Негасимое пламя - Катарина Причард

В кабинете редактора отдела светских новостей горел неяркий свет. Неужели Мисс Колючка до сих пор еще не ушла? Приглушенный стук машинки доносился из ео комнаты, как голос одинокой ночной птицы. Чуть поодаль слышался негромкий треск и щелканье телетайпов, несущих из-за океана нескончаемый поток новостей.

И все же какое-то необычное спокойствие, подобное затишью после ураганного шквала, царило в помещении редакции. Дэвидом овладело тоскливое чувство. Ему нравилось слышать в конце дня веселые крики и возню мальчишек из комнаты рассыльных, взрывы смеха из репортерской, когда спадает общее напряжение и люди начинают обмениваться шутками и замечаниями по поводу новостей, разбирая плащи и шляпы, или толпясь на площадке у лифта. Ему было неприятно молчание огромных ротационных машин, пусть даже временное. Их грохот ночью и днем как бы утверждал его организаторский талант. А их бесперебойная работа означала растущие прибыли компании. После того как неутомимые гиганты отпечатывали тираж «Диспетч» и «Баджет», они переключались на печатанье провинциальных газет и других изданий. Ночная смена еще не вышла на дежурство, подумал Дэвид.

Непреодолимый импульс побуждал его снова обойти все цеха, которые в течение долгих лет были его владением. Он испытывал настоятельную потребность сделать смотр созданному им предприятию, тщательно продуманный план которого, претворившись в организацию людей и машин, являлся живым воплощением его мечты о создании крупной, влиятельной и популярной газеты. Этот день не был еще последним днем его пребывания на посту главного редактора, но Дэвид чувствовал, что решение, которое он только что принял, окончательно и непреложно. И под наплывом этого чувства ой прощался сейчас с делом всей своей жизни, ясно отдавая себе отчет, что в успехе этого дела кроется его собственное поражение. Творение одержало верх над своим творцом. Оно разрослось в нечто громоздкое, чудовищное, выжимающее из человека всю его порядочность, стирающее его индивидуальность.

«Бежать — вот в чем спасение! Снова обрести свободу, стать самим собой!» Но где-то в глубине его души все еще гнездился древний инстинкт слепой преданности, и он не мог покинуть свое детище без чувства мучительного сожаления. Так много самого себя вложил он в создание этого точного и сложного механизма!

Это благодаря его энергии и инициативе типография газеты располагала самым современным оборудованием. Это он привлек в газету самые лучшие силы.

Вид пустого коридора, ярко освещенного лампами дневного света, установки которых он недавно добился от правления, сейчас подействовал на него удручающе. Младшие редакторы и репортеры отправились, по всей вероятности, в ближайшие пивные выпить на ходу кружку-другую, а он по опыту знал, что это могло затянуться; за кружкой пива и разговорами они частенько засиживались до самого ужина, а то и до позднего вечера.

Вот в наборном цехе жизнь, наверное, еще не совсем замерла: там должны идти приготовления к ночной смене.

Дэвид медленно подошел к лифту. Дверцы автоматически раздвинулись. Он ступил в ярко освещенную кабину и нажал кнопку четвертого этажа, где помещался наборный цех.

Проходя через корректорскую, которая вела в наборный цех, он увидел несколько человек, склонившихся над черновыми оттисками, которые следовало передать ночной смене. На корректорах лежала обязанность замечать все ошибки в области грамматики, орфографии и пунктуации, все опечатки и погрешности стиля, дающие возможность усмотреть клевету или диффамацию. Среди корректоров было немало старых журналистов, оставшихся не у дел; они всегда жаловались на необходимость засиживаться по вечерам, но в большинстве своем были рады дополнительному заработку. Кое-кто из них, нахмурившись, с удивлением посмотрел на Дэвида. «Какого черта Д.-Д. бродит тут в неурочный час?»

Дэвид знал об этих жалобах, но сейчас ему было не до того. Ему просто хотелось убедиться в том, что новая установка в наборном цехе обеспечивает выполнение всех сложных производственных процессов.

Когда он вошел, дежурный по цеху сторож, в обязанность которого вменялась охрана ценного оборудования, угрюмо его приветствовал:

— Добрый вечер, сэр.

Уборщицы, протиравшие швабрами помещение и подбиравшие с пола скомканную бумагу, обрывки картона и промасленную ветошь, с любопытством взглянули на главного редактора. Они, как и сторож, недоумевали, что он делает здесь в столь поздний час.

— Привет, Гарри! — ответил Дэвид в своей обычной дружелюбной манере. — Как ваш ревматизм?

— Хуже некуда, — проворчал сторож. — Придется, видно, бросить эту проклятую работу и зимой по ночам не вылезать из постели.

— Что ж, пожалуй, вы правы, — отозвался Дэвид, внимательно осматривая цех острым критическим взглядом, в котором промелькнула тень разочарования: ночная смена еще не приступила к работе. — Мне бы хотелось взглянуть, как работает новый «уинклер».

Он привык видеть цех в лихорадочной спешке, когда в шуме и грохоте готовился первый выпуск «Диспетч». Стучали линотипы, молниеносно отливая строки. Метранпаж, которому по правилам профсоюза печатников запрещалось прикасаться к шрифту, читал линотипные строки так же быстро, как читают обычную печать, и тут же подкраивал гранки, чтобы статьи уместились в положенном месте. Наборщики правили набор и вставляли готовые полосы в алюминиевые рамки. Стереотиперы устанавливали печатную форму на плите матричного пресса, поверх нее клали увлажненный матричный картон, покрытый резиновой прокладкой, после чего плиты пресса сближались, прижимая картой к форме и выжимая из него влагу, — так получалась матрица — точное воспроизведение наборной формы.

Дэвид тщательно изучил все топкости сложного печатного процесса, в результате которого осязаемыми и зримыми становились человеческие усилия: напряжение ума, бешеная погоня за новостями и рекламными объявлениями, — словом, все то, что он и другие — репортеры, сотрудники отдела рекламы, редакторы, корректоры — бросали в утробу машин, чтобы создать газету. Ему нравилось смотреть, как затвердевшую матрицу осторожно сгибали, придавая ей полукруглую форму, как ее укладывали в отливной станок, как на нее лилась сверху светлая серебристая струя расплавленного металла — смесь свинца, олова и сурьмы. Металл, застывая, точно воспроизводил собой рельеф матрицы в обратном виде, и готовый стереотип, чуть подравняв края и проверив изгиб, спускали на конвейере в подвальный этаж, где стояли громадные ротационные машины. Там к каждому цилиндру машины прилаживались стереотипы. И когда цилиндры начинали вращаться, проходившая между ними бесконечная лента белой бумаги покрывалась печатными знаками сразу с обеих сторон.

Рабочие ночной смены уже сновали возле машин, когда Дэвид выходил из наборного цеха. С некоторыми из них, давно ему знакомыми, он обменялся кивком, перекинулся несколькими словами. Им, конечно, и в голову не могло прийти, что они видят его, быть может, в последний раз.

Он вошел в лифт и нажал кнопку подвального этажа. Когда дверцы лифта раздвинулись, перед ним предстало огромное помещение, дальний конец которого терялся в полумраке. Оно напоминало поле сражения с танками и артиллерийскими орудиями, безмолвно застывшими в ожидании боя.

Впечатление это исчезало по мере приближения к мощным, внушающим невольное уважение ротационным машинам марки «госс»; они были вделаны глубоко в цементный пол и возвышались под самый потолок — громоздкие, черные и блестящие под ярким светом потолочных ламп. Они сразу производили несколько операций: печатали, разрезали, фальцевали и выбрасывали готовые газеты.

Дэвид горько усмехнулся, вспомнив станок «варф-дейл», рабом которого он был, выпуская «Молли тайме». Теперь эти гигантские машины были его рабами, подчинялись его слову. И акции «Диспетч» давали верный и немалый доход.

Вот они, эти создания инженерного гения, похожие на ископаемых чудовищ, способные с быстротой молнии пожрать тонны газетной бумаги, своей мощью избавляющие людей от напряженного труда и волнений, достававшихся на его долю в прошлом.

Дэвид не удивился, заметив возле одной из машин главного механика Макнесса. Для Мака ротационные машины тоже были живыми существами. Он получил над ними власть, как только их здесь установили, содержал в полной исправности и готовности к работе. Он знал каждый винтик в шести- и восьмисекционных автоматах, подающих к цилиндрам сразу шесть или восемь полотнищ газетной бумаги двойной ширины. Смена ролей производилась без остановки и отпечатанные и сфальцованные газетные листы выбрасывались с непостижимой быстротой и поразительной точностью.

Пройдет еще час, и пачки свежих газет швырнут в красные фургоны, дожидающиеся во дворе рядом с печатным цехом, развезут по газетным киоскам, где их подхватят мальчишки-разносчики, или доставят на вокзалы, где их погрузят в пригородные поезда или на автомашины и отправят на окраины и в далекие поселки.