Адриан Моул: Годы прострации - Сью Таунсенд

— Я — рыба! До школы я доплыву! — визжала Грейси, наряженная в костюм то ли рыбы, то ли девицы легкого поведения. Я торопливо сел на велосипед, оставив разбушевавшуюся дочь на жену. Дождь лил как из ведра, ну и пусть.

Я бы и тайфуна не испугался, лишь бы убраться подальше от этого визга.

Мистер Карлтон-Хейес опять отсутствовал. Молодой человек в черных квадратных очках спросил, нет ли у нас чего-нибудь по тропическим болезням. Вид у него был не очень здоровый, и я решил держаться от него подальше, отправив посетителя к полкам с медицинской литературой. Парень открыл книгу Рэйчел Исбы «Скоротечные инфекционные заболевания и тропическая медицина», полистал ее минут двадцать, причем его беспокойство неуклонно нарастало, а затем рванул прочь из магазина, так ничего и не купив.

Когда он ушел, я опрыскал торговый зал магазина «Деттолом», дезинфицирующим антисептиком, — на всякий случай. Я не могу позволить себе заболеть.

Суббота, 14 июля

Найджел позвонил мне на работу и объявил, что он влюбился «в такого же слепца, как я сам»! И когда же мой друг поумнеет? Было бы куда лучше для всех, если бы он запал на человека с нормальным зрением. А теперь Найджел и его новый партнер Ланс Ловетт в обнимку станут бродить на ощупь, натыкаясь на мебель, проливая напитки, и так же, не размыкая объятий, попадут под машину!

Я указал Найджелу, что он роет себе яму.

— Но у меня есть надежный помощник — Грэм, — возразил он.

— Грэм — собака, Найджел! Он с одним хозяином с лап сбивается, и несправедливо навязывать ему сразу двух слепых. Пес не обязан работать сверхурочно.

— Да не волнуйся ты так за Грэма, — рассердился Найджел. — Он обленился как черт знает что. Вчера я попросил его принести чистое полотенце из сушильного шкафа, а он даже ухом не повел.

Воскресенье, 15 июля

Позвонил Найджел. В истерике.

Грэм умер. Явившийся по вызову ветеринар сказал, что пес мертв уже по меньшей мере половину суток.

— И ты не сообразил, что несчастная псина перестала дышать? — с издевкой спросил я. — Я-то думал, что у слепых обостренный слух.

— Ты путаешь меня с Суперменом, — сквозь рыдания ответил Найджел. — Ладно, Моули, я прошу тебя приехать и похоронить Грэма в саду.

— Почему я? — посетовал я, положив трубку и поворачиваясь к Георгине. — Почему меня всегда просят хоронить дохлых псов?

— И сколько же псов ты похоронил? — осведомилась Георгина.

— Двух. Собаку Берта Бакстера, Штыка, и того, что долго жил в нашей семье.

— Как его звали?

— Псом, — пожал я плечами. — У него не было клички.

— Значит, две мертвые собаки… За сколько лет?

— Двадцать без малого.

— Ну, вряд ли можно утверждать, что ты только и делаешь, что зарываешь дохлых псов.

10 часов вечера

Из-за этих собачьих похорон все на меня ополчились.

Мать обвинила меня в жестокосердии:

— Ты разбиваешь сердца двум слепым людям.

В ответ я указал, что Найджел и Ланс собираются в поход на байдарках по норвежским фьордам, так что, наверное, они способны выкопать небольшую ямку для золотистого лабрадора.

Отец, подкатив поближе на инвалидном кресле, ткнул меня кулаком:

— Я бы сам выкопал ему яму, если бы Господь не послал мне инсульт!

— Это был не Господь, Джордж, — поморщилась мать. — Это было свиное сало и две пачки сигарет в день.

Позвонил Найджелу узнать, есть ли у него лопата.

— У меня не было лопаты, даже когда я мог видеть, блин. И зачем мне ее сейчас заводить? — ответил он.

Я услыхал, как где-то на заднем плане всхлипывает Ланс под музыкальные позывные Вечерних новостей.

Понедельник, 16 июля

Бросил мистера Карлтон-Хейеса одного управляться в магазине, а сам вызвал такси из дома. Георгина, которая раньше ни капли не интересовалась Грэмом, вызвалась сопровождать меня на похороны:

— А то мы никуда вместе не ходим.

— С каких это пор собачьи похороны считаются развлечением? — удивился я.

— Там наверняка соберется компания симпатичных геев, — предположила Георгина, — а они — ребята забавные.

Она оделась в черное с головы до пят и даже ногти покрасила черным лаком. Я сказал ей, что зря она вырядилась в траур, Найджел и Ланс, главные скорбящие, не оценят этого жеста, ведь на двоих у них всего два процента зрения.

— Я в черном, потому что скорблю по моей долбаной жизни! — ответила Георгина.

Я заметил, что таксист поглядывает на нее в зеркало заднего вида. Он явно не одобрял поведения моей жены, да и мне самому было за нее немного стыдно.

Однако в ее голосе звучало неподдельное отчаяние.

Мне захотелось ее как-то развеселить. Взяв Георгину, я предложил после похорон отправиться в китайский ресторан Уэйна Вонга. Она сжала мою ладонь и улыбнулась. И это было как яркий луч солнца, прорвавший низкие грозовые облака.

В половине десятого мы подъехали к дому Найджела. На входной двери висел траурный венок. Я и представить не мог, что погребение Грэма будет обставлено столь помпезно.

Найджел позвал гостей. В углу большой комнаты он устроил нечто вроде раки Грэма: цветная фотография в рамке — Грэм улыбается, свесив язык, — а на бархатной подушке ошейник покойного пса, бирка с именем и адресом его хозяина и собачье печенье, обрызганное серебряной краской. Ланс выглядит лет на десять старше Найджела, и он бреет голову, хотя и не очень аккуратно — его череп пестрит как зажившими, так и свежими порезами. Ланс был в темном костюме, а в ухе у него сверкала золотая сережка, — похоже, он думает, что сережка добавляет ему необычности.

В черном подсвечнике горела свеча.

— Я не дам этому пламени угаснуть, — всхлипнул Найджел.

— Ты должен задуть ее перед тем, как лечь спать, — посоветовал я. — По статистике число пожаров в частных домах взлетело до небес с тех пор, как свечи стали обязательным предметом интерьера.

Усопший Грэм лежал в коробке из мебельного магазина среди сушеных цветов и трав. Пасть у пса была полуоткрыта, и видневшиеся зубы придавали ему, даже после смерти, агрессивный вид, и я, как всегда, не чувствовал себя в его присутствии комфортно.

Оставив гостей поедать бутерброды с рыбой и потягивать розовое шампанское, я отправился в маленький садик за домом и приступил к трудоемкому занятию — выкапыванию могилы в сырой глине. Я часто останавливался передохнуть, утирал пот со лба и оглядывался на окно гостиной, откуда кто-нибудь из друзей Найджела ободряюще махал мне рукой. Я видел Георгину, окруженную толпой мужчин, они болтали и то и дело заливались громким смехом. Издалека Георгина казалась худее, чем вблизи. И удивительно напоминала Найджеллу Лоусон[21].

Никто не предложил помощи. Хотя должен отметить, что, когда начался дождь, приятель Ланса, тоже гей, — который представился мне так: «Я — Джейсон, я сумасшедший и одно время ходил с зелеными волосами» — вынес мне зонт и тут же убежал обратно в дом, боясь промокнуть.

Интересно, Джейсон или кто-нибудь еще из гостей пробовал когда-нибудь копать могилу одной рукой, держа в другой зонт?

Принимать участие в церемонии погребения у меня не было ни малейшего желания. На мой взгляд, песня Элвиса Пресли «Старый овчар», звучавшая из проигрывателя, и траурная процессия с магазинной коробкой и ее содержимым демонстрировали полную утрату чувства меры.

Когда настало время опускать коробку в могилу, случилась безобразно эмоциональная сцена. На заплаканного Найджела было жалко смотреть, слушать его рыдания тоже. В какой-то момент он едва не свалился в яму. К моей великой досаде, коробка оказалась шире ямы и мне пришлось опять взяться за лопату. Я не гомофоб, но когда копаешь собачью могилу, а за тобой критически наблюдает дюжина геев, — через такое я не хотел бы пройти еще раз.

В конце концов коробку накрыли крышкой и Грэм обрел вечный покой. Я был единственным из присутствующих, у кого глаза остались сухими.

Скажи, дневник, должен ли я озаботиться проблемой моей эмоциональной холодности? Или же мне стоит поздравить себя с отменным самоконтролем?

Найджел прочел стихи, сочиненные Лансом.

«ГРЭМ»

Чу, лай я слышу. Пес, ты ли это?А вот рычанье — милый, где ты?Грэм, ты с нами всегда, днем и в ночи?Ответь, дружок, прошу, не молчи.Лаял ты грозно, да, это так,Но не кусался, ты ведь был не дурак.Глаза твои зоркие, мех золотойНам с другом облегчили бремя,Во тьме ты светил нам яркой звездой.Ах, зачем ты ушел прежде времени,Наш молодой герой?!

Здесь было все, что я ненавижу в любительской поэзии. Сентиментальные, неуклюжие вирши, напрочь лишенные глубины, сплошь расхожие мысли и штампы. Но все присутствующие восторгались и наперебой хвалили Ланса.