Ум в равновесии. Медитация в науке, буддизме и христианстве - Б. Алан Уоллес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Декарт предполагал, что разделение между первичными и вторичными качествами материи необходимо, чтобы избежать ложных выводов о природе реальности. В частности, он отвергал допущение, в целом известное как «наивный реализм» и свойственное нам всем с детства, — мысль о том, что цвета, звуки, запахи, вкусы и тактильные переживания существуют в объективном мире, независимо от актов нашего восприятия[19]. Декарт заключил: «Можно показать, что вес, цвет и другие подобные качества, ощущаемые в телесной материи, можно из нее вычесть, после чего она сама сохранится. Из этого следует, что природа материи не зависит ни от одного из этих качеств»[20]. Объективный мир, в представлении Декарта, на самом деле не имеет ни цвета, ни запаха, ни вкуса и так далее. Опровержение наивного реализма соответствует всем последующим научным открытиям и остается неотъемлемой частью научных представлений о природе в целом. Хотя элементарные частицы, атомы, молекулы, электромагнитные поля и волны считаются существующими независимо от каких-либо наблюдателей, визуальные образы мира вокруг, которые мы воспринимаем, не существуют вовне. Как отмечает невролог Антонио Дамасио, «Нет никакого изображения объекта, которое передавалось бы от объекта к сетчатке и от сетчатки в мозг»[21]. Подобные изображения существуют лишь в нашем уме (где бы он ни был).
Английское слово science — «наука» — происходит от индоевропейского корня sker, который означает «резать» или «отделять». Под руководством Декарта современная наука начала проводить решительную границу, отделяющую объективный мир физической Вселенной от субъективных миров личного опыта индивидуумов. Полностью разделяя объективный физический мир и субъективный мир ума, Декарт, по сути, вверил материальное измерение ученым, а измерение субъективное оставил философам и богословам. Со времен Галилея и Декарта физики и биологи поколениями придерживались этого разделения, добившись необычайного прогресса в измерении и понимании реалий, которые являются объективными, физическими и поддающимися исчислению. На самом деле к последним десятилетиям XIX века многие физики считали, что их понимание физического мира достигло полноты и совершенства во всех основных аспектах. При этом в философском понимании умственных реалий — включая мысли, ментальные образы, эмоции, желания, сновидения и само сознание — аналогичного прогресса добиться не удалось. Ученые отыскали эффективные методы для «медитации на» объективных физических вещах — для их измерения. Философы же разработать методы для тщательного рассмотрения субъективных умственных событий не смогли.
Уильям Джеймс (1842–1910 гг.), великий родоначальник психологии из США, считал, что научное понимание ума в его время едва ли превосходило физику до Галилея[22]. После 1600 года, отмечал он, ученые создавали методы для изучения внешнего мира — методы, которые можно было бы подвергнуть математическому анализу. Благодаря этому вопросы, о которых долго спорили философы, были наконец решены с помощью эмпирических методов науки. Чем больше развивалась наука, тем меньше проблем оставалось в руках философов[23].
Карьера Уильяма Джеймса содержит бесчисленные примеры, которые — если бы им всерьез подражали — привели бы западную психологию к более полному и сбалансированному пониманию ума, чем то, которым мы располагаем сейчас. Получив школьное образование в США и Европе, в 1861 году Джеймс поступил в Научную школу имени Лоуренса в Гарварде, а еще через три года — в Гарвардскую медицинскую школу, которую он окончил в 1869 году. Частично под влиянием биологического детерминизма, который ему прививали в годы врачебного образования, он начал переживать повторяющиеся приступы жесткой депрессии. Позже он описывал этот опыт как погружение в глубинный кризис — кризис духовный, кризис бытия, кризис смысла и воли. Однако в 1870-м он пережил откровение, поняв, что свобода воли — отнюдь не иллюзия: с помощью своей воли он может вытащить себя из депрессии. Джеймс решил, что он не просто машина, которой бы управляли биологические процессы в теле. Первым актом его свободной воли стало решение поверить в эту свободу.
В 1873 году Джеймс начал преподавать в Гарварде анатомию и физиологию. Еще через два года он стал преподавателем психологии и основал в университете первую лабораторию для научного изучения ума. Уильям определял психологию как «науку умственной жизни — и ее феноменов, и их условий. Феноменами здесь является то, что мы называем чувствами, желаниями, актами познания, рассуждениями, решениями и тому подобным»[24]. Физики изучали физические объекты, которые были доступны всем компетентным наблюдателям, — а вот психологи должны были изучить умственные процессы, которые переживались субъективно, а также их связь с другими объектами, с мозгом и со всем остальным миром. Однако умственные переживания — дело личное; они не поддаются непосредственному наблюдению с помощью научных инструментов. В связи с этим Джеймс предполагал: для изучения умственных процессов психология должна в первую очередь использовать интроспекцию[25]. При этом непосредственное наблюдение за нашими собственными умственными состояниями и процессами должно дополняться сравнительными исследованиями, такими как изучение поведения животных, а также экспериментальной наукой о мозге.
Пока Джеймс сосредотачивался на интроспективном наблюдении за сознательными умственными переживаниями, австрийский невролог Зигмунд Фрейд (1856–1939 гг.) прославился благодаря своим теориям об уме бессознательном. Его новаторские труды сыграли жизненно важную роль в создании психоаналитической школы психологии. Терапевты из этого направления стремятся обнаружить связи между бессознательными компонентами умственных процессов своих пациентов. Опираясь на устные рассказы пациентов о субъективных переживаниях наяву и в сновидениях, Фрейд пытался понять скрытые механизмы ума.
К началу XX века ни академические психологи, ни сторонники психоанализа не преуспели в создании способов методичного наблюдения за умственными процессами от первого лица. Из-за этого после всего тридцати лет применения интроспекция как средство научного изучения ума была в значительной степени отброшена. К этому привели две основные причины[26]. Одна состояла в том, что исследователям, работавшим в разных лабораториях, было сложно воспроизвести результаты изысканий других экспертов — потому что испытуемые, которые