Порох. От алхимии до артиллерии: история вещества, которое изменило мир - Джек Келли

У французского десанта, который в 1338 году взял штурмом и сжег город Саутгемптон на английском побережье, было некое пороховое орудие и сорок восемь болтов к нему. Поскольку боезапас французов составлял всего три фунта пороха, они, должно быть, в большей степени хотели продемонстрировать свое новое оружие, чем причинить с его помощью какой-либо серьезный ущерб.

Эдуард III принял модную новинку с энтузиазмом. Старшины лондонских цехов в 1339 году гордились полудюжиной своих латунных gonnes, порохом и свинцовыми ядрами для них. За два года до Креси король выписал из-за Ла-Манша Петера ван Вюллере, специалиста по строительству рибодекенов, чтобы надзирать за строительством английской артиллерии. В помощь ван Вюллере король нанял еще нескольких artillers и gonners. Среди припасов, которыми снабжались войска Эдуарда во время рейдов во Франции, было 912 фунтов селитры и 846 фунтов серы для приготовления пороха. Возможно, ван Вюллере надзирал за артиллерией и при Креси. Ставка в игре, для которой Эдуард готовил свое ультрасовременное оружие, была высока. Поражение могло привести к пленению или гибели монарха и радикально изменить судьбу Англии. Учитывая, что Черный принц тоже находился на поле боя, французы могли пресечь династию одним ударом. Тысячи генуэзских наемников наступали сейчас вверх по склону холма. Их задача заключалась в том, чтобы подойти на расстояние выстрела — сотня ярдов или около того — и выпустить стрелы своих арбалетов в ряды англичан, проредив их перед грядущей атакой французских рыцарей. Судьба королевства зависела от результата этой атаки.

Война — это психологическая драма в той же степени, что и противостояние физических сил. Цель битвы — потрясти, раздробить сплоченность рядов врага, остановить каждого отдельного солдата, посеять страх, подорвать моральный дух, подавить волю. Грубая сила — только один из способов добиться этого. Устрашить, продемонстрировав мощь или напугав внезапным грохотом, — еще один.

Звук барабана, трубы, волынки всегда сопровождал войны. Битва не обходилась без боевых кличей. Арбалетчики при Креси трижды громко восклицали, пока сближались на расстояние выстрела. Англичане отвечали на каждый из этих кличей молчанием. Они просто ждали.

Мы не знаем точно, в какой момент Эдуард решил открыть огонь из пушек. Один источник рассказывает, что англичане «повергли в ужас противника выстрелами из пяти или шести орудий, поскольку в первый раз тот видел такие громовые машины». Другой утверждает, что англичане стреляли, «чтобы напугать генуэзцев». Третий сообщает, что они «метали железные снаряды посредством огня. Это производило звук, подобный грому». На фоне этого грома воинственные возгласы атакующих казались совсем немощными.

Орудия Эдуарда выбрасывали большие языки пламени и клубы белого дыма — впечатляющее и невиданное зрелище для французских рыцарей и их союзников. Еще больше поражал и оглушал их мощный грохот взрывов. Если уж, как сообщает один хронист, этот грохот пугал лошадей, то люди, конечно, должны были потерять дар речи. Это был гром небесный, низведенный на землю, сам звук превращался в оружие. Подобно раскату грома во время близкой грозы, пушечный выстрел на близком расстоянии ощущался не только ушами, но и всем нутром, костями, нервами. Это не был просто звук — внезапное расширение воздуха наносило удар в буквальном смысле слова.

Почти все авторы, описывающие первые пушки, сравнивают грохот их выстрела с громом. «Подобно Натуре, издавна своими Громом и Молнией обладавшей, также и Искусство ныне свои обрело», — замечает один наблюдатель. Шекспир называл их орудиями гибели:

…Орудья гибели, чей ревПодобен грозным возгласам Зевеса[6].

Рокочущий грохот, который издавали пушки, подсказал и первые названия для них. По-итальянски они назывались schioppi — «громовержцы». У голландцев в 50-х годах XIV века появились donrebusse — «громовые ружья», которые в английском языке превратились в blunderbuss — «мушкетон».

Возможны различные версии происхождения английского названия пушки — gun. Скорее всего, оно произошло от норвежского женского имени Гуннильда, точнее, от ласкательно-уменьшительной формы Гунна. Термин gonne впервые появляется в написанном по-латыни документе 1339 года. Джефри Чосер в 1384 году ввел слово в английский литературный обиход:

И пушки вдаль ядро несется,Чуть пороха фитиль коснется[7].

Первые пушки были ненадежными и неэффективными — они могли стрелять только маленькими кусками металла, и точность их стрельбы была отвратительной. Процесс заряжения был очень трудоемким и отнимал массу времени. Все это сводило боевую эффективность артиллерии почти на нет. Пушки Креси всего-навсего сбили несколько человек с лошадей.

Так что же заставляло правителей вроде Эдуарда III тратить и без того скудные ресурсы на производство пушек и приготовление пороха? Что побуждало их гнаться за новой технологией с таким неугасимым пылом? Конечно, таинственность, которая окутывала артиллерию, далеко превосходила ее боевую эффективность. Связанные с ней магические, дьявольские ассоциации действовали неотразимо. Репутация друга дьявола дорогого стоила на поле боя. Участники битвы при Креси всем сердцем веровали в зловещие образы христианской метафизики. Ад, окутанный удушающим дымом горящей серы, был вполне реален. Демоны бродили по земле. Серное дыхание пушек, их мерзкий хохот и неистовое пламя — все это были несомненные признаки сатаны.

Для власть имущих, однако, пороховая артиллерия была демонстрацией мощи. С человеком, который мог выставить на поле боя пушки, как и с тем, кто скакал на самой дорогой лошади, следовало считаться. Средневековый ум был глубоко проникнут почитанием регалий, а военное снаряжение имело свой собственный престиж. Порох стал одним из элементов спектакля битвы — сначала в качестве второстепенного сценического эффекта, а потом и как доминирующая тема.

Так что Эдуард, несмотря на долги, которые уже довели его до банкротства, купил себе и пушки, и порох. Разумеется, битвы в конечном счете выигрывает не шоу, а сила. Удачное размещение лучников и рыцарей, сражавшихся в пешем строю на сильной оборонительной позиции, доказало предусмотрительность Эдуарда. Если пушки лишь серьезно смутили генуэзцев, то град стрел из английских луков, обрушившийся на их ряды, имел разрушительные последствия. Стрелы со свистом вонзались в плоть лошадей, находили щели в рыцарских доспехах. Дисциплинированные английские порядки отбивали одну атаку французов за другой. Атака за атакой — и цвет французского рыцарства был безжалостно перебит. Филиппу с трудом удалось спастись с поля битвы. Когда стала опускаться ночь, его союзника, чешского короля Иоанна Слепого, поводыри повели в самую гущу схватки — он хотел умереть в бою. И ему это удалось.

Порох, который Эдуард привез на поле Креси, был драгоценной и не очень понятной субстанцией. Люди, которые его делали, были сродни пекарям и пивоварам: они действовали интуитивно и знали, что ничтожные отклонения в рецептурах могут значительно изменить конечный продукт. Ремесло привлекало к себе неофитов со всей Европы: алхимиков, кузнецов, предприимчивых крестьян, а также людей, очарованных загадочностью нового дела или заинтересованных его коммерческим потенциалом, визионеров, сумасшедших и просто легкомысленных. Некоторым новая профессия принесла не удачу, а уродливые следы ожогов или смерть — составление пороха было чрезвычайно рискованным ремеслом.

Сера, известная с библейских времен, была самым простым ингредиентом, ее легко было очистить и размолоть в тонкую пудру. Древесный уголь, который издавна использовали для приготовления пищи и при обработке металла, тоже был доступен. Главную роль играла порода дерева, из которого он выжигался. Древесный уголь, пригодный для производства пороха, должен был, во-первых, иметь тонкую структуру, чтобы его было легко превратить в порошок, а во-вторых — содержать минимум пепла. Обычным сырьем была ива, в дело шли и ольха, и персидская сирень, и орех, а также виноградная лоза. Использовали старое льняное полотно, сжигая его в закрытых сосудах. В Китае в смесь добавляли обугленных кузнечиков, веря, что это придает пороху живости.

Самым узким местом европейского порохового производства был недостаток селитры. Климат континента не знал ни сильной жары, стимулирующей быстрое разложение, ни продолжительного засушливого периода, в течение которого нитраты могли бы выступить на поверхность. Мастерам приходилось искать селитру везде, где только можно.

Средневековая Европа была гораздо более вонючей, чем наш стерильный XXI век. Крестьяне — подавляющее большинство населения — делили со скотиной свои лачуги с земляным полом. Остатки пищи и собачье дерьмо падали на камыш, которым был покрыт пол. Человеческие экскременты и навоз были единственным удобрением, а открытые сточные канавы в городах — обычным делом. И из этих зловонных основ человеческого существования мастера пороховых дел извлекали свой самый драгоценный ингредиент.