — Она делает меня достаточно счастливым.

— Да, у тебя есть Тукаба, но у неё также есть много друзей, — сказал он, слегка усмехнувшись.

Я улыбнулся ему в ответ, у нас было одинаковое чувство юмора. Тукаба действительно была женщиной, которая делила удовольствие со всеми одинокими мужчинами племени.

— Ты заслуживаешь больше, чем скудную жизнь, которую мы ведем, я хочу увидеть, перед тем, как умру, что у тебя появился настоящий шанс быть счастливым.

— Но Парайла… — я начал говорить, но он меня перебил.

— НЕТ, Захариас, не мой кровный сын, но сын моего сердца. Я умоляю тебя пойти. Для меня. Я умоляю тебя. Я дам тебе год, и если ты не передумаешь, ты можешь вернуться. Но сделай это для меня, дай себе шанс и иди навстречу новой судьбе.

Я посмотрел внимательно на него, на невыплаканные слёзы в его глазах, и заметил его дрожащий голос. И все моё сопротивление рухнуло. Я ни в чем не мог отказать этому человеку, только не человеку, который меня вырастил, оберегал, защищал, который окружил меня любовью, когда погибли мои родители. Я доверил ему свою жизнь. Я сделаю все, о чем он попросит.

Так что я согласился ехать.

 Глава 2

Мойра

Я полностью обессилена. Вздыхая устало, я прислоняюсь головой к окну такси. Зак сидит около меня, на горизонте показался Чикаго. Мы держим наш путь через город Ветров по направлению в Эванстон, до него ещё пятнадцать миль.

Ко мне домой. Где Зак будет находиться со мной некоторое время, перед тем как поедет в Атланту для встречи с Рэнделлом. Сейчас у меня период летних каникул, и я отдыхаю от преподавательской деятельности на факультете антропологии Северо-Западного университета. Я также взяла вынужденный отпуск за свой счёт, хотя бы до конца осеннего семестра, потому что мы с Рэнделлом понимаем, что Заку может понадобиться моя помощь в адаптации на протяжении нескольких месяцев. Но если честно, я из кожи вон лезу, стараясь ему помочь, но Зак даже и не пытается облегчить мою работу.

Наш полёт из Бразилии в Чикаго прошёл вполне спокойно, учитывая то, насколько было для меня трудно выбраться из тропиков с моим упрямым попутчиком. Я пережила палящее солнце, влажность, обезвоживание, бесконечное количество комаров и москитов, и, в конце концов, смертельный опыт с бушмейстерской змеей. Но ничего из этого не было так невыносимо трудно, как мириться с антипатией Зака на протяжении всей поездки.

Этот мужчина явно не хотел покидать родной дом, которым стала ему карайканская деревня. После того, как он провёл восемнадцать лет, взаимодействуя с их культурой… после того, как он был принят в их племя и признавался равным им как член племени, конечно, он не испытывал ни малейшего желания возвращаться со мной в Америку.

Это было как раз тем, что я ожидала. Ведь с того момента, как он потерял родителей прошло очень много времени. Я чувствовала, что Зак может не помнить свою прежнюю жизнь, а тут появляюсь я, лишая его комфорта и защищенности, того, что он лучше всего знал. Я даже говорила об этом с Рэнделлом, крестным отцом Зака, который и организовал всю эту спасательную операцию. Зак мог просто не захотеть возвращаться к своим корням. Рэнделл был настроен более позитивно, чем я. Он просто сказал мне, чтобы я сделала все, что в моих силах.

В конечном счёте, я не имела никакого отношения к тому, что Зак согласился поехать со мной. Я оставалась в его деревне ещё пару дней после моего приезда, пока его приемный отец и он продолжали нещадно ругаться. Он очень хотел, чтобы Зак воспользовался данной ему возможностью и узнал свои корни. Я толком так и не узнала, что же сказал Парайла своему приемному сыну, но вечером второго дня, он внезапно подошёл ко мне и сказал:

— Завтра мы покидаем деревню.

Это были его первые слова, обращенные ко мне. Несмотря на то, что мы поделились довольно-таки глубоко интимным опытом в первую ночь при свете костра, когда он трахал другую женщину, удерживая на себе мой взгляд. Он не сказал мне ни единого слова до того момента, как предупредил меня о нашем отъезде, следующие его слова тоже не отличались особой дружелюбностью.

Когда он спас меня от бушмейстерской змеи, которая была в непосредственной близости от моей ноги, насмешливо ухмыляясь, он сказал:

— Тебе нужно внимательней смотреть себе под ноги, глупая chama de cabelos (девушка с пламенными волосами). В следующий раз, я позволю змее напасть.

Он резко повернулся ко мне спиной и пошёл прочь, принимая на себя инициативу вести нас и прорубая нам путь через джунгли.

Я все гадала, что же chama de cabelos могло значить на португальском. Я предполагала, что это может значить «идиотка, безмозглая, слабоумная, тупица». Когда я спросила у отца Гоуля позже, что это означает, он мне сказал, что это значит «девушка с пламенными волосами».

В конце концов, я все-таки решила принять это как комплимент, несмотря на то, что Зак определённо хотел меня придушить, когда наши взгляды встречались.

Зак больше не сказал мне ни единого слова до того момента, пока чуть позже в этот же день он не был вынужден сделать это, потому что мы добрались до реки Жутаи, и мы отделились в своём путешествии от отца Гоуля и Рамона. Его слова, обращенные ко мне, были краткими и простыми. Он сказал мне забираться в старое каноэ, которое отец Гоуль купил для нас в маленькой торговой деревушке на берегу реки, и грести веслами. Делать это было ужасно тяжело.