Дела и ужасы Жени Осинкиной (сборник) - Мариэтта Чудакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Видно было, что это – явно не семейные фотографии. Получалось, этого молодого человека и она должна бы знать. Но вот не знала. Открытое, какое-то светлое, необыкновенно обаятельное лицо просто притягивало к себе.
– Рауль Валленберг, – ответил Степа. – Один из лучших людей на земле. На двери моей не видела вывеску? И над фотографиями – видишь надпись?
Женя заглянула за дверь, прочитала вывеску – деревянную дощечку с красиво выжженными буквами. Потом посмотрела надпись на стене. Нет, никогда не слышала этого имени.
Они быстро поговорили о том, ради чего Женя пришла. Степа с ходу все понял про Братство и сказал, что очень даже рад будет в него вступить. Потому что полно людей, которым надо помогать. А никто особенно не чешется. На начальство же – по крайней мере у них на Алтае – вообще рассчитывать не приходится. Думают только о себе.
– Ну не все, наверно? – неуверенно спросила Женя.
– Лично я про таких, кто день и ночь о людях беспокоится, пока не слышал, – сказал Степка.
Женя договорилась, что сегодня же еще раз к нему придет – чтоб Степа рассказал ей про этого Валленберга.Глава 15 «Дела давно минувших дней...»
...Если честно, то полтора года назад Степа – ему тогда было двенадцать лет – тоже, как Женя, про Рауля Валленберга и слыхом не слыхал.
Началось все с того, что он любил слушать разные истории, особенно же когда бабка – вообще-то не просто бабка, а профессор – их рассказывала. А Ленка, сестра, на десять лет его старше, наоборот, терпеть не могла слушать про то, что случилось не вчера, скажем, вечером, а в далекие годы. У нее на все это была, как говорила бабка, одна реакция (Степка почему-то любил это слово):
– А на кой мне это?
Бабушка рассказывала однажды Степке про весну 1956 года – ей тогда было восемнадцать лет. Она – студентка-заочница Московского университета, приезжает на сессии. В тот год как раз задержалась в Москве до начала марта.
– И вот однажды нас, преподавателей и студентов, собирают в самой большой университетской аудитории и объявляют, что сейчас будут читать вслух доклад Хрущева. Как тебе объяснить?.. Он был тогда главный в стране, вроде президента. Доклад закрытый, самим его прочитать негде. Никакого Интернета у нас тогда не было, и слова этого не было. Это доклад читают только на общих собраниях «партийно-комсомольского актива»... Опять не знаю, как тебе объяснить... Ну в общем, могут слушать практически все студенты: пускают в аудиторию по студенческому билету. Только слушать, а обсуждать нельзя! Так и объявили перед началом чтения: «Обсуждению не подлежит!»
И по всей аудитории, рассказывала бабушка, прокатился недовольный шумок – «У-у-у-у!..»
Ничего себе – «шумок»! Степан думал: «У нас в классе орать бы начали, стучать – чего это мы обсуждать не можем?!»
А бабушка объясняла не очень-то понятно: «Да еще только три года после смерти Сталина прошло. Страх-то не отпустил еще. А при нем вообще никакого шума бы не было – сидели бы молча, не дышали».
Какой страх не отпустил – Степка сначала не понимал. Чего бояться-то студентам? Двойки на экзамене только. И то пересдать можно.
В общем, сидит его бабушка – тогда, конечно, вовсе молодая, девчонка почти что – и слушает этот доклад.
– А там приводится письмо одного коммуниста Сталину – прямо из тюремной камеры. Вовсе не фашистской камеры, а советской. Читают, значит, это письмо: «...Следователи знали, товарищ Сталин, что у меня был перелом позвоночника. И именно по месту перелома они меня били, заставляя оклеветать себя и других людей». То есть он от дикой боли подписывал все, что ему давали подписать, – только бы перестали мучить.
Дальше бабка рассказывала, как студенты, замерев от ужаса и отвращения, слушают. И из доклада становится ясно, что Сталин только смеялся над такими письмами. Тех, кто их писал, расстреляли вместе с теми, кто не писал. И Степкина бабушка вместе со всеми слушает все это и чувствует: сейчас ей прямо там, в аудитории станет плохо. Вообще потеряет сознание. Ее по-настоящему от всего этого мутит.
– ...Потом уже пошли рассказы, что когда Хрущев читал свой доклад на своем съезде коммунистов (тогда партия была одна – коммунистическая, других не было), то там в зале было много старых людей – давних членов этой партии. Некоторые из них до революции даже в царских тюрьмах сидели. Но там, конечно, никаких пыток не было. И все они двадцать лет назад – то есть в 1937 году – почему-то поверили и дальше продолжали верить, что их товарищи по партии оказались вдруг врагами советской власти и шпионами. Потому что прямо на суде эти их недавние товарищи вслух признавались в разных невероятных преступлениях – вроде того, что подсыпали толченое стекло в продукты и собирались продать Россию японцам. И те, кто сейчас в зале сидели и слушали, тогда не догадывались – ну даже не могли еще себе представить, – что эти показания получены просто-напросто под страшными пытками. Когда человек готов подписать что хочешь – только чтоб его перестали мучить. Это было личное решение Сталина – он приказал всех пытать, пока не «сознаются». А люди этого не знали, верили в его мудрость и в последующие годы продолжали встречать «бурными аплодисментами, переходящими в овации», как тогда писали в газетах, каждое его появление. И все эти старые члены партии вместе со всеми аплодировали тому, кто, как только теперь им становилось ясно из доклада на этом самом партийном съезде, убил, сначала замучив, – за так, ни за что – огромное количество их бывших сотоварищей по революционной борьбе...
– И вот теперь представь себе их состояние, – говорила бабушка, – когда они, уже после смерти Сталина, услышали из уст нового вождя своей партии, что же было на самом деле. Получалось, что все они, сидящие в зале, и есть самые настоящие предатели! Потому что, поверив тогда Сталину, они предали своих друзей, а иногда даже родных, мужа, жену, отца – замученных и зазря расстрелянных. И тогда рассказывали, будто доклад несколько раз прерывался – многие были близки к обмороку и просили дать им что-нибудь сердечное...
И вот я сижу в аудитории, слушаю и думаю: Сталин-то кто же тогда получается? Садист самый настоящий. А я на демонстрации ходила! Мечтала увидеть его на мавзолее – тогда все правительство в праздничные дни стояло на мавзолее, а мимо шла демонстрация – с цветами, с плакатами, лозунгами...
– А лозунги тогда какие были? – интересовался Степа.
– «Да здравствует великий вождь советского народа Иосиф Виссарионович Сталин!», «Спасибо товарищу Сталину за нашу счастливую жизнь!» – все вот такое...
Сначала Степка все эти рассказы никак вообще не мог понять. Переспрашивал бабушку:
– Как это – били по сломанному позвоночнику?.. Фашисты, что ли? Во время войны?..
Бабушка даже сердилась:
– Я уже три раза тебе повторила – совсем не фашисты, а наши, русские, тогда – советские. Почему же, по-твоему, мне дурно-то стало? И не во время Отечественной эти пытки были, а еще до нее.
Очень трудно все это было Степке понять. А бабушка Елена Ивановна в свою очередь удивлялась на его удивление и непонимание:
– Разве в школе-то вам об этом не говорят?
Степка стеснялся сказать, что, может, и говорили, только он прослушал.
Бабушка поясняла Степе: всего за несколько лет до начала Второй мировой войны (которая для нашей страны стала Отечественной – потому что враг вступил на нашу землю) Сталин арестовал самых известных маршалов и командующих армиями. И объявил всех «врагами народа». И вот из доклада Хрущева она узнает, и вместе с ней все студенты, преподаватели – прямо тут же, в этой самой аудитории, что – ничего подобного! Арестовали их, оказывается, совершенно опять-таки зазря. Ничего себе!
Их тоже страшно пытали, требуя признания в том, что все они – шпионы. А потом всех расстреляли.
И через несколько лет, когда Гитлер на нас напал, оказалось, что армией-то руководить некому – старший командный состав или расстрелян, или в концлагерях сидит. Только не в фашистских, а в своих.Глава 16 Музей в Эликманаре
...Уже потом, когда Степа всем этим по-настоящему заинтересовался, он узнал, что, например, будущего прославившегося в войну маршала Рокоссовского три года держали в известной петербургской тюрьме «Кресты». Выпустили только в 1940 году, с выбитыми передними зубами. Через год началась война, и он стал одним из главных военачальников. Степкин прадед в его армии воевал.
А когда его еще только арестовали, директор школы, где училась его дочка, пришла в класс и сказала: «Дети, я хочу, чтобы вы все знали, что среди вас находится дочь врага народа. Ада (ее звали Ариадна), встань, чтобы все могли тебя видеть». Степа прямо ненавидел эту директрису. Он бы сумел ей сказать такое, что она потом бы долго кашляла!..
После войны этот самый прославленный маршал-победитель никогда не расставался с револьвером. Когда дочка спросила его – почему? – он ответил: «Если за мной снова придут, живым не дамся». Так не понравилось, значит, маршалу в родной советской тюрьме, где зубы выбивают.
