Распутин наш. 1917 - Сергей Александрович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Классификация и систематизация у меня лично ассоциируется с чем-то библиотечно-архивным. Как применить эту методику к тому же чаепитию, не представляю.
– Ну вот, например, мы можем выделить из этого ритуала “дворянский чай” – немного измененное английское чаепитие, популярное для московских и петербургских салонов, где чай – больше повод для беседы. Потом, конечно же, “чай по-купечески” – как раз такое чаепитие можно признать каноническим русским. Медный самовар на столе, мёд, варенье, разные пирожки, калачи, баранки. И чтобы подолгу и помногу, чашка за чашкой.
– А ещё? – Анна увлеклась новой для неё методикой.
– М-м-м-м, “мещанский чай” – обилие еды взято от купеческого стола, а культурная программа – от дворянского.
– Чур, теперь я! “Трактирный чай” – ведь в любом трактире и кухмистерской есть чайные столы, где подаётся “парочку чаю самолучшего, да баранок постных с изюмцем”.
– Ну и “крестьянский чай”, – завершил Распутин, – когда завариваются травяные сборы – зверобой, душица, иван-чай, малина. И самое ужасное для семьи – остаться без самовара. Это уже край бедности.
– Знаете, – Анна подпёрла щёки руками, сразу став похожей на купчиху Кустодиева, – я обещаю, что обязательно устрою для вас чаепитие по дедушкиному рецепту, чтобы в центре стоял самовар, возвышался над столом и радостно блестел во все стороны, а вокруг него – пузатые кружки и большие, под стать кружкам, блюдца, чтобы на тарелках лежали и приятно манили блины, в мисках стояла сметана, варенье, а по всей столовой разносился аромат свежезаваренного чая…
– Уже не помню – где, – Григорий мечтательно представил себе эту картину, услужливо нарисованную воображением, – но я читал, что счастье – это волшебная метаморфоза, происходящая в нашем сознании. Она слабо зависит от собственных действий и почти никогда – от их результатов, может возникать совершенно произвольно и неожиданно, поэтому количество счастливых людей среди богатых и бедных, знатных и худородных почти всегда одинаково… Кажется, вам удалось сегодня совершить это небольшое волшебство…
– Если вам не трудно, – Анна сделала над собой усилие, – не называйте меня Аней. Это связано с человеком, которого я бы хотела забыть…
– А как вас называл дедушка?
– Анюта. Нюша…
– Можно мне тоже Вас так называть?
– Можно, но лучше просто Анна.
– Постараюсь делать и говорить только то, что вам нравится. Давайте, чтобы я не ошибался, вы расскажете, а я запомню, что Вы любите.
Анна улыбнулась, погоняла ложечкой чаинки в чашке, прикрыла глаза, словно вспоминая всё хорошее, что было в её жизни, и начала тихо перечислять.
– Я люблю улыбки, понимание, прикосновение, нежность, смех, музыку, танцы, прогулки по парку, листопад и звездное небо, люблю морской ветер, брызги, снег, мороженое, росу, теплый зеленый чай с жасмином, натюрморт с яблоками и цветами, и что бы руки были измазаны краской, люблю молчать и смотреть в глаза, мечтать и любить, пирожные с кремом, пламя свечи, воск на руках, цветные сны и рассвет, дождь, люблю искать приятное и красивое в мелочах, знакомиться с новыми людьми и спать на маленькой подушке…
– Полагаю, достаточно, – произнёс Григорий, – я вас понял.
Пару минут они посидели молча, каждый уткнувшись в свою чашку, думая о своём, слушая, как звонко колотятся снежинки в окно и скрипит под полом отогревшийся сверчок.
– Пора возвращаться на грешную землю? – спросил он, глядя, как Анна покусывает губы, бросая исподлобья выразительные взгляды.
– Пора, – вздохнула женщина, – хотя очень не хочется. Может, отложим до завтра?
– Можем, – согласился Распутин, – но какой-то умный человек в своё время сказал – “лучше ужасный конец, чем ужас без конца”.
– Мудро! И каким же вы видите ужасный конец?
– Трагическим. Вас предали друзья и приговорили враги. Для любого разведчика это – почти гарантированная смерть. Выполняя распоряжения руководства, лейтенант Окерлунд делится оперативными планами и учётными данными с союзниками, а от них информация утекает в Германию. Но, кроме того, и в самом Моргенштабе изрядно течёт…
– Что, простите?
– Утечка информации, течь…
– Вы очень интересно выражаетесь.
– Потому что я – один такой.
– И кто вы?
– Обещаете не смеяться?
– Постараюсь.
– Моя фамилия – Распутин.
– Тот самый?
– Скажем так, я очень на него похож.
– А я-то ломала голову, почему ваше лицо мне так знакомо… И что же Вы делаете здесь? О какой миссии вы говорили?
– Я должен попытаться остановить войну, и как максимум – спасти наш мир от скатывания в ещё более страшную катастрофу.
– Что может быть страшнее мировой войны?
– Гражданская. И надо постараться её предотвратить.
– И всё?
– И спасти вас…
– Ёрничаете?
– Нисколько. Сейчас я даже не знаю, что важнее.
– И как вы собираетесь это делать?
– Найти немецкую разведгруппу, пока она не разыскала вас.
– Вы их ликвидируете также безжалостно?
– Это демоны, Анна, не стоит их жалеть. Если их не остановить, рано или поздно они доберутся до вас. Связного можете не ждать. Посланный к вам поручик Спешнев застрял в Голландии, а военный атташе посольства Сташевский даже не подозревает о вашем существовании.
– Почему?
– Кое-кто в Моргенштабе искажает и блокирует оперативную информацию.
– Вы знаете – кто?
– Знаю, но у меня нет никаких доказательств.
– Хорошо. Я позволю вам заняться моей судьбой, но при условии, что спасать мир мы будем вместе, – улыбнулась Анна.
– Это может быть ещё опаснее разведгруппы кайзера.
– Если меня все равно уже приговорили…
Глава 4. Рекогносцировка
Крохотные ресторанчики, как правило, примыкающие к отелям – визитная карточка Стокгольма. Их больше всего в центре старого города на самой высокой части острова Стадсхольмен, на площади Стурторьет (Stortorget). С момента основания она превратилась в излюбленное для горожан место встреч, прогулок и неспешных разговоров за чашечкой шведского национального напитка глёга, приготовленного из подогретого фруктового сока с добавлением
