Вся проза в одном томе - Юрий Кудряшов

– Ты уверен?

– Не сомневаюсь! Как не сомневаюсь и в том, что Ядрин не побоится нового срока и в порошок тебя сотрёт, когда узнает, что ты его надул!

– В ближайшие пятнадцать лет он мне не грозит.

– Но ведь когда-нибудь он выйдет.

– Собираешься нести в себе злобу все эти годы? К тому времени ты сам уже женишься, нарожаешь детей, двадцать раз изменишь своей жене, а она – тебе.

– Не заговаривай мне зубы! – настаивал Славик. – По твоей вине погибла моя сестра! Не думай, что это сойдёт тебе с рук.

– Смею напомнить тебе и о том, что запись была отправлена жене Ядрина с Настиного ящика, а не с моего.

– Очень просто: ты взломал её ящик.

– Допустим.

Я затянулся и помолчал.

– Ответь мне на один вопрос, – сказал я, выдержав паузу. – Зачем мне это было нужно?

– Я знаю и о том, что она грозилась отнять у тебя деньги.

– Значит, ради денег?

– Миллион – сумма для тебя немалая.

– Значит, я, по-твоему, убил Настю ради миллиона?

– Убивают и за меньшие деньги!

– Постой… Ты в самом деле считаешь, что я спровоцировал Ядрина убить Настю только ради того, чтобы не делиться с ней тем миллионом?

– Почему бы и нет?

Неожиданно для него я рассмеялся. Нет, скорее захохотал. Чтобы было понятнее – думаю, мой хохот слышали все соседи.

– Что смешного? – спросил Славик с неподдельным изумлением, глядя на меня, как на сумасшедшего.

– Я тебе кое-что покажу. – Я затушил сигарету и встал из-за стола. – Смотри внимательно и запоминай.

Я залез в шкаф, где хранился Ядринский миллион. Обе пачки по-прежнему были в том виде, в котором вручил мне их Ядрин. Ни одна купюра не была взята оттуда за всё время следствия и суда над ним. Деньги словно ждали своего часа. Они будто знали о визите Славика.

– Вуаля! – произнёс я и поджёг обе пачки.

У Славика глаза на лоб вылезли. Думаю, он, как и я когда-то, не видел таких денег ни разу в жизни. Но уж точно никогда не приходилось ему видеть, как человек спокойно поджигает миллион рублей прямо у него перед носом.

Деньги лежали в пепельнице. Пламя медленно пробиралось от одного края пачек к другому. А я как ни в чём не бывало докуривал свою сигарету и ждал его реакции. Огонь отражался в его округлившихся глазах, словно они тоже горели вместе с деньгами.

Надо было видеть всю эту гамму чувств, что побывала за какие-то секунды на его лице. Даже не буду пытаться описать их. Скажу лишь, что эту пытку Славик терпел недолго. Он ещё не прошёл всё то, что довелось пройти мне. Он не был так искушён, так испорчен, так надломлен. Когда он понял, что купюры вот-вот потеряют ликвидность, а я даже и не думаю их тушить – он не выдержал, судорожно схватил пачки и начал тыкать ими в дно пепельницы, пытаясь загасить пламя и даже не замечая, что обжигает руки.

– Ладно-ладно! – пролепетал он вмиг изменившимся голосом. – Так и быть, убедил. Я тебе верю.

Но не тут-то было, Славик! Так легко ты от меня не отделаешься. Я только начал свою изощрённую пытку. А в пытках я разбираюсь. Твоя сестра научила!

– Нет уж, Славик, – произнёс я с нескрываемым ехидством. – Так дело не пойдёт. Теперь они твои!

Тут он всё понял. Осознал, как глупо подставился. В его руках были деньги, обагрённые кровью его сестры. Оказывается, они для тебя дороже твоей липовой справедливости, твоего липового возмездия! Грош цена твоим пафосным речам! Обвинял меня только что в убийстве ради денег – ну так кто из нас больше любит деньги? Да кто ты такой, чтобы в чём-то меня обвинять? Чем ты лучше меня? Что тобой движет? Любовь к сестре? Ненависть ко мне? Жажда мести? Чувство справедливости? Чушь собачья! Обыкновенная корысть в тебе оказалась сильнее всех этих высокопарных фантазий!

Славик был похож сейчас на меня в тот момент, когда я увидел Ядрина выходящим из моего подъезда. Он побледнел как полотно, и холодный пот проступил у него на лбу.

– Бери их, – добивал я его окончательно. – Если они нужны тебе – возьми себе. Или я их сожгу! – сказал я и снова чиркнул зажигалкой.

Вот так-то, Славик! Ну что, съел? Как тебе ударчик? Получил разок? Слабоватый соперничек! Чирк зажигалкой – и ты уже в нокауте! Тоже решил поиграть? Тоже самолюбие в паху зачесалось? Возомнил себя наследником и защитником самолюбия погибшей сестры? Решил заменить её на поле боя? Думаешь, ты коварнее Насти? Она не смогла со мной справиться, а ты сможешь?

Ну что ж, вперёд! Дерзай, Славик! Поглядим, на что ты способен!

17 – 18 октября 2011

ПАСИКО

1

Пасико

Пасико было всего четыре года, когда она в последний раз видела своего отца. В её детской памяти сохранился весьма расплывчатый образ мами1, что очень её тревожило. Бывало, брала она карандаш с бумагой и пыталась нарисовать по памяти лицо папы. А потом бежала к матери в слезах, что ничего не получается. Её самым большим детским страхом был страх не узнать отца при встрече.

Теперь Пасико было уже почти восемь, хотя на вид не больше шести. В школу её пока не отдали, чтобы потом отдать в один класс с братом Мамукой, который был младше неё всего на год с хвостиком. Как раз этой осенью они должны были пойти в первый класс. Но сейчас рано было об этом думать. Впереди было ещё пять месяцев свободы, которые ребёнку представлялись словно пять лет. И прямо на огороде за окном скоро расцветёт малина – главная радость лета.

Пасико была намного меньше сверстниц и к тому же болезненно худенькой. Казалось, бо́льшую часть её крошечного тельца занимает пышная копна густых чёрных волос до самой попы. Каждое утро мама подолгу расчёсывала их, то и дело причитая: «Ох, сколько ж с тобою мороки! Завтра точно тебя постригу!» – но так и не стригла, ибо только этот ежедневный ритуал чудесным образом заставлял девочку сидеть спокойно и не вертеться.

Пухленькие щёчки Пасико странно сочетались с тоненькими, как спички, ручками и ножками. А глаза – тёмно-карие, огромные и круглые, словно грецкие орехи – были заметно раскосые, что делало её особенно смешной и трогательной. И только Мамука любил над ней позлорадствовать: «В школе, – поговаривал он, – тебя будут звать Косопасей!» Самого Мамуку мать называла в шутку Профессором. Будучи ещё вдвое меньше сестры, он уже носил маленькие круглые очочки, сам читал книжки (правда, пока только детские, с картинками) и чисто говорил по-русски.

До́ма Гвиниашвили общались чаще всего на родном грузинском. Но детям предстояло пойти в русскую школу, отчего мать пыталась приучить их к русскому языку. С Мамукой это не составляло труда, он был настоящий вундеркинд. А Пасико почему-то боялась говорить по-русски, хотя всё понимала. Да и говорить при желании могла неплохо, только вот желания не возникало. И акцент её был изящен, но непобедим.

Гвиниашвили никогда не были в Грузии. Они жили в небольшом грузинском посёлке на юге Курской области. Когда Нодар узнал, что Нино ждёт третьего ребёнка – он вынужден был уехать на заработки в Москву. Каждый месяц Нино получала от него письма, которые зачитывала своим детям. В них лежали деньги, но обратного адреса не было. Каждое письмо было праздником для Пасико и Мамуки, ибо за ним следовала покупка большого количества сладостей. Изредка (раз или два в году) Нодар звонил. Разговоры эти длились максимум минут десять и сводились обычно к тому, что у всех всё хорошо. Но сама Нино не могла связаться со своим мужем и знала только, что он в Москве.

Однако всё и правда было весьма неплохо, за исключением того, что дети очень тосковали по папе. А новорождённая Нелли и вовсе никогда его не видела. Но Нодар присылал деньги весьма немалые для посёлка, где всё растёт в огороде. Нино не работала и полностью погрузилась в заботы о доме и детях.

Перелом наступил прошлым летом – 2010-го. В июне очередное письмо от Нодара просто-напросто не пришло. Письма всегда приходили десятого числа, в крайнем случае одиннадцатого. «Папа, наверное, очень занят и не может пока нам написать» – объяснила она детям. Свою порцию сладостей они всё же получили, ведь Нино предусмотрительно откладывала небольшую часть от каждой посылки. Паниковать было ещё рановато.

Однако же и в июле письмо не пришло. Нино пошла на почту в надежде, что по каким-то причинам письма могли задержаться там. Но и там ей помочь никто не мог. Несчастной женщине пришлось самой написать письмо якобы от Нодара, чтобы успокоить детей. «У папы сейчас проблемы, и он не может прислать так много, как раньше» – сочиняла она, избавляя себя от необходимости покупать сладости, на которые теперь просто не было средств. Вся надежда была только на звонок от мужа. Но он словно провалился сквозь землю.

Ситуация усугубилась через неделю, когда знаменитые лесные пожары 2010-го погубили добрую половину посёлка. Гвиниашвили повезло, их дом не был задет огнём. Но старожилы собрали совет, на котором постановлено было, что беда эта общая и без крова остались семьи при пяти и даже при семи детях, но куда более бедные. Посему Нино Гвиниашвили обязана была по-братски делиться плодами своего огорода. Это было справедливо, если не учитывать, что лишь при наличии кормильца семья Нино казалась на фоне других зажиточной. Кормилец пропал, а его огород теперь должен был кормить половину деревни.