Клинок инквизиции - Диана Удовиченко

Вскоре вокруг воцарилась тишина, нарушаемая только сопением и похрапыванием. Настя дрожала под вытертым до основы одеялом, пытаясь хотя бы задремать – сон не шел. А ведь в полночь вставать и снова идти на молитву, вспомнила она. Потом утреня, краткий отдых и в шесть утра – подъем.

Нет, решила Настя, надо выбираться отсюда. Не холодом, так молитвами уморят святоши. Только вот куда податься? В дом родителей Одиллии нельзя, вернут в монастырь. Дочь-монахиня – грустно, но почетно: она вместе с другими сестрами спасает души людей, молясь за весь мир, создавая вокруг него защиту чистыми словами и помыслами. Дочь – беглая монахиня – страшный позор. Найти бы Данилку, подумала она. Но даже неизвестно, жив ли он.

Наконец Настю сморил крепкий сон. Исчез холод, отошли тревоги, она все глубже проваливалась в ласковое забытье. Здесь было тепло и уютно, плавали разноцветные пятна, складываясь в смутные, но знакомые, родные образы: машины, проносящиеся по центральной улице, зеленая дверь ее подъезда, недавно купленное голубое пальто, которое так красиво сидело на фигуре, лицо мамы… Казалось, вот-вот – и она шагнет туда, вернется в свою, настоящую жизнь, оставив мрачное Средневековье лишь воспоминанием о страшном бреде…

Тихий ноющий звук незаметно вторгся в приятное сновидение. Звук не из ее мира. Призрачный стон вкрадчиво коснулся сознания, отыскивая лазейку, потом ледяной иглой вонзился в него, проникая все глубже, вырывая из забытья. Навязчивый, холодный… страшный. Так воют привидения в фильмах ужасов.

Настя проснулась, открыла глаза, глядя в абсолютную темноту. Звук никуда не делся. Он шел от двери, постепенно приближался. Ветер гуляет по галерее?

Она прислушалась еще. Ночь полнилась шепотами. Странные голоса – мужские, женские, детские – произносили обрывки фраз на незнакомом ей языке, истаивали, появлялись снова. Похожие звуки она слышала в монастырском подвале, только эти были громче, назойливее. Рядом с лицом зашуршала солома, над головой едва заметно всколыхнулся воздух, как будто кто-то или что-то пролетело мимо. На мгновение Насте показалось, что по щеке мазнуло ледяное крыло.

Внутри поселился иррациональный, животный страх, по телу пробежала дрожь, хотелось зарыться в солому, спрятаться, накрыться с головой одеялом, как в детстве, отгораживаясь от всего непонятного и пугающего.

Настя упрямо фыркнула и уселась на постели. Нет никаких призраков, это просто ветер! Сейчас она ляжет и снова уснет. Впереди трудный день, надо отдохнуть.

– Ты тоже слышишь? – жалобно и тихо спросили справа.

Настя вздрогнула от неожиданности.

– Не бойся, это я, сестра Мария, – плеча коснулась теплая рука. – Ты слышишь, сестра?

– Ветер, – сердито ответила Настя. – Спи.

– Это не ветер, – прошептала монахиня. – Это они… Они опять идут. Они снова кого-то забрали, вот увидишь утром.

– Кто – они?

– Нельзя говорить. Нельзя произносить. Иначе они придут за нами.

Сестра Мария подобралась вплотную к Насте, привалилась боком, так что сквозь одеяло ощущалась бившая ее дрожь.

– В прошлый раз они забрали сестру Эльзу. Потом сестру Елену. Чья очередь теперь? Мне страшно…

Вой становился все ближе, шепотки в комнате – все явственнее. Надо найти свечу и посмотреть, кто здесь такой инфернальный, подумала Настя, пытаясь заглушить ужас. Но он не уходил, парализовал разум, сковал тело, полностью подчинял себе.

Стон прозвучал совсем рядом, дверь, открываясь, тихо заскрипела. Вдруг в коридоре раздались громкие тяжелые шаги, и призрачный вой перешел в душераздирающий вопль. Дверь спальни захлопнулась. Кто-то бесновался в коридоре – то визжал, то выл, то выкрикивал басом грязные ругательства.

– Ложись, сестра! Ложись, пожалуйста! А то они увидят тебя! – Сестра Мария потянула Настю на солому, прижалась, натянула одеяло, закрывая с головой.

Так вдвоем они протряслись, пока не зазвонил колокол, возвещая о начале утрени. Тогда и выяснилось, что в одну из монахинь вселились бесы.

Он неслышной тенью скользил по сонному Равенсбургу. Шел пустынными грязными улочками, заглядывая в темные окна. Тяжелые шаги по мостовой – стража. Он накинул капюшон плаща, пряча лицо, полностью сливаясь с ночью, отступил в узкий переулок, переждал. Двинулся дальше, жадно вдыхая запахи спящего города: от лавки мясника исходил тяжелый дух падали, от дома аптекаря тянуло пряностями и травой, из канав воняло гнилью, нечистотами и помоями. Запахи людей. Он мечтательно улыбнулся. Скоро в Равенсбурге воцарится лучший в мире аромат – свежей крови. Человеческой крови.

Сенкевич

В дешевом трактире пахло прогорклым маслом, вареной капустой и скисшим пивом. Перекрикивались пьяные, глухо стучали глиняные кружки. Толстая служанка в несвежем фартуке с трудом пробиралась между длинными столами.

Сенкевич купил пива, сыра и хлеба, устроился в середине маленького зальца. Есть и пить не хотелось, он как-то неважно себя чувствовал. Возможно, период адаптации? Ведь даже со сменой климата или часового пояса случается недомогание, а тут – шутка ли – смена эпохи! Да еще и без сигарет, чтоб ее, эту Европу… Как же он об этом не подумал? Сенкевич неторопливо отщипывал маленькие кусочки хлеба, отправлял в рот, прислушиваясь к разговорам в трактире. Ради них сюда и пришел.

Покопавшись в памяти Фридриха Берга, он выяснил: кроме сект дьяволопоклонников, в одной из которых состоял объект, в городе было множество колдунов-одиночек, не желавших примыкать ни к одной компании. На таких Сенкевич и решил сделать ставку, только теперь следовало их найти. Память Берга нужных сведений не содержала, пришлось пренебречь безопасностью и отправиться на поиски. Где еще можно почерпнуть информацию, как не из сплетен подпивших горожан?

Все разговоры за столами вертелись вокруг вчерашнего ареста. В пьяных голосах слышались страх и ненависть, люди с нетерпением ждали аутодафе – похоже, в Равенсбурге действительно житья не было от колдунов.

Сенкевич прислушался к беседе двух пожилых толстяков, которые сидели неподалеку:

– Уж мы их жжем, жжем, а меньше не становится. Поветрие какое-то.

– И не говори, герр Хейдель. По весне у моих соседей новорожденного сына прямо из колыбели унесли. Хороший был мальчишка, крепкий. Так и не нашли младенчика… Может, цыгане украли. Все они колдуны, герр Хейдель. Ведь проклятые безбожники опять приехали, слышали? Говорят, в лесу недалеко от Равенсбурга разбили шатры, ворожат, гадают. И куда только смотрит святая инквизиция?

– Что там соседи, что там цыгане, герр Шухмахер, – толстяк утер слезу. – Сам знаешь, какое горе приключилось с моей несчастной дочерью… После того как безбожники поглумились над нею, бедняжка так и осталась слабоумной.

Герр Шухмахер печально покивал, отгоняя от лица назойливую муху:

– Слава господу, их поймали и сожгли.

– Но это не вернет разума моей милой Лизхен… – вздохнул герр Хейдель.

– А урожай? Его уничтожили ранние морозы. Колдовство, колдовство, не иначе… А волки? Говорят, в окрестных деревнях нет от них житья. И говорят, это непростые волки…

– Да, герр Шухмахер, в страшные времена мы живем, в страшные…

Его собеседник перешел на шепот, Сенкевичу пришлось напрягать слух.

– Если хочешь знать, герр Хейдель, я думаю, половина Равенсбурга занимается колдовством. Вот если бы их всех можно было сжечь, честные горожане могли бы спать спокойно.

– Ты что-то знаешь? – Герр Хейдель подался вперед, испытующе глядя на товарища. – Если так, ты должен донести на безбожников. Это есть священный долг каждого доброго католика.

– Да, так, – согласился герр Шухмахер. – Но я только слышал, сам не видел. Люди говорят про нового ученика аптекаря Келлера. Как только он появился, в аптеке стало твориться всякое…

– Что же там, герр Шухмахер?

– Пожары, герр Хейдель. Еще люди постоянно слышат странный грохот, а из окон аптеки однажды валил красный дым.

– О, мой бог! Герр Шухмахер, мы обязательно должны донести на него. Ты сам подумай: все аптекари ведуны, а ученик Келлера еще и еврей. Да пожары… Непременно эти еретики занимаются там колдовством!

На протяжении всего разговора почтенные горожане старательно наливались пивом, пока у них не начали заплетаться языки.

– Н-но вдруг он не колдун? – все еще сомневался герр Шухмахер.

– Инвики… инкики… инквизикторы – люди мудрые. Сами разберутся. А наше дело – донести по-христиански. Да если и не колдун, ну сожгут одного еврея, так что за беда? – рассудил герр Хейдель.

– Точно! – Герр Шухмахер стукнул кулаком по столу. – Евреев не жалко. Они еретики!

– Пойдем, герр Хейдель!

Толстяки поднялись и медленно побрели к выходу, держась друг за друга.

Сенкевич услышал все, что ему было нужно. Судя по рассказу, ученик аптекаря наверняка занимался алхимией. Такой человек мог пригодиться. Покопавшись в памяти Берга, он выудил местонахождение аптеки – в первом переулке от ратуши – и поднялся. Пока пьяные герры доберутся до инквизиторов, он успеет перехватить парня. Если тот действительно может оказаться полезным, заберет к себе, если же нет… Сенкевич не собирался спасать невинных, самому бы уцелеть.