Русский Север – прародина индославов - Наталья Гусева

В другом месте поэмы мы встречаем не менее яркое описание разгоревшегося в небе сияния («Мах.» кн. 1, с. 96. Сев. сияние).

«(Боги) решительные, они облачились в различные дорогие панцыри, сделанные из золота… они держали множество разнообразных мечей… и все это испускало искры огня и дым… И украшенные дивными украшениями, блистая сверкающим оружием, те сонмы богов стояли там… и то поле брани казалось расплавившимся в небесном своде».

В этом же великом эпосе мы встречаем и описание полярного сияния как форму воплощения бога арьев, чаще всего встречающегося под своим главным именем Вишну. Этот рассказ выглядит как повествование человека, восхищенного таким зрелищем, но не простого человека, а великого мудреца, «владычного риши», который отправился на Шветадвипу (на «Белую землю»), чтобы почтить великого бога лучшими словами в том месте, где «весь мир пребывает». И вот Вишну-Нараяна явился на его призыв «зримый во вселенском образе»: «Как бы подобно месяцу духовно чистый и вместе с тем как бы вполне от месяца отличный, и как бы огнецветный, и как бы мысленно мелькнувшее звезды сиянье; как бы (радуга) крыла попугая и как бы хрусталя искристость, как бы иссиня-черный мазок и как бы золота груды, то цвета ветки коралла, то как бы белый отблеск, здесь злато-цветный, там подобный бериллу, как бы синева сапфира, местами — подобный смарагду…»

Можно продолжить примеры подобных описаний и рассказов о впечатлениях, порождаемых грандиозным зрелищем полярных сияний, но важно не их изобилие, а их точность, которую не могли бы породить пересказы чужих повествований, услышанных, возможно, тоже в чьих-то пересказах. Приведенные здесь примеры говорят о прочности памяти, сохранявшей знания и впечатления, полученные некогда предками арьев, т. е. теми их давними прародителями, в областях, где видели и знали северное сияние и глубоко понимали и описали обстановку и условия жизни в арктических областях.

Евгений Елачич (см. Приложение III), русский исследователь Севера, написал в 1911 г., вскоре после первой публикации книги Тилака (1903 г.): «Новые исследования индийского ученого Тилака и ряда других филологов сыграли и сыграют в будущем громадную роль для разрешения вопроса о родине человечества».

Этому вопросу посвящен капитальный труд большого ученого У. Уоррена, работавшего в 1860–1870 х гг. в Америке, в Бостонском университете (169). Но до того, как мы познакомим читателя с его книгой, скажем все же, что описания северных сияний производили и производят столь же неотразимое впечатление на всех, кому довелось и доводится их видеть, причем некоторые описания почти дословно близки словам древних арьев об этом зрелище. Так, норвежский полярник Фритьоф Нансен писал: «Но вот северное сияние покрывает своим серебристым светом все небо; вскоре серебристый оттенок сменяется желтым, зеленым и красным цветом. Сияние, непрестанно меняясь, не зная покоя, то разливается широкой полосой, то снова стягивается лишь затем, чтобы снова разлиться по небу несколькими отдельными расходящимися полосами ослепительно белого цвета. И все окружено волнующимися сверкающими лучами… (Сиянье) появляется в виде огненных языков… извивалось наподобие огненного змия через все небо…»

И в завершение взглянем на слова того, чей род издревле существует на Двинской земле и кто с рождения наблюдает эту картину сияний, — известнейшего русского писателя Бориса Шергина: «В замороз к полночи начнет в синем бархате небесным пояском серебряным продергивать с запада до востока, а с севера заподымается как бы утренняя заря. И вдруг все погаснет. Опять из-за моря протянутся пальцы долги без меры и заходят по небу. Да заря займется ужасная, как бы пожарная. И опять все потухнет, и звезды видать. Сиянье же обновится. Временем встанет как стена, по сторонам столбы, и столбы начнут падать, а стена поклонится. А то будто голубая река протечет, постоит да свернется, как свисток» (Шергин Б. Океан — море русское. М.: Молодая гвардия, 1961, с. 25–26).

Знак коня в истории

Взвихренной конницей рвется

К новому берегу мир.

Попытавшись выше предположительно определить схему продвижения индоязычных арьев с земель их проживания в доледниковый период и путей их перехода к Черному морю в долгие века, наступившие после начала их приледниковой жизни, остановимся на том, как складывались в это время семейные структуры и соответственно их быт. В силу отсутствия археологических свидетельств нам следует обратиться к книге «От Волги до Ганга» и познакомиться со взглядом ее автора, обращенном в глубину этого периода, и всегда помнить при этом, что Р. Санкритьяяна посвятил свою научную деятельность изучению всех данных, сохранившихся в традициях, обычаях, языке, эпосе и памяти народа, и особенно тех групп населения Индии, которые доныне возводят свое происхождение к мифам о приходе арьев с северо-запада и об их путях на Индию с земель Восточной Европы. Обращаясь именно к мифам и эпическим преданиям, автор сделал попытку обрисовать жизнь арийских предков в тех местах, которые он обобщенно назвал Волгой и связал их с периодом главенства матерей в родовых группах.

Глиняная модель крытой повозки арьев

Мы видим в этой книге описание жизни в тот период, пока еще не развилось скотоводство и, главное, еще не одомашнили лошадь. Археолог Е. Кузьмина в своей книге [104] посвящает отдельный раздел вопросу о роли коня и колесницы в истории индоиранцев, указывая, что в начале II тыс. до н. э. индоарийские имена, а также термины, касающиеся колесниц, встречаются в надписях стран Передней Азии, и подчеркивает, что «именно митаннийские арии способствовали распространению навыков тренинга и запряжки коней в колесницы… и описание отрядов колесничих» (с. 179). В этой книге говорится о разных взглядах ученых на вопрос о начале одомашнивания лошади, но большинство сходится в том, что главным ареалом этого процесса была Восточная Европа «от Днепра до Урала». Этот итоговый взгляд многих исследователей приводит нас к выводу, что этот процесс был неотделим от скотоводческой практики кочевых индоязычных арьев, продвигавшихся к югу и далее к Индии путем завоевательных операций и захвата чужих земель и богатств, так точно определенных в вышеприведенной цитате из книги индийского историка Д. Косамби. Е. Кузьмина указывает, что даты начала строения колесниц расходятся у разных исследователей в пределах колебания от VI–V тыс. до II тыс. до н. э. В силу этой неопределенности мы можем лишь предположить, что описываемые (а точнее — реконструированные) Р. Санкритьяяной картины жизни индоязычных арьев должны относиться к многотысячелетнему периоду их доледниковой жизни, а затем и к началу их пребывания на Русском Севере в приледниковых землях и их дальнейшему существованию уже на Волге. Выше мы подчеркивали, что Санкритьяяна, вероятно, ошибался, относя описываемые им эпизоды жизни предков арьев к VI тыс. до н. э., и они, по-видимому, должны быть соотносимы с началом их продвижения с севера в сторону Волги. Судя по «нащупываемым» учеными датировкам начала коневодства в форме, единогласно приписываемой индоязычным арьям, оно, возможно, зародилось в северных районах ареала «от Днепра до Урала» и стало одним из заметных различий между хозяйственно-культурными типами развивающихся славян и арьев, т. е. между земледелием и кочевым (или полукочевым) скотоводством.

Невольно напрашивается вывод, звучащий условно, но связанный с новым этапом в жизни индоарьев — с переходом роли главы рода из женских рук в мужские, — «конь определил становление патриархата».

В разделе книги, озаглавленной «Арии — путь на юг» [104], который посвящен данным о конях и колесницах, нет ни одного указания на связь коневодства именно с индоязычными арьями и сообщается в основном, что: «Вопрос о происхождении конных колесниц в Передней Азии или в Волго-Уралье остается открытым. Хронологический приоритет пока за степями» (с. 178), но нет точной привязки этих фактов к какому-либо племени, и читатель может лишь по таким словам предполагать, что этим племенем могли быть индоязычные арьи. И дальше сказано, что нет данных для сравнительного сопоставления находимых в степи фрагментов колесниц, но приводится важное для нас указание на то, что обнаруживаемые в Передней Азии «многочисленные упоминания колесниц и коней… связаны прежде всего с индоарьями, приход которых в Митании относят к XVI–XV вв. до н. э. …Заслуга индоариев в Митании… в том, что они привели высокородных лошадей, выведенных для колесничной запряжки и научили их лечить, тренировать и запрягать в колесницы» [88, с. 41–45; 104,с. 179]. Эти данные, приводимые в ряде работ археологов и историков, служат главным подтверждением того, что именно в среде индоязычных арьев, продвигавшихся с севера вдоль приуральских земель Восточной Европы, началось и достигло высокого развития коневодство и соответственно ремесло построения колесниц.