Одержимое сердце - Кэтрин Сатклифф

Коридор, как, впрочем, и все остальные помещения особняка, был освещен очень скудно. Если бы не моя провожатая, я бы давно заблудилась. Не теряя из виду белый чепец, я почти ощупью пробиралась за служанкой. Чепец маячил впереди.

Матильда чуть замедлила шаг и указала коротким пухлым пальцем на коридор, примыкавший к тому, по которому мы с ней шли.

— Апартаменты доктора. У него отдельный вход из восточной части сада. Поэтому мы не видим, как он входит и выходит. Иногда он принимает здесь пациентов. Видите ли, мэм, мы там не убираем, потому что там у него творится черт-те что! Тиги… — Матильде не удалось справиться с трудным словом.

— Тигли? — подсказала я.

Карие глаза служанки округлились и с изумлением уставились на меня.

— Ну! Какая вы, однако, умница! Именно это я и хотела сказать. И, кроме того, там… пе-ре…

— Перегонные кубы?

— Да, — вздохнула девушка, — они самые. Мы еще раз повернули, потом поднялись по лестнице на несколько ступеней. И снова Матильда жестом указала мне на ответвления коридора и дала пояснения:

— А это комнаты мисс Адриенны. Теперь она, наверное, спит. Миледи это называет «сном ради красоты», и до ужина ее нельзя беспокоить. Она только и делает, что ест, спит и жалуется, что доктор и его милость погубили ее жизнь.

Наконец когда мы миновали еще один коридор, Матильда замедлила шаги. Мы вошли в темную) комнату. Служанка начала шарить по столу, опрокинула подсвечник, грохнула китайской вазой о стену. Наконец во мраке вспыхнул огонек, я почувствовала острый едкий запах. Зашипело пламя, поднялся к потолку черно-серый дымок и, извиваясь, скрылся среди теней. Прежде чем холодный сквозняк успел задуть огонек, Матильда поднесла его к фитилю свечи. Она поставила горящую свечу между нами.

— Это комнаты его милости, — объявила Матильда. — Мы их видим, только когда подаем еду. Видите ли, он терпеть не может, чтобы его покой нарушали, особенно когда работает. Вот его студия, где вы будете ему позировать. Там комната мастера Кевина, а дальше его милости.

Оглянувшись на ряды запертых дверей, я поплотнее запахнула плащ.

— Здесь холоднее, — заметила я.

— Видите ли, мэм, это северное крыло. Ветер с вересковых пустошей проникает сюда и гуляет по комнатам.

Она прикрыла руками, как чашечкой, пламя свечи, пока оно не перестало трепетно колебаться, отбрасывая на стены фантастические тени.

Я вышла из круга света, отбрасываемого этим пламенем, и двинулась к двери студии.

— Заперто, — сообщила мне Матильда. — Туда никто не заходит, кроме его милости. Ну а теперь будете еще заходить и вы.

— Никто? — переспросила я.

Я прислонилась к стене, оглядывая двери комнат, которые в этом доме оказались под запретом. Потом указала на дальнюю дверь:

— А эта куда ведет?

— Это была комната леди Малхэм, мисс, но она совсем ею не пользовалась. Вы знаете, что она умерла?

Воспоминания вернули меня в библиотеку к Николасу, тоскливо смотревшему в окно.

— Как она умерла? — спросила я.

Внезапно Матильду охватила жажда деятельности, и она засуетилась у двери, следовавшей дальше за дверью студии.

— Вот эта комната будет вашей. Она примыкает к студии, хотя его милость и эту дверь держал запертой.

Я заметила, что мою комнату отделяла от комнаты Николаса только студия.

— Я задала вам вопрос, — настойчиво напомнила я.

— Она сгорела дотла, мисс. Импульсивно, скорее себе, чем Матильде, я сказала вслух:

— Едва ли это похоже на убийство. Матильда подняла на меня взгляд. Глаза на ее полном наивном лице были похожи на круглые фарфоровые блюдца.

— А кто говорил об убийстве?

— Ну, об этом заговорил сам милорд во время нашего знакомства, — ответила я сдержанно.

Вставив ключ в замочную скважину, Матильда повернула его с заметным усилием, потом толкнул дверь.

— Вот ваша комната, — послышался ее голос изнутри. — Я скажу старине Джиму, чтобы он принес сюда торфа для камина.

Снова повернувшись к двери, Матильда поколебалась и, прежде чем попрощаться, бросила беглый взгляд через плечо.

— Располагайтесь, мисс, и желаю всего хорошего.

Первое, что я поспешила сделать, это раздвинула тяжелые бархатные шторы, закрывавшие окно. Пылинки заплясали в слабом свете, потом успокоились и начали оседать на окружавшие меня предметы.

Комната была крошечной, но не меньше тех, к которым я привыкла. Главное, что теперь это была моя комната. И ни один дворец на свете не мог показаться мне лучше и прекраснее.

В это мгновение облака на небе рассеялись, и сквозь стрельчатое окно в комнату заструился свет. Его луч прошел где-то над моей головой, теперь расслоившись на ослепительно желтый, красный и синий и нежно коснулся моей шеи, согревая ее. Я закрыла глаза и представила то, что представляла до этого много ночей, лежа на своей постели в гостинице и мечтая провести в этом доме хотя бы одну ночь.

Сердце мое бешено забилось, потом встревоженно замерло. Как легко воплощался в жизнь план Джерома. Пожалуй, слишком легко. Меня смущало только одно: мои чувства к Нику еще не угасли, и сознание этого причиняло мне боль. Но иначе и быть не могло. Мне придется задеть его чувства, и хотя я пыталась как-то подготовиться к этому, закалить свою душу и сердце до того, как попала в Уолтхэм-Менор, теперь у меня не было необходимого равновесия и спокойствия, чтобы совершить то, что я задумала. Потому что ему и без меня было тяжело: его терзали собственные демоны. И похоже, что ребенок был одной лишь нитью, Дававшей ему надежду вновь обрести рассудок.

Что будет с Николасом, если я отниму ее? Я должна была успокоиться в эти минуты уединения, прежде чем покинуть свою комнату.

Коридоры, черные, как деготь, и холодные, как колодцы, шли направо и налево, напоминая сказочные лабиринты.

Войдя в детскую, я оглядела марионеток в человеческий рост, свешивавшихся на веревках с потолка. Их разрисованные дубовые лица приветливо улыбались мне ярко-красными ртами, растянутыми буквально от уха до уха. На них были высокие шапки из медвежьего меха, как у королевских гвардейцев. На стенах были развешаны картинки. Ягнята с черными мордочками, перемежавшиеся изображениями бабочек, резвящихся среди пестрых цветов. Пчелы, навеки застывшие на обоях, парили над цветущими лугами. И внезапно с озадачившим меня чувством гордости я поняла, что все это было работой Николаса.

Я все осматривалась, впитывая каждую деталь прелестных картинок. Комната была солнечной и уютной. В камине, расположенном в дальнем конце помещения, шипели поленья, разгоняя сырость холод, и постепенно дрожь перестала сотрясать меня. Оставшись в своей комнате, я почувствовала как на меня наваливается черное одиночество. Здесь же, в этой милой обстановке, меня вновь наполни ли радужные надежды.