Железное золото - Пирс Браун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Танцор разворачивается и, прихрамывая, идет в сад попрощаться с моей матерью. Они обнимаются, и он направляется к южной посадочной площадке, где его ждет эскорт. Он берет у охранника белую тогу и надевает ее прямо поверх рубашки, прежде чем подняться по трапу.
– Чего он хотел? – спрашивает Севро.
– Чего хотят все политики?
– Проституток.
– Контроля.
– Он знает про эмиссаров?
– Нет, откуда ему знать.
Севро смотрит, как шерстяная тога Танцора развевается на ветру, пока тот садится в свой челнок.
– В доспехах этот мерзавец нравился мне больше.
– Мне тоже.
3. Дэрроу
Греза
Ужин подают вскоре после того, как Даксо и Мустанг возвращаются из Гипериона вместе с моим братом Кираном и племянницей Ронной. Мы расположились в патио за длинным деревянным столом; на столе – свечи и сытные провинциальные марсианские блюда, приправленные карри и кардамоном. Севро сидит среди дочерей, корчит им рожи, пока девочки едят. Но когда воздух сотрясается от звукового удара, он вскакивает, смотрит в небо и убегает в дом, велев детям оставаться на месте. Возвращается добрых полчаса спустя под руку с женой – волосы растрепаны, на кителе не хватает двух пуговиц, к разбитой окровавленной губе прижат белый платок. Моя давняя подруга Виктра безупречно выглядит в зеленом камзоле с высоким воротником; расшитый драгоценностями наряд так сверкает, что больно смотреть. Она на седьмом месяце беременности, семья ожидает четвертую дочку.
– О, никак сам Жнец во плоти! Прошу прощения, супруг мой. Я ужасно опоздала.
Ее длинные ноги преодолевают расстояние в три шага.
Я обнимаю Виктру в знак приветствия. Она хватает меня за задницу, достаточно сильно, чтобы я подпрыгнул. Виктра целует мою жену в макушку и садится во главе стола.
– Привет, бука, – говорит она Электре. Потом смотрит на юных Пакса и Бальдура, которые с заговорщическим видом устроились на дальнем конце стола, и оба мальчика яростно краснеют. – Красавчики, не нальет ли кто из вас соку тетушке Виктре? У нее был чертовски трудный день.
Мальчишки наперегонки бросаются за кувшином. Бальдур успевает первым. Этот тихий черный паренек пыжится от гордости, как павлин, и старательно наполняет для Виктры высокий бокал.
– Чертов профсоюз механиков опять бастует. У меня полные доки товаров, готовых к перевозке, но эти мелкие вредители, подстрекаемые «Вокс попули», сняли муфты с двигателей на доброй половине моих кораблей, перевозящих продукты по Луне, и спрятали их.
– Чего они хотят? – спрашивает Мустанг.
– Кроме того, чтобы обречь этот спутник на голод? Повышения заработной платы, лучших условий жизни… и прочей чепухи. Они говорят, что с их зарплатами жить на Луне слишком дорого. Ну так на Земле предостаточно места!
– Какая неблагодарность со стороны немытых мужланов! – говорит мать.
– Я улавливаю твой сарказм, Дианна, и предпочитаю игнорировать его ради наших недавно вернувшихся героев. Успеем поспорить на неделе. Как бы то ни было, я практически святая. Мать послала бы серых, чтобы расколоть их неблагодарные черепа. Хвала Юпитеру, полиция по-прежнему способна расправиться с кем угодно, пусть даже это зарвавшиеся типы из «Вокс».
– Это их право – вести коллективные споры, – говорит Мустанг, вытирая остатки хумуса с подбородка Дианы, младшей дочери Севро. – Оно записано чернилами в новом уставе Сообщества.
– Да-да, конечно. Профсоюзы – основа справедливого труда, – бормочет Виктра. – Это единственное, в чем мы с Квиксильвером сходимся.
Мустанг улыбается:
– Так уже лучше. Ты снова – образец для подражания в республике.
– Ты совсем чуть-чуть разминулась с Танцором, – говорит Севро.
– То-то мне кажется, что пованивает ханжеством. – Виктра делает глоток сока и вздрагивает от удивления: Бальдур до сих пор стоит рядом с ней, улыбаясь чересчур старательно. – Ты все еще тут? Брысь отсюда, существо!
Она целует свои пальцы, потом прижимает их к щеке Бальдура, отталкивая его. Он поворачивается и плавной горделивой походкой направляется к моему сыну. Тот, по всей видимости, страшно завидует.
Потом, когда дети уходят играть в виноградник, мы удаляемся в дальний грот. Меня окружает моя семья – по крови и по выбору. Впервые за год я ощущаю, как на меня снисходит покой. Жена закидывает ноги на мои колени и велит растирать ее ступни.
– Я думаю, Виктра, Пакс в тебя влюблен, – смеется Мустанг.
Даксо наливает ей вина. В его руках бутылка кажется миниатюрной. Он выше меня ростом, с трудом втискивается на сиденье своего стула и время от времени случайно пинает меня под столом. Киран и его жена Дио сидят на скамейке у костра и держатся за руки. Когда-то я, помнится, думал, насколько Дио похожа на Эо. Но теперь, после всех этих лет, тень моей жены истаяла на лице ее сестры, и я вижу просто женщину – центр бытия моего брата. Она вдруг отшатывается, спасаясь от града угольков, – это Ниоба бросила в костер очередное полено. Тракса устроилась в уголке и украдкой прикуривает сигарету.
– Ну, Пакс мог найти идола и похуже, чем его крестная, – говорит Виктра, глядя на мужа; тот ковыряется в зубах щепкой, оторванной от уличного стола. Она пинает его. – Это уже перебор. Прекрати.
– Извини.
– Но ты не прекратил.
– Хрящик застрял, любимая. – Севро поворачивается, словно бы выбрасывая щепку, но продолжает ковыряться в зубах. – Готово, – мрачно говорит он. Вместо того чтобы выбросить добытый хрящик, он прожевывает его и глотает.
– Говядина.
– Говядина? – Мустанг оглядывается на стол. – У нас была курица и ягненок.
Севро хмурится:
– Странно. Киран, когда мы в последний раз ели говядину?
– На ужине у упырей, три дня назад.
Сидящие за столом морщатся.
Севро издает смешок:
– Значит, еда была хорошо выдержанной.
Даксо качает головой и продолжает рисовать ангелов для Дианы, которая устроилась у него на коленях и восхищается его работой. Даксо недурно управляется с лезвием-хлыстом, но истинное его искусство – в обращении с пером. Виктра, отчаявшись повлиять на мужа, беспомощно смотрит на Мустанга поверх своего бокала.
– Доказательство того, дорогая, что любовь слепа.
– Если тебе надоело это лицо, Микки может его исправить, – говорю я.
– Ну-ну, удачи. Тебе придется вытащить этого декадентствующего духа из его лаборатории, – говорит Даксо. Он замечает, что Диана добавила нарисованному им ангелу свирепо зазубренный трезубец. – Это не говоря о его почитателях. В прошлом сентябре он привез в Оперу настоящий паноптикум. Это смахивало на ожившие рисунки Иеронима Босха. Среди них была даже актриса. Можешь себе представить? – обращается он
