Сборник 7 ДАЛЕКО ЗА ПОЛНОЧЬ - Рэй Брэдбери

– У меня есть подозрение, большое подозрение. Gracias.16

Я набрал номер «Гавана либре», крупнейшего в городе отеля. – Шелли Капона, пожалуйста. В телефоне что-то зажужжало и щелкнуло.

В полумиллионе миль отсюда карлик-марсианин поднял трубку, а затем раздался его голос, похожий на переливы флейты и колокольчиков:

– Капон слушает.

– Черт тебя дери, если это не так! – сказал я. После чего вскочил и выбежал из бара «Куба либре».

Пока я мчался на такси обратно в Гавану, я вспоминал Шелли, каким я знал его раньше. Окруженный вихрем друзей, он кочевал из отеля в отель, черпал суп из чужих тарелок, стрелял деньги из бумажника, выхваченного прямо на твоих глазах у тебя из кармана, с наслаждением пересчитывал листья салата в тарелке и исчезал, оставив у тебя на ковре кроличьи горошки. Милашка Шелли Капон.

Через десять минут такси без тормозов вытряхнуло меня у дверей какой-то невообразимой дыры на окраине города.

Все так же бегом я промчался через холл, ненадолго задержался у стойки администратора, затем поспешил наверх и встал как вкопанный перед номером Шелли. Дверь конвульсивно содрогалась, словно больное сердце. Я приложил ухо к двери. Из-за нее доносились дикие стоны и крики, будто там была целая стая птиц, попавших в ураган, который срывал с них перья. Я коснулся двери рукой. Теперь она, казалось, дрожала, как огромный стиральный автомат, перетряхивающий в своем нутре целую психоделическую рок-группу и еще кучу грязного белья в придачу. От этих звуков у меня даже трусы начали сползать по ногам.

Я постучался. Никакого ответа. Я толкнул дверь. Она отворилась. Я вошел и застал жуткую сцену, какую не стал бы писать даже Босх.

По всей загаженной гостиной валялись куклы в человеческий рост с полуоткрытыми глазами, с дымящимися сигаретами в прокуренных вялых пальцах, с пустыми бокалами из-под виски в руках, и все это под оглушительный вой радиоприемника, отбивавшего гулкие ритмы музыки, передаваемой, вероятно, из какого-то американского сумасшедшего дома. Комната являла собой сцену настоящего побоища. Мне представилось, что каких-нибудь десять секунд назад здесь проехался здоровенный грязный локомотив. Разбросанные во все стороны жертвы теперь лежали вверх тормашками в разных углах комнаты и взывали о помощи.

Посреди этого месива восседал – прямой и чистенький, одетый в хороший вельветовый пиджак, ярко-оранжевый галстук-бабочку и бутылочного цвета башмачки – не кто иной, как Шелли Капон. Который без тени удивления помахал мне рукой со стаканом и крикнул:

– Я знал, что это ты мне звонил. У меня абсолютные телепатические способности! Добро пожаловать, Раймундо!

Он всегда звал меня Раймундо. Имя Рэй было слишком плоско и обыденно. Раймундо делало меня доном, владельцем какой-нибудь животноводческой фермы с огромным стадом быков. Я не возражал – пусть будет Раймундо.

– Садись, Раймундо! Не так… развались в какой-нибудь интересной позе.

– Прости, – сказал я в самой дэшил-хэмметовской манере,17 на какую только был способен, заострив подбородок и бросая холодно-стальной взгляд. Нет времени.

Я начал расхаживать по комнате среди его друзей: Гнойного, Рыхлого, Курчавого, Тихони-Безобидного и еще какого-то актера, который, насколько я помню, на вопрос о том, как он собирается играть роль в фильме, однажды сказал: «Сыграю, как трепетная лань».

Я выключил радио. В ответ на это многие из присутствующих зашевелились; тогда я вырвал радиоприемник с корнем из стены. Некоторые приподнялись и сели. Я поднял фрамугу окна и вышвырнул приемник вон. Тут они все закричали, как будто я только что спустил их собственных матерей в лифтовую шахту.

Радиоприемник с надлежащим звуком хлопнулся о бетонную дорожку внизу. С блаженной улыбкой на лице я обернулся к собравшимся. Многие из них уже вскочили на ноги и покачиваясь направлялись в мою сторону, несмело угрожая. Я вытащил из кармана двадцатидолларовую бумажку, не глядя сунул ее кому-то из них и сказал: «Пойди купи новый». Тот грузно помчался вон из комнаты. Дверь со стуком захлопнулась. Я услышал, как он скатился по ступеням вниз, как будто гнался за своей утренней дозой.

– Ладно, Шелли, – сказал я, – где он?

– О чем ты, дорогуша? – спросил он, широко раскрыв невинные глаза.

– Ты знаешь о чем, – сказал я, в упор глядя на стакан в его тонкой руке.

Это был напиток Папы, особая смесь папайи, лайма, лимона и рома, какую готовили только в «Куба либре». И, словно желая уничтожить улику, он быстро допил его до дна.

Я направился к стене, в которой были три двери, и коснулся одной из них.

– Это туалет, милый.

Я положил руку на вторую дверь.

– Не входи туда. Ты пожалеешь, что увидел это.

Я не стал входить.

Тогда я протянул руку к третьей двери.

– Ну что ж, дорогой, входи, – раздраженно сказал Шелли.

Я открыл дверь.

За ней оказалась небольшая комнатушка с простецкой кроватью и столиком у окна.

На столе стояла птичья клетка, накрытая платком. Из-под платка слышался шорох перьев и царапанье клюва о железные прутья.

Шелли Капон подошел и скромно встал рядом со мной, поглядывая на клетку и держа в своих миниатюрных пальцах новую порцию напитка.

– Как жаль, что ты пришел сегодня не в семь вечера, – произнес он.

– Почему в семь?

– А потому, Раймундо, что к тому времени мы бы как раз разделались с нашей дичью в соусе карри, нашпигованной диким рисом. Интересно, много ли белого мяса под перьями у попугая или совсем ничего?

– Ты сделал бы это?! – вскричал я.

И посмотрел на него.

– Ты бы сделал, – сказал я, отвечая сам себе.

Я постоял еще немного у двери. Затем медленно прошел через небольшую комнату и остановился возле клетки с накинутым на нее платком. Я увидел одно-единственное слово, вышитое поверх платка: МАМА.

Я бросил взгляд на Шелли. Тот пожал плечами и стыдливо потупился. Я протянул руку к платку. Шелли вдруг сказал:

– Нет. Прежде чем снимешь его… спроси о чем-нибудь.

– О чем, например?

– О Ди Маджо18. Спроси о Ди Маджо.

Тут словно маленькая десятиваттная лампочка щелкнула у меня в мозгу. Я кивнул. Наклонившись к спрятанной под платком клетке, я прошептал:

– Ди Маджо, тысяча девятьсот тридцать девятый.

Живой компьютер словно задумался на минутку. Под словом МАМА зашуршали перья, клюв застучал о прутья клетки. Затем тоненький голосок произнес:

– Полных пробежек тридцать. Отбитых в среднем – триста восемьдесят один.

Я был ошеломлен. Но затем шепнул:

– Бейб Рут19, тысяча девятьсот двадцать девятый.