Отражения - Мария Николаевна Покусаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И ворота распахнутся перед ним, и падут чары ведьмы, и не нужно будет больше стоять с фонарем на перекрестке.
Амелия тряхнула головой, сбрасывая глупые, ненужные мысли, из-за которых она частенько получала от строгой леди Алексианы выговор или, если не везло и Амелия забывалась, ставила локти на стол и горбилась, легкий удар веером по пальцам или скрюченной спине.
– Как я выгляжу? – спросила она у сестры.
Это значило: побудь моим зеркалом. А я побуду твоим, когда придет время, пусть мы не так похожи, как должно быть, и я – худшее твое отражение.
Кармиль задумчиво моргнула и поправила Амелии волосы, вытащила из них что-то, одернула ворот пальто и выправила сбившуюся ленту.
– Так лучше, – сказала она, протягивая платок. – Вытри дождь с лица, и все. Пойдем, они чего-то ждут.
Гравий снова зашуршал под двумя парами быстрых ног.
Ветер заскрипел кронами деревьев, коснулся зеркальной глади пруда, потревожив ее кругом легких волн, согнулись камышовые заросли, где-то хрипло крикнула таинственная птица – и все стихло.
***
Госпожа Эдит поймала их на входе в парадное крыло. Она застыла в начале галереи, низенькая, полноватая, еще не старая, но уже увядающая и поразительно блеклая, словно бы выцветшая, как рисунок на ткани. Две служанки вышли из-за ее спины навстречу девочкам.
– Ее светлость велела проводить вас в гостиную, – сказала госпожа Эдит, окидывая Амелию строгим, цепким взором, от которого не ускользнули ни растрепавшиеся волосы, ни завитки на их кончиках, ни то, что нос Амелии все еще был красноватым от холода. – Она просила проследить, чтобы вы выглядели прилично. Отдайте пальто слугам и приведите себя в порядок, юные леди.
Амелия сама не заметила, как оказалась перед узким зеркалом, висевшем между окон. Ловкие пальцы горничной перевязали ленту, щетка, пахнущая лавандовым маслом, прошлась по волосам, приглаживая их и исправляя то, что сделал дождь, бантики и оборки платья были поправлены, уличные ботинки сменились на легкие туфельки.
– У нас гости, Эдит? – запоздало поняла Амелия, бросая взгляд на их не то няньку, не то надсмотрщицу через зеркальную гладь.
– Гости, – сухо кивнула та. – Ее светлость хочет представить вас кое-кому. Всех вас. Всех троих, – она подошла ближе, чтобы поправить воротник платья Кармиль, который, как ей показалось, лежал недостаточно ровно. Руки с короткими, грубыми пальцами заметно дрожали. – Идите, девочки. Я приведу Фредерику.
Она сжала ладонь Амелии, словно пыталась защитить подопечную от чего-то или о чем-то предупредить. Кожа Эдит была ледяной и влажной – признак волнения.
Перед чем?
Или перед кем?
Кармиль поймала недоуменный взгляд сестры и сделала знак молчать – быстрое, понятное им двоим движение рукой.
К счастью, служанкам, видимо, не приказывали провожать сестер до дверей гостиной, в которой сидела леди Катарина с таинственными гостями, и стоило всем лишним исчезнуть, как Кармиль схватила Амелию за руку и потащила куда-то совсем не туда, куда им было нужно. Куда-то туда, где, как знала Амелия, существует таинственный мир застенья, в котором иногда обитала сестра – мир тайных переходов и коридоров, еле заметных дверей и крошечных каморок, пыльных, но очень удобных, когда тебе нужно подслушать разговор, не предназначенный для твоих ушей. Кармиль, своенравная и бойкая, знающая, что один взмах ее ресниц обладает почти волшебной силой, давно исследовала все уголки Эривэ, даже те – тем более те! – куда Амелии было нельзя: она могла пораниться или нарушить одно из множества правил, установленных свыше для таких, как она.
И разочаровать леди Катарину еще больше, чем разочаровала, появившись на свет.
– Мы не должны… – попыталась пискнуть Амелия, но сестра уже приоткрыла крошечную дверь, замаскированную под расписанную незабудками панель на стене, и, воровато оглядываясь, подтолкнула сестру вперед, в темный, пахнущий затхлостью и пылью, очень узкий коридор. – Мы испачкаемся! – Амелия прошипела это и едва не чихнула.
– Здесь рядом.
Ладонь Кармиль легла ей на плечо.
– Два шага вперед и пригнись.
Амелия пригнулась.
Идти в пыльной тьме было страшно – не из-за тьмы, а потому что пыль осядет на серой шерсти платья, запутается в волосах, выдаст их обеих – Амелия не может без того, чтобы не посадить слишком заметное пятно на юбку или не порвать чулки, забираясь на дерево.
Кармиль выходит сухой из воды.
Всегда.
– Налево.
Толчок в спину – и Амелия идет, как послушная козочка идет за хозяйкой на картинке в книге сказок, цок-цок, золотые копытца, где они ступят – вырастают розы, потому что козочка – не простая, а подарок умершей матушки. Принц увидит розы и влюбится в девушку, но прежде злые сестры козочку заколют.
– А теперь молчи и слушай!
Сквозь две крошечные дырочки в стене падали лучи света, застывая пятнами на платье Кармиль. Было тесно, дыхание сестры щекотало шею Амелии, рука Кармиль все еще лежала у нее на плече. Очень хотелось чихнуть, но было нельзя.
Голоса за стеной были тихими и действительно пришлось напрягать слух. Амелия приподнялась на цыпочках, приложила глаза к дырочкам в стене – шторы были распахнуты и гостиную заливал тусклый свет позднего октября. Было видно плечи леди Алексианы, идеально ровную спину с полоской бледной кожи, оттененной багровым шелком. Леди Катарина сидела чуть в стороне, Амелия заметила ее черную юбку, обшитую по подолу широкой лентой жемчужно-серого кружева. И был кто-то еще. Чужие голоса, чужие тени, чужое синее платье, чужое темное платье – отсюда не разглядеть, слишком слепит луч света, смех и громкий шепот, щелканье вееров, звон фарфора, о который ударяет чайная ложечка.
– Что там? – прошептала Кармиль.
– Не знаю.
– Их трое, – Кармиль осторожно подвинула сестру в сторону и сама прилипла к крошечным окнам в гостиную. – Две леди и лорд. У него темные волосы, – добавила она, приподнимаясь на цыпочки и поворачиваясь корпусом чуть в сторону. – Я хочу скорее посмотреть! – нетерпеливо выдохнула она, чуть громче, наверное, чем следовало, но взрослые, сидящие за стеной, к счастью, ничего не услышали.
И снова – рука в руке и путь во тьме, по коридору, только теперь Амелию тащили за собой, а не толкали в спину. В этот раз путь был
