Жизнь и цель собаки - Брюс Кэмерон

– Йоркширские терьеры, примерно неделя, – сказал он как-то, глядя на собак в клетке справа. Потом остановился у нашего загона. – Золотистые ретриверы, примерно три недели; далматинка разродится со дня на день.

Я полагал, что дни, проведенные во Дворе, приготовили меня к роли главного в семье, но, к моему негодованию, остальные не хотели этого понимать. Только я приготавливался схватить одного – как Вожак хватал Ротти, – двое или трое напрыгивали на меня, не понимая, что происходит. К тому времени, как мне удавалось их побороть, моя изначальная жертва, убежав, возилась с кем-то еще, как будто это все игрушки. Я пытался угрожающе рычать, однако получалось вовсе не страшно, а смешно, и братья и сестры радостно рычали в ответ.

Однажды наше внимание привлекла пятнистая соседка – она тяжело дышала и нервно металась по клетке. Мы инстинктивно собрались поближе к матери, которая внимательно следила за пятнистой. Та зубами разодрала одеяло и несколько раз пробежала по кругу, потом, задыхаясь, легла. Через несколько мгновений я поразился, увидев рядом с ней нового щенка, в пятнышках и какой-то липкой пленке, вроде пакета, которую мать тут же слизала. Языком она подтолкнула щенка, и через минуту он пополз к соскам – и тут я вспомнил, что голоден.

Мать вздохнула и позволила нам некоторое время сосать молоко, а потом резко поднялась на ноги. Один из братьев еще секунду повисел в воздухе, прежде чем отвалиться. Я прыгнул на него, чтобы преподать урок, и на некоторое время отвлекся.

Когда я в следующий раз посмотрел на пятнистую соседку, у нее было еще шесть щенков! Мать облизывала их, тощих и слабых, двигала к своему боку, чтобы они поели, пока она лежала неподвижно.

Пришел человек, осмотрел новорожденных, а потом открыл дверь клетки справа, с пушистыми щенками, и выпустил их на траву!

– Нет, тебе нельзя. – Он загородил дорогу матери, которая хотела последовать за щенками. Человек запер ее, затем поставил миски с едой щенкам. Те измазались в мисках и начали облизывать друг друга – эти дурачки и дня не протянули бы на Дворе. Их мать сидела у двери клетки и скулила, пока ее семейство не наелось, – тогда человек выпустил ее к щенкам.

Маленькие волосатики подошли к двери нашей клетки, чтобы обнюхать нас; наконец мы оказались нос к носу – прожив по соседству последние недели! Я лизал их липкие мордочки, а один из моих братьев стоял у меня на голове.

Человек оставил щенков бегать, а сам вышел через калитку в деревянном заборе – точно такую, как калитка, через которую Карлос и Бобби входили во Двор. Я с завистью смотрел, как щенки гоняются по крошечному пятнышку травы, обнюхивают собак в других клетках, играют друг с другом. Я устал сидеть в загоне и хотел выбраться, чтобы начать исследования. Каким бы ни был смысл моего существования, он явно не здесь.

Через несколько часов человек вернулся еще с одной собакой – такой же, как мать волосатых щенков, которые резвились на свободе; только это оказался самец. Человек загнал мать в загон и сунул туда же самца, прежде чем запереть дверь. Самец, похоже, был рад встретиться с матерью, но она зарычала на него, когда он полез на нее сзади.

Человек оставил калитку в деревянном заборе открытой, когда входил, и я с удивлением ощутил внутри себя страстное желание, когда увидел тонкую полоску внешнего мира по ту сторону забора. Если бы меня выпустили на траву, я мигом выскочил бы в открытую калитку, но щенки, естественно, не спешили воспользоваться такой возможностью; они слишком увлеклись борьбой.

Их мать уперлась передними лапами в дверь клетки и тихо плакала, пока человек по очереди выносил щенков в калитку. Вскоре он унес всех. Собака-мать шагала по клетке, тяжело дыша, пока самец лежа смотрел на нее. Я чувствовал ее боль и сам расстроился. Спустилась ночь, и мать позволила самцу лечь рядом с собой – похоже, они были знакомы.

Самец пробыл в клетке всего несколько дней, потом и его увели.

Тут настала наша очередь выходить! Мы радостно выбрались из клетки и набросились на еду, приготовленную человеком. Я съел свою долю и стал смотреть, как валяют дурака братья и сестры.

Все вокруг было влажное и сочное, совсем не похожее на сухую и пыльную землю на Дворе. Прохладный ветер приносил манящий запах открытой воды.

Я обнюхивал траву, когда пришел человек выпустить нашу мать. Братья и сестры поскакали к ней, а я нет – я нашел мертвого червяка. Потом человек ушел; и тут я подумал о калитке.

Что-то не так было с этим человеком. Он не называл меня Тоби. Он даже не разговаривал с нами. Я припомнил свою первую Мать; последний раз я видел ее, когда она уходила со Двора – потому что не могла жить с людьми, даже с такими любящими, как Сеньора. А этот человек нас вовсе не любил.

Мой взгляд уперся в ручку на калитке.

Рядом с дверью стоял деревянный стол. Забравшись на табуретку, я сумел залезть на стол, а оттуда дотянуться зубами до металлической ручки – она была не круглая, а продолговатая.

Мои крохотные зубы не позволяли уцепиться за ручку как следует, но я изо всех сил старался сделать то же, что сделала Мать, когда сбежала со Двора. Вскоре я потерял равновесие и шлепнулся на землю, так и не открыв калитку. Я посидел немного, в расстройстве полаял тоненьким голоском. Братья и сестры, как обычно, прибежали, чтобы прыгать на меня, но я раздраженно отвернулся. Некогда мне играть!

Я попробовал снова. Теперь я положил передние лапы на ручку, чтобы не грохнуться на землю, и тут же она опустилась, так что я всем телом нажал на нее по пути вниз. Я рухнул на дорожку с хрипом.

К моему изумлению, калитка приоткрылась. Я сунул нос в щель, нажал, и калитка открылась шире. Я был свободен!

Я резво выскочил наружу. Прямо передо мной лежала грунтовая дорога – две колеи в песчаной почве. Мой путь!..

Пробежав несколько футов, я оглянулся, что-то почуяв. Моя новая мать сидела у калитки, глядя на меня. Я вспомнил Мать на Дворе – она обернулась на меня только раз, прежде чем уйти в мир. Моя новая мать не пойдет со мной, понял я. Она остается с семьей. Я буду сам по себе.

Но я не медлил ни секунды. По прошлому опыту я знал, что есть дворы лучше, чем этот, дворы с любящими людьми, которые будут гладить меня. Знал, что настает пора бросить мамины соски. Так это и бывает: рано или поздно собака отрывается от матери.

Но главное: я знал, что передо мной открываются новые возможности, целый новый мир, который я смогу исследовать на своих длинных, хоть и неуклюжих пока лапах.

Проселок, в конце концов, вывел на шоссе, которого я решил держаться – хотя бы потому, что оно шло прямо по ветру, приносящему восхитительные запахи. После всегда пропеченного Двора я с удовольствием вдыхал запах сырых, гниющих листьев, деревьев и прудов. Я бежал вперед, носом к солнцу, радуясь свободе, навстречу приключениям.

Я услышал грузовик задолго до того, как увидел его, но так увлекся ловлей изумительного жука, что не увидел его, пока не хлопнула дверца. Человек с морщинистой загорелой кожей, в замызганной одежде встал на колени, протянув руки.

– Эй, братишка! – позвал он.

Я нерешительно смотрел на него.

– Потерялся, братишка? Потерялся?

Я повилял хвостом, подбежал к человеку, и он, взяв меня, поднял высоко над головой, – мне это не очень понравилось.

– Ты хорош, братишка, похоже, чистокровный ретривер; откуда взялся?

Он говорил так, что я вспомнил, как Сеньора первый раз назвала меня Тоби. Тут я сообразил, что происходит: как люди нашли мою первую семью в трубе, так этот человек нашел меня в траве. И теперь моя жизнь будет такой, какой захочет он.

«Да, – решил я. – Наверное, мое имя – Братишка». И меня поразило, когда человек посадил меня в грузовик, рядом с собой. На переднее сиденье!

Человек пах дымом и еще чем-то едким – я вспомнил, как Карлос и Бобби сидели на Дворе за маленьким столиком, разговаривали и передавали друг другу бутылку. Человек засмеялся, когда я потянулся лизнуть его в лицо, и потом смеялся, когда я протискивался в узкие места грузовика, впитывая богатые, странные запахи.

Мы тряслись довольно долго, и наконец человек остановил грузовик.

– Здесь тенек, – сказал он мне.

Я нерешительно огляделся. Перед нами было здание с несколькими дверями, из одной двери доносился сильный химический запах – точно такой же, какой окутывал человека.

– Я зайду только на одну, – пообещал человек, поднимая окна. Я не понимал, что он уходит, пока он не выскользнул наружу и не захлопнул за собой дверь. А как же я?

Я нашел ремень и пожевал его, потом мне надоело, и я прилег поспать.

Когда я проснулся, было жарко. Солнце заливало душную и влажную кабину. Тяжело дыша, я начал поскуливать и, упершись передними лапами в раму, поднялся, чтобы посмотреть, куда ушел человек. От него не было и следа! Я опустил лапы, которые горели от раскаленной рамы.

Мне никогда раньше не было так жарко. Примерно час я топал по обжигающему переднему сиденью. Я начал дрожать, перед глазами все плыло. Я вспомнил кран с водой на Дворе; я вспомнил молоко матери; я вспомнил струю из шланга Бобби, которой он прекращал собачьи драки.