Дом на горе - Константин Сергиенко

Видя, что никто не посещает Непостижимую и она по-прежнему одна, Барон стал успокаиваться. Самые невероятные объяснения приходили ему на ум. Во всяком случае, соперника он не видел, а, напротив, стал свидетелем страданий Непостижимой. Сердце его смягчилось, и он предложил свою помощь. Настали, вероятно, те времена, когда Непостижимая не смогла отказать.

Барон клятвенно заверил ее, что сделает все, лишь бы Непостижимая была счастлива. На первых порах он и в самом деле старался. Он предоставил Непостижимой целый особняк, где при уходе служанок она могла спокойно дожидаться разрешения от бремени. Наконец все благополучно окончилось. Непостижимая стала матерью. Но Барон вдруг переменился. То ли он ждал другого исхода, то ли не верил до конца, что появится дитя, но, во всяком случае, стал мрачен и угрюм. К ребенку он не подходил, не переносил детского крика и не желал видеть Непостижимую с младенцем на руках.

Видя, что дело обернулось таким образом, Непостижимая пожелала покинуть Гору. Но Барон ее не отпустил. Он и сам не знал, что делать. Расстаться с Непостижимой он был не в силах, но и не мог терпеть рядом с собой ребенка от другого человека.

Между ними происходили ужасные сцены. Однажды он направил на Непостижимую старинный арбалет и чуть не нажал на спуск. Она, в свою очередь, попыталась бежать вместе с младенцем, но Барон перехватил ее по дороге.

Все кончилось очень печально. В один из дней ребенок исчез. Войдя к Непостижимой, Барон с кривой улыбкой сообщил, что отправил ребенка в прекрасный пансионат, где ему дадут надлежащее воспитание. Но видеть ребенка нельзя, Непостижимой придется смириться и жить вместе с Бароном. В недалеком будущем, когда наладится общая жизнь, ребенка можно будет забрать.

Непостижимая выслушала все это с мертвенно-бледным лицом. Она ничего не ответила Барону и первое время пыталась всякими способами выведать у него, где находится младенец. Но Барон был неумолим. Непостижимую он держал в самом настоящем заточении, ибо она все время порывалась бежать.

Не прошло и года, как Непостижимая зачахла. Барон не понимал, что творит. Его страсть к этой женщине была безумной. Она заволокла его глаза, и он не видел, что Непостижимая близка к смерти. Наконец в один из осенних дней она тихо скончалась.

Как пережил это Барон, мы не знаем. Не знаем даже, где он ее похоронил. Во всяком случае, ничего уж не напоминало в пределах имения об этой несчастной женщине. Даже статуя Гекаты, якобы повторявшая ее лик, исчезла из залы.

И дальнейшая жизнь Барона, и жизнь пропавшего ребенка остается для нас неизвестной. Барон продал особняк, все деньги свои будто бы раздал в сиротские приюты и скрылся навсегда. Говорили о нем разное, но вряд ли этим слухам можно верить.

Так кончилась эта печальная история, напоминанием о которой является до сих пор высящийся на Горе и пришедший в полную негодность особняк с готическими башнями…»

Как странно представить, что все это было. Здесь, у нас, в этом доме, на этой Горе. Какая удача, что мне попалась необыкновенная книга. Признаться, я позаимствовал ее в «Синикубе». Стоящая на ней цена мне не по карману. Конечно, я книгу верну. Мне только хочется переписать кое-что оттуда. Например, это место: «В сознании многих народов гора представляет собой образ мира. Мировая ось проходит через ее вершину и устремляется к Полярной звезде. Гора покрыта лесом или садом, одно из деревьев самое огромное. Это древо мира, в котором содержатся соки жизни. На вершине горы живут боги, а под горой злые духи, гномы, тролли, карлы. У подножия располагается род людской. В разных краях есть своя мировая гора. Гора Меру в Индии, Нефритовая гора в Китае, Олимп в Греции, Арарат в Армении. Можно также назвать Парнас, Фудзияму, Синай. В сравнении с этими великанами наша безымянная Гора очень скромна, но если учесть, что для местных жителей мир ограничен пределами волости, то и наша Гора вполне может стать мировой, а ось мира легко протянется от ее вершины к Полярной звезде».

Переписывая, мне приходится сокращать и выправлять косноязычие безымянного сочинителя. К примеру, последние слова у него звучат так: «А ось мироустройства намерена простираться от самого верха к Полярной, а если понять точнее — к «stella Maria Maris» — надзвездной, лежащей выше всех спасительной звезде».

Итак, выходит, что мы боги, так как живем на самой вершине Горы. Город, лежащий у подножия, заселен людьми, а комбинат представляет собой владение злых духов. Это уж точно. Когда над его трубами, изрыгающими мутный дым, начинает плясать зловещее пламя, а ветер гонит на нас тлетворный чад, иначе и не подумаешь.

Но мы боги! Не так-то легко отравить нам жизнь!

Кстати, что это за stella Maria Maris, звезда над звездами? Я никогда не слышал.

Раздался дикий визг. Не тот визг, какой издают девчонки в играх со сверстниками. Это был вопль отчаяния и испуга. Я вбежал в спальню.

С искаженным лицом, трясущимися губами воспитательница Леокадия Яковлевна стояла над вытряхнутой на пол сумкой. Среди мелких предметов, книжечек и бумаг что-то шевелилось. Это была полуживая крыса. Хвост ее извивался и слабо бил по белейшему, отороченному кружевами платку. Леокадия Яковлевна опять вскрикнула и опустилась на стул.

— Митя, Митя, — пролепетала она. — Возьми, там…

— Что, — спросил я, — что взять?

— Под ней, — еле выговаривала она, — под крысой… Мамина фотография… Быстрей…

Я отодвинул крысу ногой, но фотография поехала следом и осталась под крысой. Тогда, собрав все мужество, я схватил крысу за хвост, приподнял. Но фотография, видно, прилипла. Пришлось другой рукой схватить ее за угол и отодрать от крысы. В этот миг полузадушенное животное извернулось, оскалив мелкие зубы, и испустило короткий и резкий писк.

— Боже! — воскликнула Леокадия Яковлевна.

Я отшвырнул с содроганием крысу и подал глянцевый, запачканный чем-то квадратик.

— Спа-спасибо… — прошептала воспитательница и вдруг разрыдалась.

Плача, она стала подбирать с пола тюбики, коробочки, нехитрую косметику, зеркальце. Прибежали девочки и принялись помогать.

— Леокадия Яковлевна, возьмите мой платок!

— Леокадия Яковлевна, пойдемте умоемся!

Они увели плачущую Лялечку, с негодованием говоря о «мерзких, неблагодарных мальчишках».

В коридоре я встретил Лупатова. Он коротко улыбнулся и подмигнул.

Сто Процентов оживает лишь тогда, когда начинает говорить об опасности, нависшей над животным и растительным миром.

— Возьмите нашу речушку, — говорит он, и бледное его лицо начинает розоветь, розовеют также очки и сильно розовеет, раскаляется сама речь. — В начале века тут водилась форель, да, форель! Еще в двадцатых годах деревенские привозили в город сомов метровой величины. Если сказать вам, что река была судоходна, вы не поверите. Но это факт! Глубина ее достигала восьми метров, а ширина пятидесяти. Тут появлялись суда с солидным тоннажем, а под Горой была достаточно хорошо оборудованная пристань. Голубовский и Ухов, перестаньте грызть семечки! Где вы их только берете? Даю вам слово, что через лет пятьдесят и семечки будут считаться лакомством. Это сто процентов! Даже подсолнечник в перспективе может стать эндемиком.

Сто Процентов распалялся. Щеки его горят, очки сверкают нестерпимым блеском.

— Кто держал в руках Красную книгу, выпущенную недавно в Москве? Это два огромных тома, я мечтаю получить их для нашей библиотеки. Но должен похвастаться, в моей библиотеке они уже есть. Удивительное, впечатляющее чтение! Тысячи и тысячи видов животных и растений на грани исчезновения. Даже простенькие ландыши теперь запрещено собирать. Вдумайтесь в эти слова. Ландыши, скромный дар влюбленных, исчезают с лица земли! Когда вы подрастете, никто из вас не увидит ландышей! Кротова и Евсеенко, Бельцева и Китаева, вам никто не подарит ландышей, никто!

Санька усмехнулась и поправила рыжую прядь.

— Мне-то подарят…

— Кто? — патетически вопросил Сто Процентов. — Кто?

Санька обернулась и с прищуром скользнула по классу.

— А Суханов… Или Лупатов с Голубовским. Они и Кротовой принесут.

— И будут подвергнуты наказанию, — с горечью сказал Сто Процентов. — Прошлой весной старушку на рынке оштрафовали на пять рублей. Она торговала ландышами и незабудками.

— Что такое пять рублей? — Санька кокетливо двинула плечом. — Может, некоторые из-за нас согласятся и на пятьсот. Голубовский, ты согласишься?

— Натурально! — гаркнул Голубовский.

— А ты, Суханов?

Сто Процентов сразу поскучнел. Розовый цвет покинул его лицо, очки, потускнел голос.

— Прекратите, — сказал он. — Не всех, я вижу беспокоят судьбы мира. Тем не менее я рекомендовал бы вам познакомиться с Красной книгой. Думаю, мы займемся ею на следующих уроках.