Тайны Далечья - Денис Юрин

Биться за власть? В ней толку нет! Каждого, кто забрался на вершину горы и надел на голову княжью корону, постоянно мучает страх, что венец могущества слетит, а более молодой и сильный противник его с горы той спихнет.

Деньги, почести, слава? Все это тлен, ради которого и пальцем не стоит шевелить. Деньги можно растратить или потерять в одночасье, а если они надолго при тебе, не дай бог, останутся, то душа зачерствеет и в золотой самородок превратится. Будешь бродить по свету живым мертвецом, наподобие тех стражей, что лес от чужаков стерегут; а жизнь, которой пресытился, станет не в радость…

Красивые женщины, страсть, тихое, семейное счастье? Но меч – не тот инструмент, чтобы за любовь воевать! Покорить своей воле человека можно, да только счастья и покоя это не сулит…

«Нет, если уж возвращаться к людям, то лишь для того, чтобы жизнь их лучше сделать! Чтобы на всем белом свете ни больных, ни сирот не было, чтобы человек человеку другом, а не волком стал!» – решил Ведун и только так подумал, как появился у него за спиной варяг Одварг, тот самый мертвый воин, кто отрядом стражей командовал.

– Хозяин, в лес отрок из деревни заявился, годков пятнадцати… Аж мокрый весь от святой воды! Говорит малец, у барина сынок прихворнул, зелья целебного просит, – произнес закованный в ржавые доспехи мертвец и полыхнул огнем из пустых глазниц.

– Маловат еще… хотя чем раньше начнет, тем больше успеет… Веди его! – приказал Николай стражу, которого уже давно не боялся. – Но пусть он прежде, как и я когда-то, одежу скинет! Только храбрый сердцем и чистый помыслами человек способен собственной душой ради спасения другого рискнуть. Приведи его на поляну, Одварг, а я вскоре выйду.

Грустно Ведуну сделалось. Привычное закончилось, начиналось неизведанное… Что ожидало его впереди, не знал Ведун, и в книжках мудрых того было не прочесть…

Много сотен лет прошло с той поры, как покинул Никола Целитель свою лесную обитель и по миру странствовать отправился. Многих людей от многих печалей избавил, но не затупился, не заржавел меч знания. Говорил мне старик стодвухлетний, что где-то скитается Ведун и поныне, поскольку таинство долголетия ему ведомо. Странствует бывший писарчук в одиночку, но есть другие, подобные ему, ибо Лес Запретный до сих пор нетронутым стоит, и каждые семь-десять лет появляется там новый хозяин.

ПОКИНУВШИЙ ТИХИЙ ОМУТ

Михрютка всегда был невезучим. С рождения. Или, по крайней мере, с раннего детства. Как любил говаривать седой дед Онуфрий, хозяин соседнего болота, он, Михрютка то есть, из этого самого детства еще и не выбрался, и штаны длинные носил незаконно, хотя и перевалило Михрютке уже за третью сотню лет. На деда он не обижался: старым тот стал, кости от сырости ноют, вот и ворчит. Дед Онуфрий раньше был омутником, как сейчас Михрютка. Омутник – это хозяин омута; тот, кто в нем живет и отвечает за все, что в его владениях творится. Смотрит, значит, чтобы вода чистая была; живность, какой положено здесь жить, водилась и размножалась; ну и коли человек какой забредет, то и с ним разобраться надобно. С дурными намерениями пришел – что ж, Лесному царю работники никогда не лишние. А хороший человек в заповедном лесу заплутал или по делу какому пожаловал, так и помочь не грех. Но уж больно в омуте холодно жить. В болоте хоть сыро, но тепло: лежи себе на кочке, грей бока целыми днями на солнышке. А зима настала – забирайся в торфяник и погружайся в спячку. Вот и сжалился Лесной царь над долгожителем Онуфрием, разрешил ему в болото перебраться, болотником стать, хотя оно, болото, по наследству от бабки Гапы Михрютке перешло. А Михрютка и не возражал. Ему по молодости лет холод не страшен, а в омуте места больше, есть где развернуться.

Омут его представлял собой лесное озерцо, круглое, как тарелка, небольшое в диаметре, но глубокое настолько, что все считали его бездонным, хотя дно-то в самом деле у него было – это Михрютка точно знал, бывал там не раз. Живности в омуте почему-то водилось немного и лишь на глубине, не то что в бабкином болоте. Там и лягушки квакают, и жучки всякие суетятся, и пиявки, и комаров полным-полно, и птицы болотные гнезда вьют. Болото Михрютка знал как свои пять пальцев, в смысле, на правой руке, потому что на левой-то у него их шесть. В этом болоте жил он с бабкой с тех пор, как себя помнил. И премудростям всяким колдунья-бабка его обучила. А кто родители его, о том бабка Гапа не сказывала. Когда спрашивал, злилась да в лягушку внука превращала. Бабка-то, она была отходчивая, долго злиться не умела, слава Лесному царю, проквакаешь день-другой в болоте лягушкой – и обратно в свою родную шкуру. Постепенно Михрютка спрашивать разучился; привык, что все вокруг называли его сироткой. И кто дал ему имя, он тоже не знал, так что обижаться было не на кого. Но все равно обидно. Могли бы уж как-то посолиднее назвать. Мефодием, к примеру, или Нафанаилом. А то Михрюта смешно звучит, хотя и так его мало кто называл, все больше Михрюткой кликали, а кто поленивее, тот и вовсе Хрюткой звал или Хрютиком.

Михрютка не был ни рассеянным, ни глупым. Многое умел. А невезение его было в том, что всегда с ним что-то приключалось. И поделать с этим ничего было нельзя: видать, судьба такая. Вот, например, был случай, кикимора с лешим подрались, путника не поделили. Это и понятно, мало кто из людей в лес заповедный сунется, только по большой глупости али по немалой подлости, либо уж по крайней нужде, а перед Царем лесным выслужиться каждый хочет, показать то есть, как он свою вотчину оберегает. Путник-то брел аккурат по границе их владений, леший его к себе в лес заманивает, кикимора к себе в топь зовет. Ругались, ругались, дело до драки дошло. В лесу стемнело, молнии сверкают, гром гремит, щепки с травой да мхом болотным по воздуху летают. Пока они ругались да дрались, путник, отчаянно крестясь, бормоча все молитвы, какие знал, – руки в ноги и ходу! Повезло бедняге, выбрался из леса! А вот Михрютке, как всегда, не повезло, коренья целебные для бабки неподалеку собирал, оказался свидетелем драки. Да еще по малолетству все как есть Лесному царю и выложил. Сколько он потом от лешего с кикиморой бегал да прятался, лучше и не вспоминать. Спасибо бабке – выручила, одного уговорила, другой пригрозила, оставили мальца в покое, а то бы вовсе пропал.

А уж сколько раз его дружок, змей Васька, подставлял, и не сосчитать. Дыхнет огнем неосторожно – кустарник полыхнет, Михрютка тушить кидается, а Васька поскорей улетает, прячется в своей пещере, хитрый он, одно слово – змей. Лесовики подоспеют и ну Михрютку колошматить: раз на месте поймали, значит, ему и ответ держать. Случаев таких было не счесть, вот и пошла о Михрютке слава, как о парне отчаянном и лихом. Аж до Лесного царя слухи дошли. И Михрютка чувствовал себя несчастным, ведь на самом деле был он обычный тихий омутник, комара не обидит. А чутье его особое, от бабки-кикиморы унаследованное, говорило ему, что слава лихого парня сулит ему много неприятностей. Хотя пока было все наоборот. Задирать его опасались, стороной его омут стали обходить. А с тех пор как придумал он девиц в омут заманивать да в русалок обращать, и вовсе уважать стали.