Человек за шкафом - Олег Рой

Проводив гостей, Татьяна взглянула на часы. Еще не поздно, нет и десяти вечера – вполне удобно позвонить. Она набрала номер, ей ответил приятный мелодичный баритон. Договорились о встрече, и через пару дней Катя уже открывала дверь генеральской квартиры настройщику. Внешне он был неприметен – маленького роста, худой, какой-то тусклый, невыразительный. Но едва лишь увидел инструмент, прикоснулся к нему, открыл крышку, как преобразился, глаза заблестели, невзрачное лицо сделалось одухотворенным и даже красивым.

Катерине и в голову не могло прийти, что настройка пианино – это, оказывается, такое мучение. Несколько часов по всей квартире слышались отвратительные, режущие ухо звуки, от которых нигде было не спрятаться. Но наконец эта какофония закончилась, и настройщик позвал Татьяну:

– Принимайте работу, – сказал он.

Татьяна тут же села за инструмент и сначала робко коснулась пальцами клавиш, а потом начала играть. Она ничего не забыла за время войны. Пальцы хоть и огрубели, но в них осталась прежняя ловкость. Чудесные звуки наполнили комнату, а благодарные зрители – Катя и настройщик как зачарованные стояли рядом и слушали.

– Повезло вам, отличный инструмент достался, – сказал настройщик, когда Таня перестала играть. – Дочку небось станете музыке учить?

– А с чего вы взяли, что у меня будет дочь? – удивилась Татьяна. – Мы с мужем надеемся, что родится мальчик.

– Так по животу ж видно. Он у вас круглый – значит, девочка. Когда пацан, живот острый бывает, огурцом.

– Вот и я то же самое говорю, – поддакнула Катерина, – а Татьяна Сергевна не верит.

– Верьте, верьте, – кивнул настройщик. – Я знаю, что говорю. У меня трое парней. И каждый раз у жены живот острый был.

– У вас три сына? – женщины взглянули на него с уважением.

– Было… – Он горестно покачал головой. – А теперь вот ни одного. Три похоронки пришло. Ни сыновей не осталось, ни жены, она не пережила горя. Всех детей забрала проклятая война…

Получив щедрую оплату как деньгами, так и дефицитными продуктами – консервами, какао, шоколадом, – настройщик ушел. Катя вернулась к своим хозяйственным делам, а Татьяна просидела за фортепиано до самого вечера. Она чувствовала, что ребенку, кто бы он ни был, мальчик или девочка, нравится музыка.

С того дня Таня садилась за фортепиано каждый день. При посторонних она к инструменту почти не подходила – совестилась, как сказала бы ее покойная тетка, но играла для себя и для единственной невольной слушательницы – домработницы. Раньше, если не считать гармошки да балалайки в деревне, где жила родня мужа, Катерина слышала музыку лишь по радио, а теперь научилась различать произведения и знала весь репертуар хозяйки. У нее было несколько любимых мелодий, которые она иногда просила Татьяну сыграть. Особенно нравилось Катерине вступление к «Лунной сонате», она каждый раз чуть не плакала, слушая его.

– Не буду я тебе больше Бетховена играть, – усмехалась Татьяна, поглядывая на домработницу. – Вон у тебя опять слезы…

– Да это ничего!.. – отвечала Катя, промокая глаза уголком фартука. – Зато как на душе светло!

Тем временем настал апрель, сделалось по-настоящему тепло. В Москве растаял снег, появилось много солнца и много улыбок на лицах переживших войну людей. Все с нетерпением ожидали первой годовщины Победы. Советские люди еще не знали, что уже через два года вождь отменит всенародный праздник, сославшись на непосильную для разоренной войной страны затратность как парадов войск и военной техники, так и остановки производства из-за выходного дня. 9 мая сделается обычным рабочим днем, и так будет продолжаться еще целых семнадцать лет.

Однако в том году народу еще дозволено было праздновать, и люди праздновали. В Москве, в столицах союзных республик, в Ленинграде, Сталинграде, Севастополе, Одессе гремели, расцветая в ночном небе многоцветными огнями, красочные салюты. Степан и Татьяна смотрели салют прямо с балкона и мечтали, как совсем скоро будут любоваться фейерверками уже втроем, с ребенком. Выйти погулять им в этот день не удалось. Татьяна была уже на последнем месяце и чувствовала себя совершенно измотанной – болела поясница, было тяжело дышать, да и толчки ребенка, первое время так радовавшие, становились все болезненнее.

– Скорей бы уже, сил нет терпеть, – вздыхала Татьяна, поглаживая огромный живот.

– Ну, уже немного осталось, – утешал Степан. – Родишь – отдохнешь.

– Какое там! – Таня с усмешкой поглядела на мужа. – Тогда-то самые трудности и начнутся. Маленький будет столько внимания и сил требовать… Особенно первый год. Пеленки, кормежка, зубки, плач по ночам…

– Ничего, справимся! – не унывал Степан. – Если уж мы войну пережили, то и эту заботу как-нибудь переживем.

– Ох, поскорее бы… Устала я уже. Как хочется уже снова стать прежней, стать собой. Ходить нормально, не выматываться, не чувствовать одышки… Туфли самой застегивать, наконец.

– Будто я плохо тебе туфли застегиваю, – в шутку обиделся Степан.

– Ты самый лучший муж, – заверила Татьяна. – Но не могу я чувствовать себя настолько беспомощной. Не привыкла…

К счастью, ждать и впрямь оставалось недолго. Ребенок появился на свет уже через три дня. И это была девочка – правы оказались в своих прогнозах настройщик и Катерина. Мать Тамары особенно гордилась своим предсказанием, а Татьяна немного побаивалась, что муж расстроится из-за того, что родилась дочь, а не сын. Но ее опасения оказались напрасны. Назаров был на седьмом небе от счастья.

– Знаешь, Катя, – делился он с домработницей, до блеска драившей квартиру к возвращению хозяйки из роддома, – я вот этого никогда не понимал – как можно такого ребенка хотеть, а такого не хотеть… Это ж твой ребенок, твоя кровинушка… Какая разница, мальчишка он или девчонка, белобрысенький или черненький… Да хоть – как там в фильме «Цирк»? – хоть розовенький в полосочку, хоть серый в яблочко! Меня когда спрашивают, кого, мол, хочешь, Степан Егорыч, сына или дочку, я всегда отвечаю: «Ребенка». А теперь Танюшка меня в записке спрашивает, не расстроился ли я из-за того, что у нас девочка, а не мальчик. Смешно даже!

Имя для дочери Назаровы выбрали быстро, назвали Ольгой – так звали покойную маму Татьяны. Степан души не чаял в своей Олечке, хоть и видел ее не слишком часто – у него было много работы, домой каждый день возвращался поздно, смертельно уставший. А чуть свет – снова на ногах, в восемь его уже дома нет, и не только в будни, но случалось, что и в выходные, и в праздники. Татьяну, конечно, это огорчало, но особенно переживать было некогда. Переложив все хозяйственные хлопоты на домработницу, она теперь занималась только ребенком и посвящала дочке все свое время, всю себя.

Второе послевоенное лето выдалось тяжелым, бо́льшую часть страны поразила жесточайшая засуха. Были и голод, и нужда, и болезни… Но генеральскую семью трудности затронули минимально. Татьяне не нужно было ни часами отстаивать в магазинах очереди за продуктами, ни рвать последнюю рубашку на пеленки, ни носить дочь на прививку в поликлинику, где измученные исхудавшие матери с кашляющими детьми, ожидая своей нескорой очереди, делились страшными историями, как в той или иной семье младенец умер от скарлатины или воспаления легких. У Назаровых была возможность и врача на дом пригласить, причем из лучших специалистов Москвы, и дефицитные медикаменты достать, и обеспечить нормальное питание как малышке, так и ее матери. Татьяна даже марлевые подгузники для дочки ни разу не постирала – этим занималась домработница. Так что первый год жизни Оли прошел на удивление легко.

Ни в ясли, ни в детский сад Назаровы отдавать дочь не хотели, Таня решила заниматься Олей только сама. Но очень скоро она поняла, что сидеть целыми днями с ребенком в четырех стенах ей скучно. Ей стало казаться, что она закисла, обабилась. Стоя перед зеркалом, она с грустью рассматривала свою располневшую после беременности и родов фигуру и жаловалась Кате, что совершенно утратила привлекательность. А что, если Степан начнет поглядывать на других женщин? Вон у него на работе их сколько! И не только уборщицы да буфетчицы, но и секретарши начальников, и даже специалистки отделов и начальницы из бывших фронтовичек. Есть молодые, есть постарше, но все ухоженные, уверенные в себе и зачастую одинокие, так как в послевоенное время на десять девчонок приходилось даже не девять ребят, а куда как меньше. Но при этом каждая из них надеялась все же устроить свое женское счастье.

Кому-то счастье нужно было устраивать, кому-то – не упускать. Татьяна начала заботиться о своей внешности и делала это куда старательнее, чем в юные годы. Да и возможностей у нее теперь было больше. Она шила платья у лучших московских портних, приглашала на дом модную парикмахершу, принимала ванны с травами или хвоей, делала маски для лица: огуречную, клубничную, овсяную, яблочную, лимонную – смотря по сезону – и каждый вечер мазалась самодельным кремом на основе сметаны, рецепт которого ей дала знакомая оперная певица.