Летняя книга - Туве Марика Янссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не думала… – начала было Юнна, но Мари прервала ее и заявила с безрассудной жестокостью, что птенца гаги вот так же выбросило волной на берег, а потом она, спустившись вниз, к болоту, и забив окуней, проделала работу, которую ненавидела и обычно полностью предоставляла Юнне.
Юнна высвободила длинные перья из крыльев морской чайки, вымыла и высушила их и положила как можно глубже в свой рабочий ящик. Весь день она ждала продолжения разговора, но это произошло, лишь когда они отправились спать. Мари начала рассуждать об идее охотника. Где-то она прочитала, что в общих чертах людей можно разделить на охотников, садовников и рыбаков.
– Тот, кто рождается охотником, – объясняла она, – естественно, вызывает особенное восхищение, этот тип людей считается отважным и даже опасным. Понимаешь, это тот, кто ставит на карту все, тот, кто может осмелиться на то, чего не смеют другие. Разве я не права?
Юнна продолжала строгать тонкую щепку, которой скрепляют петли невода, и, помолчав, заметила, что, вероятно, существуют все эти три разновидности, но чаще всего это смешение всех трех. Или же всех девяноста пяти, или сколько там…
– Да-да, но есть все-таки типичный образ того, кого можно назвать охотником, и эти люди такими уж рождаются.
– Кстати, о чайках, – заметила Юнна, – ты помнишь ту, что сломала крыло и каждый день с трудом приползала к нашему крыльцу? Думаю, ты была садовницей, когда пыталась подбодрить ее, давая корм, который она даже не в силах была есть. И что произошло: я ударила птицу по голове сачком, которым ловят щук, когда ты была за домом, ну а потом… все было кончено ударом молотка. Я уверена, в чайке уже вовсю кишели черви. То, что уничтожено, залатать нельзя. Вообще-то, ты испытала облегчение. Ты восхищалась мной. Так ты говорила.
– Ну да, – призналась Мари, – но это в любом случае совсем другая история, это неудачный пример…
– Есть случаи, – произнесла, не слушая, Юнна, – есть случаи, когда естественное отсутствие точки зрения единственно верно. Как было в тот раз, когда несколько типов причалили к берегу в дурацкой пластиковой лодке, фиолетовой какой-то, и они перестреляли бы всех наших птиц, прежде чем им успели помешать! Эти типы были просто омерзительны, но это ничего не меняет. Вспоминаешь?
– Да, помню!
– Вот видишь. Ну да, я спустилась к берегу и сказала то, что думала. Никакого эффекта. Они просто-напросто высмеяли меня и стали шататься по острову с ружьями.
– Это было ужасно! – согласилась Мари.
– Да, ужасно! И тогда я подумала, что как раз теперь единственно правильно и справедливо – пробить дыру в их лодке, это может послужить им уроком, не правда ли? Несколько дыр по ватерлинии[44], бах!
– Но как они добрались домой?! – воскликнула Мари.
– Они вычерпывали воду. А может, у них была с собой ветошь, чтобы заткнуть дыру.
Юнна и Мари какое-то время сидели молча.
– Странно! – сказала Мари. – Говоришь, это было в прошлом году?
– Да. Или годом раньше. И лодка была лиловая. Нет, фиолетовая!
– Но ты абсолютно уверена, что пробила дыру, или ты только думала об этом?
Юнна поднялась и поставила грязную посуду, оставшуюся после обеда, под кровать. А потом сказала:
– Возможно, только подумала… Но все предельно ясно. Тебе надо понять, что нападающий необходим всегда. Тот, кто нападает, когда никто другой не осмеливается на это. Чтобы защитить…
– Ха-ха! – вскричала Мари. – Ты умеешь заставить меня согласиться с тем, что не имеет к делу никакого отношения! Во всяком случае, ты думаешь, что стрелять весело! В ночь на Ивана Купалу ты изрешетила пулями всю трубу летней баньки, и с тех пор она вечно дымила. Я хоть слово об этом сказала?! Нет! Но теперь позволь мне сказать тебе раз и навсегда, что я ненавижу этот пистолет!
Мари взяла ведро с помоями и вышла.
Немного погодя она вернулась:
– Юнна! Они опять здесь. Эти, на фиолетовой пластиковой лодке. Ты не можешь спуститься к берегу и поговорить с ними?
– Если они рискнут, – ответила Юнна. – Но может, они приплыли, чтобы извиниться. Может, у них с собой вода. Или дрова. Подожди, я пойду погляжу.
Когда Юнна успела пройти полдороги по прибрежному лугу, Мари бегом догнала ее.
– Возьми это, – сказала она. – Ведь никогда не знаешь наверняка.
И она протянула Юнне револьвер.
Рыба для кошки
Лето успело войти в июнь. Юнна все переходила от окна к окну, переходила не спеша и, думая, что это незаметно, стучала по барометру, выходила на склон холма, на мыс и снова, войдя в дом, роняла какие-то слова о делах, что не были как следует выполнены, и ругала чаек, которые кричали и спаривались как проклятые, и высказывала свою точку зрения на местное радио с его самой идиотской программой – например, о дилетантах, выставлявших свои картины и воображавших себя пупом земли.
Мари ничего не говорила, да и что она могла сказать…
В конце концов Юнна пустилась во все тяжкие, она, словно баррикаду, выстроила целую теорию против своей профессии с ее вечными муками; с помощью маленьких, тонко отшлифованных инструментов она начала мастерить разные изысканные мелочи из дерева, которые выходили все меньше и меньше, все красивее и красивее. Она плавала на западные острова, чтобы отыскать нужную корягу в лесу, бродила кругом по берегу и собирала выброшенные волной на сушу необычные куски древесины, необычные по форме, такие, что могли подать идею, и все вместе приводилось в порядок на столярном верстаке, складывалось в равные кучки… меньшие, большие… Каждый отшлифованный морем обломок дерева, который так и норовит помешать тебе создавать картины.
Однажды Юнна, сидя на склоне холма, занималась тем, что отделывала овальную деревянную шкатулку. Она утверждала, что шкатулка – африканского дерева, но название его она забыла.
– А крышка у нее тоже будет? – спросила Мари.
– Естественно!
– Ты всегда работала с деревом? Я имею в виду не резьбу и не гравюры, а по-настоящему?
Юнна отложила шкатулку в сторону.
– По-настоящему? – повторила она. – Это было бы бесподобно. Пойми наконец, что я играю. И думаю играть и дальше. Ты что-то имеешь против?
Явилась кошка и села напротив, неотрывно глядя на них.
– Рыба, – сказала Мари. – Нам надо вытащить сеть.
– А что случится, если я ничего
