Анатомия финансового пузыря - Елена Чиркова

Гарбер пишет о том, что мания, несомненно, имела место, но она ограничена коротким промежутком времени и распространялась только на дешевые сорта, а ценные стоили баснословно дорого как до, так и после явления, названного тюльпаноманией. Это полностью совпадает с моим пониманием эпизода. Предпосылки для мании существовали: экономическое процветание, рост денежной массы, новый объект спекуляции, стоимость которого к тому же невозможно разумно оценить (так как срезанными цветами не торговали и модель дисконтированных денежных потоков построить нельзя), изменение менталитета в сторону «может быть, последний день живем на этом свете» из-за чумы; и самое важное: надежды участников рынка на опционный характер сделок при практически нулевой стоимости опциона, то есть незначительный риск потерь. Действительно, некоторые исследователи считают, что контрактные цены взлетели именно в ноябре-январе, так как еще в конце октября (то есть до мании, а не после!) на рынок просочились слухи о том, что бургомистры собираются трактовать контрактные цены как цены исполнения опционов, выражаясь современным языком [Chancellor 2000, р. 7].

Но этого недостаточно, чтобы полностью объяснить данный феномен. Проблема с «объяснением», предложенным выше, одна: оно сделано задним числом, и если пойти обратным путем – проанализировать все эпизоды, в которых сложились аналогичные предпосылки, то мы увидим, что обычно при таких обстоятельствах мании не возникают[9]. То есть предпосылки эти не являются достаточными. Таким образом, резкий рост цен в пиковые месяцы (ноябрь-январь) трудно оправдать исключительно с позиций экономической науки, да еще и предполагая рационализм спекулянтов. Здесь могут оказаться правыми бихевиористы. Хотя если предположение о том, что участники рынка знали о предлагаемой трактовке фьючерсных контрактов как опционов, верно, то они были еще как рациональны, и тогда тюльпаномания окажется еще и примером рационального поведения толпы!

Мое понимание тюльпаномании состоит в том, что, напротив, взрывной, не оправданный никакими изменениями в реальном мире рост цен как раз и является признаком иррационального пузыря. В более длинных эпизодах, когда пузырь надувался несколько лет, такой резкий рост цен после длинного повышательного тренда («последний рывок») может оказаться признаком надвигающегося краха. Тенденция резкого роста цен именно в последние месяцы перед коллапсом прослеживается и в интернет-пузыре, и в японском, и в кувейтском эпизодах (я о них буду рассказывать), а также во всех ранних пузырях – «Компании Южных морей» и «Системе “Миссисипи”». То же самое случилось на рынке недвижимости в Москве в 2007–2008 годах. К осени 2008 года рыночные цены «стояли» уже год, казалось, что движение вверх выдохлось, и вдруг – резкий рывок на 60% с ноября по август. А после – сами знаете что.

Еще я хотела бы пояснить, почему высокие цены на эксклюзивные луковицы нельзя считать манией. У Дэвида Дремана (David Dreman), одного из ведущих теоретиков стоимостного инвестирования, взгляды которого я в общем и целом разделяю, я однажды вычитала: «Если бы мой сосед предложил мне купить тюльпанчик за 5000 долларов, я бы просто посмеялся… Глупо платить за цветок столько же, сколько за дом» [Dreman 1998, р. 52]. А вот это уже антинаучный подход. В мире есть (и всегда было) много вещей, которые стоят денег, несопоставимых ни с себестоимостью их производства, ни с их потребительской стоимостью, трактуемой прямолинейно. Самый простой пример – настоящие бриллианты. Известно, что они ни внешне, ни по своим потребительским свойствам (твердость, блеск) неотличимы от искусственных, однако гораздо дороже. Потому что обладать ими престижно. Мы платим огромные деньги, например, за коллекционное вино. Почему же тогда 5 тыс. долларов за редкий тюльпан, который можно потреблять, не уничтожая (любоваться, например), – это много, а за редкую бутылку вина, которую к тому же невозможно сохранить после дегустации (вино ведь не обладает свойством размножаться после раскупоривания, зато непременно портится), – нормально? Тем более странно слышать это утверждение от Дремана, который является коллекционером предметов искусства и покупает картины импрессионистов за миллионы долларов. Современные теории говорят о том, что люди платят за исключительность объекта, они повышают свой социальный статус за счет обладания чем-то уникальным. И это действительно некоторым греет душу. Интересная тема, но не актуальная для этой книги. Давайте-ка вернемся к нашим баранам.

ГЛАВА 2. «ЧЕРНЫЙ ТЮЛЬПАН»

Мотивами тюльпаномании пронизан роман Александра Дюма «Черный тюльпан». Его действие происходит в 1672 году, когда в Голландии произошло восстание против испанского владычества под руководством Вильгельма Оранского. Этот период отстоит от тюльпаномании на 35 лет, но что касается тюльпанов, в романе воспроизведен дух 1630-х годов: преклонение перед красивым цветком таково, что сосед готов отправить соседа на эшафот, чтобы украсть у него заветный клубень.

Главный герой романа Корнелиус ван Берле – очень состоятельный с рождения молодой ученый-врач и любитель природы, который увлекается ботаникой и зоологией и может себе позволить жить в свое удовольствие. Когда ему наскучили насекомые и крупные растения, он переключается на цветоводство[10]: «…стремясь создать себе благополучие по своему вкусу, Корнелиус стал изучать растения и насекомых. Он собрал и классифицировал всю флору островов, составил коллекцию насекомых всей области, написал о них трактат с собственноручными рисунками и, наконец, не зная, куда девать свое время, а главное – деньги, количество которых ужасающе увеличивалось, он стал выбирать среди увлечений своей страны и своей эпохи самое изысканное и самое дорогое увлечение. Он полюбил тюльпаны.

Как известно, то была эпоха, когда фламандцы и португальцы, соревнуясь в занятии этого рода цветоводством, дошли буквально до обожествления тюльпана и проделали с этим привезенным с Востока цветком то, чего никогда ни один натуралист не осмеливался сделать с человеческим родом, из опасения вызвать ревность у самого Бога.

Вскоре в целой округе, от Дордрехта до Монса, только и говорили о тюльпанах господина ван Берле. Его гряды, оросительные канавы, его сушильни, его коллекции луковиц приходили осматривать так же, как когда-то знаменитые римские путешественники осматривали галереи и библиотеки Александрии.

Ван Берле начал с того, что истратил весь свой годовой доход на составление коллекции; затем, для улучшения ее, он сделал почин своим новеньким флоринам, – и его труд увенчался блестящим успехом. Он вывел пять разных видов тюльпанов, которым дал названия “Жанна”, имя своей матери,“Берле” – фамилию своего отца,“Корнель” – имя своего крестного отца; остальных названий мы не помним, но любители, без сомнения, найдут их в каталогах того времени».

Соседом Корнелиуса является некто Исаак Бокстель – завистливый и непорядочный тип. Он тоже страстный любитель тюльпанов: «В Дордрехте, стена в стену с ван Берле, жил гражданин по имени Исаак Бокстель, который, как только он достиг вполне сознательного возраста, стал страдать тем же влечением и при одном только слове “тюльпан” приходил в восторженное состояние.

Бокстель не имел счастья быть богатым, как ван Берле. С большими усилиями, с большим терпением и трудом разбил он при своем доме в Дордрехте сад для культивирования тюльпанов. Он возделал там, согласно всем тюльпановодческим предписаниям, землю и дал грядам ровно столько тепла и прохлады, сколько полагалось по правилам садоводства.

Исаак знал температуру своих парников до одной двадцатой градуса. Он изучил силу давления ветра и устроил такие приспособления, что ветер только слегка колебал стебли его цветов.

Его тюльпаны стали нравиться. Они были красивы и даже изысканны. Многие любители приходили посмотреть на тюльпаны Бокстеля. Наконец Бокстель выпустил в свет новую породу тюльпанов, дав ей свое имя. Этот тюльпан получил широкое распространение – завоевал Францию, попал в Испанию и проник даже в Португалию. Король дон Альфонс VI, изгнанный из Лиссабона и поселившийся на острове Терсейр, где он развлекался разведением тюльпанов, поглядел на вышеназванный “Бокстель” и сказал: “Неплохо”.

Когда Корнелиус ван Берле, после всех предыдущих занятий, страстно увлекся тюльпанами, он несколько видоизменил свой дом, который, как мы уже говорили, был расположен рядом с домом Бокстеля. Он надстроил этаж на одном из зданий своей усадьбы, чем лишил сад Бокстеля тепла приблизительно на полградуса и соответственно на полградуса охладил его, не считая того, что отрезал доступ ветра в сад Бокстеля и этим нарушил все расчеты своего соседа.

В конце концов, с точки зрения Бокстеля, это были пустяки. Он считал ван Берле только художником, то есть своего рода безумцем, который пытается, искажая чудеса природы, воспроизвести их на полотне. Сейчас он пристроил над мастерской один этаж, чтобы иметь больше света, – это было его право. Господин ван Берле был художником так же, как господин Бокстель был цветоводом, разводящим тюльпаны. Первому нужно было солнце для его картин, и он отнял полградуса у тюльпанов господина Бокстеля.